Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

1927

ЛИХОРАДКА

Холодной мятой и малиной жаркойЯ чествовал подругу-малярию,Когда в стекле игольный столбик ртутиНад красной заупрямился чертой,Когда подушка стала вдруг конвертом,А голова сургучною печатью,И знал я, что ни я, ни кто не долженВоздушный почерк пуха разгадать!Да, тридцать девять… Почему же времяЛишь тридцать три мне уделило года,И уравнять грань возраста и ртутиНи мятой, ни малиной не могу?Не потому ль, что с потолка мортиройГлядят Двенадцать Дюймов Зодиака,И вступит жизнь в созвездие Торпеды,Когда покажет Цельсий: сорок два.И я стакан с питьем отодвигаю:Он разобьется, и кривой осколокСлой сургуча легко с конверта сколет,И все прочтут лебяжьи письмена,А сорок два их растерзают взрывом,И снег пойдет, лебяжий и безмолвный,И шар багряный станет клюквой снежной……Мне холодно!.. Дай полушубок мне…

1927

МОЙ ГОРОД

Помню ясный полдень, когда впервыеЯ сюда приехал, когда с вокзалаЯ катил на дрожках и ждал: когда жеЯвится море?И оно возникло, сломив пространство,Синею стеною в гирляндах пенных,Млело и мерцало, качая в даляхПарус латинский.И оно дышало соленым ветром,Рыбьей чешуею, арбузной коркой,Влажной парусиной, смоленым тросом, –Вечною волей.И душа, вздыхая, вдруг закружилась;Я почти заплакал; я стал как парус,Что звенит под ветром и только жаждетМчаться в просторы.И потом ни разу не повторилосьДетское виденье: надлом пространства,Синий блеск, и трепет, и зыбь, и этиСладкие слезы…

1927

ИЗГНАНИЕ

Здесь медлит осень. Здесь еще тепло.И странно видеть зимние созвездьяСквозь музыку с далекого бульвара,Сквозь теплый вкус и нежность изабеллы…К полуночи в ореховом садуПрощаюсь я с моей дневной работой,Бумажную я забываю книгуИ, сев на камень старого фонтана,Вникаю в перепутанные знакиПапирусов и папирос мечты…И добрая татарская овчаркаКо мне подходит и сует мне лапу,И мы, обнявшись, вспоминаем горы,Обоим нам запретные навек.

Октябрь 1927. Симферополь

«Сегодня дождь бормочет и лукавит…»

Сегодня дождь бормочет и лукавит,Отсчитывает что-то на листве,Постукивает ноготком в окошко,И мысли черные стекают в душуИз черного и мокрого окна…Тут, Моцартову следуя рецепту,Свечу зажег я, в зубы вдвинул трубку,Откупорил шампанского бутылкуИ перечел «Женитьбу Фигаро».

Октябрь 1927. Симферополь

АЛЕКСАНДРИЯ

Здесь перо и циркуль, и прекраснаяВлага виноградная в амфоре,И заря, закатная и страстная,Кроет фиолетовое море.И над белым чертежом расстеленным,Над тугим папирусом развитымИудей склонился рядом с эллиномИ сармат ведет беседу с бриттом.А внизу, отряд фалангой выстроя,Проезжает меднолатый всадник,И летит крутая роза быстраяНа террасу через палисадник.— Добрый час! — Ладони свел воронкою.— Это я, центурион Валерий.Написалось ли что-либо звонкоеВ золотом алкеевском размере?— Добрый час! Мы за иной беседою;В сей чертеж вся Азия вместилась,И увенчан новою победоюМудрого Эратосфена стилос.И глядят с улыбками осеннимиРиторы и лирики седые,А закат играет в жмурки с тенямиВ белых портиках Александрии.

1927

«Доверчив я. Обманут десять раз…»

Доверчив я. Обманут десять раз, –В одиннадцатый каждому поверю:Мне светел блеск любых свинцовых глаз,И будущего — прошлым я не мерю.Меня берет лукавящий рассказПро нищету, и подвиг, и потерю.Я пьянице, насильнику и зверюМысль и обед готов отдать подчас.Но трое клеймлено неизгладимо,Но трем — преображающего гримаЕще изобрести не удалось.Сквозь гордый жест, сквозь благородство взораЯ узнаю их наповал, насквозь:Шпиона, проститутку и актера!

12. XII.1927

MON REVE FAMILIER

Mon reve familier… Плеск мандолин Верлена,Чуть влажный тротуар и синее окно,И декадентский рай батистового плена…Всё это было так давно!..Mon reve familier… Прохладный жемчуг смеха,Стыдок порочности и поцелуй, как стон,И сумасшествия в последней дрожи эхо, –Мальчишки несвершенный сон.Mon reve familier… И я ведь был меж зрячих.Кто ж подменил тебе зазыв актерских глаз?Не струйки ль слез, таких прозрачных и горячих,Что в них растаял бы алмаз?Mon reve familier… Кабина слиппинг-кара,Уют и полутьма, — и в снежном полотнеРитм страсти и пружин. Рассчитанная караЗа то, что было лишь во сне.Mon reve familier… Злорадной тайной вашейМне смерть несете вы. Я цепенею весь.Но, если нож вонзен с ухваткою апашей, –Самоубийство тоже здесь.Бригада розыска, гляди, замок ломает:Да! В окровавленном закоченев белье,Гортанью вспоротой зеленых мух скликаетMon reve familier!

1928

ЭСТРАДА

Стоит, нелепая… Как нищенка, стара…Ей доски серебром сусальным обтянуло…Снят рваный занавес, — и гулкая дыраНавстречу ноябрю тугим зевком зевнула.Пюпитры ржавые под ветром дребезжат, –И этой нищеты, и этой скуки скуднойОт глаз не заслонит безумный листопад,Что кружится вокруг над площадью безлюдной…Должно быть, жутко тут, за полночь перейдя…Тут звуки шелестят, как мышь из-под обоев, –Косноязычие пугливого дождя,Душа порочная кларнетов и гобоев…

1928

ПОЭТУ

Не верь — и не люби стихов:Они как манифест обманут;Они до черных потроховНаскучат, сморщатся и свянут.Возможно пережить всегдаЛюбой лирический отрывокВ кафе — над сельтерской со льда,Над сладкой пеной сбитых сливок.А строить строфы — нет нужды:Всего милее в жизни отдых,Зачем же плугом бороздыВести в элегиях и одах?Язык придуман мужиком,Тысячелетним полит потом, –На самолете на такомМечте ли буйствовать полетом?Положим, — разозлить врага,Сманить бабенку в пух постели,Тогда — пожалуй: цель блага,Я уступаю этой цели.Но если очень уж свербит,Зудит, гудит поет и ноет, –Прими еще пяток обидИ сядь к столу: стих успокоит.Но после — встань, и прочь швырни,И плюни в концовку и в запевку,Как ты плюешь на простыни,Прикрывшие тверскую девку!

13. VIII.1928

СЕРАФИМ

Смерчами звездными кропим,С клеймом небесного пожара,Грозою смятый серафим, –Он пал на грудь земного шара.Шесть крыл его, за парой пара,Смыкали рифмой боль обид,И зноем песенного дараНе остывал аэролит.И, звездной памятью храним,Сквозь сумрак плоти, муть кошмара,Небесный ИерусалимЕму светился, как тиара.Взлететь! Но давит Божья кара,И песня мучит — не крылит.И страх томит, чтоб ржой нагараНе остывал аэролит.И он срывался в гам и дымФиладельфийского бульвара,И Страшного Суда над нимЗвучала медная фанфара,И ночью, в звездных сферах бара,Лазурным спиртом весь облит,Гудя и разгораясь яро,Не остывал аэролит.Всё минуло… Но слиток жара,Что встал среди могильных плит,Клянется нам: в душе ЭдгараНе остывал аэролит!

Август 1928. Коктебель

ПРИПАДОК

Броненосцы домов разрезают полуночный воздух,Непомерной эскадрой над домом моим громоздясь.Прорезь панцирных башен качается в траурных звездах,Между бурей и мною рождается темная связь.Лето. Ливень. Тоска. Я один. Гром скрежещет по жести.Магний молний и взрывов, рулады и трели сирен.Выход наглухо заперт: в бою остаются на месте.В сердце кровь передвинулась влево: я чувствую крен.В бедной комнате голой, в плутонге, один я, как шпага.Убежала прислуга и крен — точно заледенел.И сусальные нити, и звезд золотая бумага,В картонажной Цусиме мой флигель берут на прицел.Погибаю! Нет воздуха! Стены смещаются в рубке.Знаю: стереометрия хочет мне смерть доказать.Я бегу по наклонному полу, я прядаю к трубке, –Боевой телефон: хоть бы чей-нибудь голос поймать!Я ломаю рычаг, — но органною спит тишиноюГулкий мир телефона: исчезли друзья и жена.Абордаж атмосферных разрядов стоит за спиною,И магнитною синею шерстью дичает спина!

1929