Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы
26. АРМИЯ В ПУТИ
1Армия шла по равнинам Брабанта.Армия аркебузиров и лучников,Рослых копейщиков, рваных драбантов,Тощих ландскнехтов, ханжей и обжор.Армия гулко рыгала в харчевнях,Пылко читала воззвания герцогов,Домыслы риторов, списки плачевныхЖертв и плачевных трофеев обзор.
Сколько смертей, нечистот и лохмотьев,Скотской ботвы и расклеванной падали,Стертых подошв и чесоток в дремоте,Ноющих спин и слезящихся век!Жарко на мордах и на алебардахРыжее солнце играло. И молодостьКрепла от грязи, мохнатой, как бархат,Жесткой, как сбруя, налипшей навек.
Запела труба в предрассветную рань,Прокаркала дико ворона.«Да здравствуют гёзы, голодная рвань!Да сгинет чужая корона!»И бились как черти за каждую пядьБрабантского славного графства.«Да здравствуют гёзы!» Опять и опять:«Да здравствуют гёзы! Да здравству…»
Но черт возьми! Я тут в кольце событий,Где смерть решает, быть или не быть ей;Где варится похлебка из дерьма,Тщеславия и страха; где тюрьмаУже не каменная кладка зданья,А целый мир… Будь ты овца иль волк,Достаточно попасться в мирозданьеНогой в капкан — и родился… и щелк!
Бежать. Бежать. Бежать. Пока не поздно.Бежать — пока не схвачен, не опознан,Не заклеймен, как злостный дезертир,Оравой этих дурней и задир.
Играют в кости. Спорят. Ругань. Рвота.Кусок селедки ржавой. Жбан с вином.Светает. Этот ужас для кого-тоПокажется историей и сном.
Пусть! Для меня он больше сна и меньшеИстории. Плач пограничных женщин.Мрак сеновала. Запах нечистот.Усталость потных лошадей. А тотУсач-ландскнехт с багровым шрамом…
Но, прежде чем дневник продолжить,Я, автор, должен объяснитьСвое намеренье. Я долженВплести сюда другую нить, —Необходимый комментарий,Условность иль сюжетный ход, —Но персонаж я свой состарю:Он — неудачник, Дон-Кихот,Гость в этой армии, искательНенужной истины. Он трезв.Пятно вина марает скатерть.Всё отказало наотрезЕму в сочувствии. Всё сбито,Размыто, смято, сметено…Марает мир уродство быта,Как это винное пятно.Война в разгаре. Как он робок,Как необщителен! Над нимДух крепкой ругани и пробокРаскупоренных — будто нимб.И в этом воздухе неясноОбозначаясь, чуть сквозя,Он бурей века опоясан.
Но втерся к чудаку в друзьяУсач-ландскнехт с багровым шрамом,Хороший малый, но дурак…«Отстань!» — «Стой! Отвечай мне прямо,—И по столу стаканом бряк. —Эй, малый! Может, ты лазутчик?Не отпирайся! Я пойму».…И скука этих глаз ползучихВсесильной кажется ему.
Хорошая ночь. И попойка лихая,И пламя в полнеба стоит, полыхая.И песней, и паклей, и порохом пахнет.И вдруг — как бабахнет… И ухает эхо.И в чьем-то камзоле дымится прореха.И валится наземь, проклятья хрипя,Бескостное тело, как ворох тряпья.
«Товарищ! Гордился ты шрамом багровым,Усами ландскнехта, любовью стряпух?Зачем же ты рекрутом в ад завербован,Лежишь на полу, посинел и распух?Какого ты черта со сволочью спорил?Какого ты черта со сволочью пил?»
2Светает. Человек коня пришпорил.Кордон повстанцев сам же торопил Его.И, не дочтя бумаг, дал пропуск.Летят навстречу мельницы, мосты,Харчевни и развалины. И пропастьМеж ним и прошлым. И глаза чисты.В мозгу несутся свежевымытые,Отчетливые мысли. Без концаОн повторяет: «Вы — мы — ты — я», —За всех людей от своего лица.Еще двенадцать лье — он за границей.Еще двенадцать вот таких столбов —И никаких улик не сохранится. Он чувствовал, что Всё, что было сегодня, Свинцом залито, Сожжено в преисподней. И дальше летел он, Всё глубже дыша, Как будто бы с телом Прощалась душа.
Вот кинулись в очи в снедающем дымеПорты Адриатики, снасти фелугИ синее пойло воды с молодыми,Высокими чувствами дальних разлук.
По скошенному горизонту хлесталоДождем и снегом. Время летело.Пока на Альпах едва светало,Неслось по Фландрии хилое тело.И конская грива истлела. Как вдруг —Ров… Кончено. Кончено.
3Светало. Светало. Светало.Но всё еще не рассвело —Чего-то сквозь сон не хватало…Иль плечи ознобом свело?..
Сначала харчевня кренилась.И девки в подоткнутых юбкахПрошлепали мимо пропойц.Икнув, он внезапно проснулся.Взял шляпу. Пощупал свой пояс.Саднило коленку. И сухоИ вязко горело во рту.
Стрелял он в кого-то? Но что заБессмыслица! Клюв разодрав,Петух закричал маэстозо:«Да здравствуют гёзы! Да здрав…»
Вторым проснулся — совершенно цел,Здоров, как бык, ландскнехт с багровым шрамом,Но наш герой соображал упрямо,Как будто проверяя тот прицел:«Стрелял. В того. Зачем? Ну, черт с ним!»Но он — бежал! Еще сейчас в ушахСвист ветра (память меркнет — что ни шаг).
Нет, утром жизнь должна быть хлебом черствымИ трезвою водой. Жизнь и на пядьНе сдвинута. Поспали, пошумели —И кончено. Всему виной похмелье.Проснись, бездельник! Дважды два — не пять.
И вот опять плетется он по грязи.И вот опять дорога. Вот опятьКанав и изгородей безобразье…Не спотыкайся! Дважды два — не пять.А там, в харчевне «Золотой лисицы»,Где столько фляг и кружек на столе,—
Как бы к таким вещам ни относиться,—Он призрак, опоздавший на сто лет.Он призрак? Ха! Придумано неплохо.Плащ, кожа, память, мускулы, костяк —Не за себя, так за свою эпоху,Не за свою — так за любую мстят.
4В Остенде бой и в Генте бой.И в Сент-Омере схватка.Не время нянчиться с собой,Хоть это и несладко.
Святые спят в ковчегах рак,Монахи нежат пуза.Все, кто не трус и не дурак, —Готовьте аркебузы!
И всем горлом раздутым я дую и дую,И смотрю и смотрю на страну молодую.Не тускнеет, не ржавеет трубная медь.И никто не посмеет мешать мне шуметь.
И раздутое горло — как зоб соловьиный,Задыхается трелью над свежей долиной.И дыхания хватит ему, чтоб гора Отвечала:«Да здравствуют гёзы! Пора!»
Я не тупой монах, не арлекин, не рыцарь,Не шлюха, не торгаш. Есть у меня Брабант.Вот почему я тут. И некуда мне скрытьсяОт этой участи, от этих рваных банд.
Пора. Пора, Пора. Смотри на вещи прямо.Довольно снов, и чувств, и песен, и вранья.Бей зорю, барабан! А тот с багровым шрамом —Сын своего отца и века, как и я.
Ты — армия в пути. Ты — молодость чужая. Тебя не обойти, Форпосты объезжая.
Не бойся за меня. Я стал твоею частью. Мне ветер заменял Несбыточное счастье.
Иду, как все они, С твоей походкой вровень. Огнем в лицо дохни. Узнай меня по крови.
По рваному плащу, По облику худому. Не я в тебе гощу, А ты во мне — как дома.
<1931>27. БАЛЬЗАК
