Георгий Шенгели - Собрание стихотворений

«Опять, как в давние года…»

Н.М.

Опять, как в давние года,Висит в моей лачуге холод,Но не случится никогда,Чтоб я почувствовал: я молод.Но не случится никогдаТакая ночь, какие были,Когда лирические былиМеня пьянили навсегда!Не повториться этим дымнымИ лихорадочным словам,Что закипали медным гимном,Что заслоняли свет глазам,Что позволяли утром резкимСонетной связью ощутитьПо зыблющимся занавескамПродернутую солнцем нить!..Себя не жаль. Но как обидно,Что той, которую люблю,Не будет сладостно и стыдноПочуять молодость мою!

17. X.1925. Москва

«И опять мы печку топим…»

Н.М.

И опять мы печку топим,Тихо прячемся в теплоИ лениво жизнь торопим,Чтобы время протекло.И оно проходит, время,Выпадает мягкий снег,И седеющее темяГрустно клонит человек.Но — в отмену мерных жалобВ царстве доброго тепла –Может быть, нам лучше стало б,Если б вьюга нас ожгла?И годов непрочный слепокНа ветру б оледенел?..Парус только в бурю крепок,Только в битве пенье стрел!

1925

«Хорошие книжки читал я когда-то…»

Хорошие книжки читал я когда-тоВ вечерней читальне, ныряя в туман:Плыла Илайали на бриге пиратаИ с мудрым Улиссом беседовал Глан.А в окнах старинное море стояло,И парус латинский над ним золотел,Крылами фламинго заря трепетала,И воздух оливковой радугой млел.Хорошие книжки читал я когда-тоВ вечерней читальне, в забытом порту,А в ясные окна гора МитридатаДорическим храмом пьянила мечту.И глупое сердце под форменной блузойУже понимало, роняя удар,Что буйство и мудрость равны перед Музой,Что храм величавей — врезаясь в пожар!..

1925

«Мокрая медная чашка…»

Мокрая медная чашка,Мальва крахмальная в ней,Солнце закатное тяжкоВ медь накидало огней.Я подхожу и хмелеюЭтим холодным лучом, –Но ни о чем не жалеюИ не молю ни о чем.Я погляжу, как пылаетМертвая слава цветка,Как на меня наплываетПышности медной тоска.И, вспомянув Македонца,Перевернувшего шлем,Выплесну мальву и солнцеИ позабуду совсем,Чтобы упрямо и прямоДвинуться вновь по песку,Чтобы незрячая ямаМне ослепила тоску!

1925 (?)

СТАРОЕ КЛАДБИЩЕ

Ты здесь не найдешь знаменитых могил,Куда привозили б вождей на лафете,Где б юноша глупый слезою почтилЛирический вымысл о нищем поэте.Другая здесь гордость, иная мечтаСоскучилась в замкнутом издавна круге:Здесь орден Георгия — образ креста,Какие встречаются только на юге.Над каждой могилою — орденский знак,Плита перед ним — не плита, а кираса,Чтоб ведомо было: укрылась во мракОсобая, раз приходящая раса.Одни из Парижа, а те из Афин,Одни из Далмации, с Мальты другие,Вот сын Барселоны, вот Генуи сын,Вот имя звенит, как венец Византии.И угль карбонара, Фанара фонарь,Мушкеты Этерии, шпаги ВандеиЗдесь, в южной России, легли под алтарь,На отдых последний легли в мавзолеи.Бывает однажды в столетье пора,Когда неудачники сходятся вместеНа службе суровой чужого двораМечтать о победе и плакать о мести.И крепости, флоты, заводы, портыРодятся и крепнут присягою строгой,Пока на кладбище не встанут кресты,Как орден мечты над неверной дорогой…Я, поздний потомок нездешних кровей, –Недаром Георгий мне выбрано имя, –Хочу я в такой же сойти мавзолей,Таким же крестом поравняться с другими!

1925 (?)

ФАНАГОРИЙСКИЕ НОЧИ

Я ни углов, ни потолка не вижу,Их смыла темнота; кто говорил,Что свет… не знаю, может быть, растеньяРастут в свету; дома растут во тьме.Как череп раздуваются домаОт темени и от полночной думыИ раскрываются: нет темянных,Височных нету стен: размыты мраком.Я ни углов, ни потолка не вижу.Лишь зеркало. Железной черноты,Такой железной черноты не виделЯ у зеркал… Постой: об этом после.Здесь нет окон. Пропилены в стенеШестиугольные прозоры. В нихСырые шумы застревают вяло:Вдали турецкий замок, точно ковш,Прибоя зачерпнул и томным шумомНещедро оделяет. Я сижуПосередине комнаты на стуле;Спина и спинка не в ладу, и локтиМне не обо что опереть. Постой:Я говорил… да, шумы застревают,А в комнате набрякла тишина,И от гербария отпавший лист,Как лист капустный на исподе хлеба,Оттиснул звук на слуховой плеве.Все жилки шороха я помню. Лист…Здесь хиромантия неприложима.Хотя ведь кости черепные тожеПокрыты густо жилками внутри, –Но как ты ни закатывай глаза,Увидишь не судьбу, а пятна светаИ ситцевую бездну… Это что?У стула алым зайчиком черкнуло…А-а: на спасательном посту ракета;Вот лопнула. Звук помню. Жилок нет,И хиромантия неприложима…Как я крещен? Как имя мне, когдаЯ каждый день день дьявола справляю?Не вижу ни углов, ни потолка.Лишь зеркало… Но стой: об этом после.

«Гаснут дальней АльпухарыЗолотистые края.На призывный звон гитарыВыйди, милая моя»…СтарыйЯ!..

В чане взмылено стекло,Голубое, точно Сириус;Он нагнулся и стеклоЧуть пригубил камышинкою.Легкоплавкое стеклоИзвлеклось текучей пленочкой;Стеклодув подул: стеклоОкруглилось хрупкой бусынкой.Леденцовое стеклоСтало целой стаей бусынок,И нанижется стеклоГолубым монистом девушки…Бедный-бедный стеклодув!Сердце тоже ведь расплавлено;Отчего бы, стеклодув,Не раздуть и сердце в бусынку?И вдвигает стеклодувВ сердце острую соломинку.Осторожно, стеклодув!Сердце шаром раздувается.Шар всё тоньше, стеклодув,Стенки стали пленкой радужной.Чем ты дышишь, стеклодув?Из груди он воздух вытеснил.Бедный-бедный стеклодув:Нет мониста этой бусынке!И до гроба стеклодувШаром сердца задыхается!

Каждый день я справляю день дьявола.Увидала вчера попадья вола.Почему бы мне рыжую рифму не броситьВ благородную платиновую проседь?

1925 (?)

«В песчаных степях ледяных…»

В песчаных степях ледяныхПроведена долгая насыпь.Когда-то по ней поездаСтальными осями скрипели.И, прыгая гулко, вагонВ другой упирал буферами,И пасть паровоза огнемВ беспалые шпалы дышала.И радугою нефтянойСтруистые выплески топокБлистали на мерзлом песке,Его орденами даруя.И снова метлой сторожаЗа орденом орден сметали,И вновь их должны заслужитьРаботою шпалы и насыпь…В песчаных степях ледяныхТеперь не бунтуют вагоны.И редко отара овецПройдет по заржавленным рельсам.Но в дни гробовые зимы,В декабрьскую дикую стужуПройди сквозь безумный буран,Сквозь лунную бурю пробейся.Увидишь: седой паровоз,Без пара, и рева, и лязга,Тринадцать вагонов промчит,Вагонов без тела и веса,И в каждом вагоне в окноУвидишь людей исступленныхИ мертвенный блеск эполет,И блеск обнажаемых сабель.И волосы этих людей,Как пепел, пушисты и седы,И лица латунные ихСтолетней морщиной прорыты.Но грозных раздоров виноИм гневом запенило губы.И верность, и гибель презрев,Они обнажают оружье.То мертвые штабы летят,Рубя палашами победу.И шпалы с площадок ониГлазетовой кровью даруют.А мертвый седой паровоз,Погасшею пастью зияя,Беззвучно глотает простор,Глотает версту за верстою.И вечно, и вечно ониДолжны по дороге той мчаться,Без отдыха, в ужасе, вновьРубя палашами победу.А шпалы, — а тем всё равно:Как прежде звездой нефтяною,Так ныне они почтеныГлазетовыми орденами.

1925–1926