Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

1926

«Реки широкая дуга…»

Реки широкая дугаРазмыла травные луга;Просеивает поздний лучПыль золотистую меж туч;Сажени дров, прильнув к реке,Как пряник в сахарной муке,И сами воды возле нас,Как темный солодовый квас.А там, где между сизых лозЛощеный разостлался плес,Стеклянной церковью из водВстает, сверкая, пароход;Сквозь травный дух в закатный часИдет зеркальный храм на нас,И Божьей славой золотойНад ним клубится дым густой…И мыслям медленным пора:Уже не пряник — просфора,Средь золотеющих полейУже не гладь воды — елей;И каждый в этот миг поймет,Как прав и праведен был тот,Кто над рекою, под лучом,Нам строил храмы кораблем!

1926 (?)

«Я потерял и позабыл канон…»

Я потерял и позабыл канонСонетного и щегольского лада.Теперь милей широкая баллада,Романтика и полурифмы звон.Но протекла звездами в небосклонИз горних сфер нездешняя прохлада,И юных лет сонетная усладаСпешит замкнуть страдальческий мой стон.Чтобы камзол был на диво разглажен,Крахмальный бант неукротимо важен,Как у того, кто едет на дуэль,Чтобы во всем отобразилась мера:Да не смутит последний хмельНадменную готовность кавалера.

1926

«Все умерли: Татьяна и Наташа…»

Все умерли: Татьяна и Наташа,Людмила, Анна, Бэла и Рэнэ…Кого любить мне, если не умеюИх отыскать среди живущих ныне?О нет: я не ищу Прекрасной Дамы, –Не знал бы я, что делать мне с Марией,Себе земную я хочу подругу,Покорную и радостную мне.Но книги!.. Зажигательным стекломОни сгущают легкое сияньеВ огонь, в клинок, — и кровяным рубцомИх вечное горит очарованье.И вот уже я не хочу другой,Чем та, о ком мне Пушкин спел небрежно,Чем та, кому бубенчик под дугойЗвенел про жизнь сквозь визги вьюги снежной.Увы, я не хочу иной, чем та,Кто пламенела виноградной кровьюНа южных бастионах и взятаВ тот русский плен нерусскою любовью.Как быть без той, истаявшей в тоске,В скучающих шелках ПарижаГрешившей безоглядно-налегке,Но каявшейся, крестой кровью брызжа.Но нет их, нет, не для меня они!Да, все они родились слишком рано,Все умерли, — и Бэла, и Татьяна,И нищая Рэнэ. И предо мнойИх слезы, их улыбки, их дыханьеВ словах привычно-дорогих встают.Неизгладимо книг очарованье,Но жить они мне больше не дают!

1926

«Под самой крышей в седьмом этаже…»

Под самой крышей в седьмом этажеШироким квадратом окно,Пластиной синей в слепой стенеНа север обращено,Свежим негативом глядит,Витражом густым синевы,В миражи, в мыльное небо, в даль,В гарь золотую Москвы.Об окнах надо поговорить:Никто не знает окон.В разных окнах по-разному мирСхвачен и отражен.Есть окна, задернутые изнутриКак бы рыбьим пузырем,И мир бесплоден в таком окнеИ безопасен в нем.Есть окна, шлифованные, как монокль,И для этих окон мир –В платье потертом, без воротника,И всегда сер и сир.Есть окна брезгливые, как микроскоп,Вытаращенные на клопа,И для них в мире есть лишь клоп,Не любовь, не боль, не тоска.Есть такие, где никогдаНе стояла пленка стекла, –И миром вламывается в нихЦыганская вьюга и мгла.Бросается плесенью за комод,Набивает снегу под стол,Вздувает на сердце фунтовый флюс,В позвоночник втирает ментол.Но прекрасные есть и широкие есть,Неподкупные, как знамена,Как заявка на счастье, что на годуНа семнадцатом подана.Их узнаешь, спеша в трамвай,Слушая калош скрип,От гроссбухов разбухших подняв глазаНа солнечный воск лип.Их узнаешь, может быть, потому,Что на гравюре тойУ широкого и голубого окнаГёте сидел молодой.И качало окно над листами книгМаргариты девичий газ,Крутой рот целовал даль,И золотел глаз.

1926

«Я распилил янтарную сосну…»

Я распилил янтарную сосну,Я сколотил чудеснейшие полки,По ним расставил маленькие книги,Которые когда-то написал!Теперь пора им отдохнуть немного,Теперь пора вдохнуть им запах смольный:Когда, быть может, вновь достану их,По-новому мне их слова повеют…В смолистую пила впивалась плоть,Входили гвозди мягко и упруго,Ладонь горела, распахнулся ворот,И седина в сосновой теплотеНезримо таяла и исчезала…Теперь я знаю, для чего ГосподьСосновые сколачивает ложаСвоим любимым: чтобы, отдохнув,Они могли с помолодевшим с НимПо-новому беседовать и новымСосновым духом обласкать Его!

12. X.1926

«На выезде был неотворчивый дом…»

На выезде был неотворчивый дом,И бледная девочка в окна глядела,А дальше, за парком, над желтым прудомВесна ручейками кипела и пела.Я часто бродил там на звонком ветру,Весне отвечая румянцем и смехом,И речка и ветер вступали в игру,Плеща по моим рукавам и прорехам.Я счастлив был там, на весеннем ветру,Я шлепал по лужам, по кочкам я прыгал,Разглядывал жадно лягушью икру,Будил муравейник меж елочных игол.И, вырезав тросточку с милой корой,Тритонов набрав и другие трофеи,Весь легкий от голода, шел я домойСквозь голые, полные ветра аллеи.А бледная девочка в темном окнеГлядела мне вслед, неотступно глядела,Но гордому десятилетнему мнеКакое до пленницы-девочки дело?..Чужая весна за окошком моимМальчишеским смехом играет и плещет,И вслед проходящим, веселым, другимТоска моя долго глядит и трепещет.И взрослый досуг мой тосклив и тяжелОсобенно тем, что я радость изведал,Но мимо затворницы важно прошел,В окно к ней не стукнул и тросточку не дал…

1926

КЛИК

Дивъ кличетъ връху древа,

велитъ послушати земли незнаемъ…

Полны полынью степь. Латунная лунаНад гребнем черных скал стоит совсем одна,Непроницаема, как маска гробовая.Невидимый залив гудит, не уставая;Безгромной молнией вонзаясь вдруг в глаза,Ползет из Турции в громаде туч гроза;А мне уютно тут под древнею стеною,Чьи глыбы тяжкие нависли над спиною…Тут Золотой Курган. Тут был босфорский форт,Оплот античности противу скифских орд;Отсюда, с этих глыб, вытягивая шеи,Громили плащники гоплитов Герклеи;Тут буйствовал Помпей, и понапрасну ядГлотал затравленный, как кошка, Митридат.Лет тысячу спустя монахиню ЕленуФавн заманил сюда — с ним лечь под эту стену –И заласкал ее. Лет тысячу спустяЗдесь Пушкин проезжал, болтая и шутя,А через день всего послушное ветрилоТоской гарольдовой над ним прошелестило…Теперь тут пусто всё. Порой среди отарС герлыгой медленно пройдет старик-овчар;Порой присядет в тень охотник утомленный,Да юркнет ящерка извилинкой зеленой,Да смелый мальчуган, как я, тайком удравИз дому, ляжет здесь меж горьких душных травИ будет слушать ночь в томленье непонятномО тайном, горестном, любимом, невозвратном…Лежу. Вдруг издали таинственный возник,Меняя высоту, необъяснимый клик,Раскат серебряный, — сирена ль заводская,Безумный ли фагот, — до сердца проникая…Див кличет!О, какой сумятицею полн,Я слушал этот вопль, — прибой кристальных волн.О, скалы верные!..Незнаемые земли!Иди, их осязай, вдыхай, и виждь, и внемли!..

1927

ЛИХОРАДКА