Генрик Ибсен - Драмы. Стихотворения
1850
Лебедь
Перевод Т. Сильман
Мой лебедь белый,Безмолвный, безгласный,Где голос твой страстный,Порыв твой смелый?
Ты эльфа невинныйСон охраняешь,Скользишь над стремнинойИ вдаль уплываешь.
Но в день, когда жгучийОбман мне раскрылся,В тот день нам явилсяТвой голос могучий.
И страстно звучаньеНеслось над стремниною —То песнь умираньяТы пел лебединую.
1850
Музыканты
Перевод Вс. Рождественского
Все мысли мои к ней летелиВ прозрачную летнюю ночь,И шел я сквозь заросли к речке,Не зная, чем сердцу помочь.
«Владеющий чарами песенДушою владеет любой.В высокие церкви и залыПойдет она вслед за тобой!»
Так пел Водяной, и, внимая,Сам душу сгубил я свою.Постиг я искусство, но брат мойВзял в жены невесту мою.
В высокие церкви и залыТеперь меня водит беда…А чары и шум водопадаСо мною отныне всегда.
1851
Гага
Перевод Т. Гнедич
В Норвегии птица гага живет,У серого фьорда гнезда вьет,
Тончайшим пухом из груди своейОна выстилает гнездо для детей.
По местный рыбак и хитер и смышлен,Умеет гнезда обкрадывать он.
Рыбак бессердечен, но птица нежна:Опять выстилает гнездо она.
И снова он грабит ее — и вновьГотовит гнездо слепая любовь.
Но грабит он в третий, в последний раз —И, крылья расправив, в полночный час
Летит с окровавленной грудью онаНа юг, на юг! где сияет весна.
1851
Пролог
к первому представлению «Ивановой ночи»
(2 января 1853 г.)
Перевод В. Адмони и Т. Сильман
{57}
Слово нам летит воследВ дальних жизненных скитаньях,Голубой вплетая цветВ наш венок воспоминаний.И оно звучит порой В нашей скорби и в томленье,Нам даруя исцеленье;Это слово — край родной.
Осень темная пришла,Ласточка на юг стремится;Все же ждет она тепла,Чтоб на север возвратиться.То гнездо, где пела мать,Не забыть ей, улетая;Будет вечно тосковатьО своем родимом крае.
Так и ты в чужом краюМчишься за море мечтами —Видишь родину своюЗа безбрежными волнами.Право, виноградный сокЮжных лоз, кроваво-черных,Ты бы отдал за глотокИз ее потоков горных.
Зимним вечером сидишьВ тихой келье одинокой,В пламя алое глядишь,Призадумавшись глубоко;Словно нити теребяДорогих воспоминаний,Видишь мальчиком себяУ огня в каморке няни.
Сказки милых детских лет,Звуки старых песнопений, —То, что в суете суетБыло предано забвенью, —Слышишь? Вновь минувших днейПросыпаются преданья,И текут воспоминаньяК дому матери твоей.
Родина! Твой звучный гласВ нас не смолкнет до могилы!Сад поэзии для насТы, как солнцем, озарила.И цветок искусства — онПорожден землей отчизны;На чужбине осужденПотерять он краски жизни.
Чем же край наш не богат?Словно куст, цветами полный,Иль поэзии каскад,Бьют навстречу жизни волны.Разве скромный наш народВ высях скал, в тени долиныЖивописцу не даетДивных красок для картины?
Пышет юг в своих садахАпельсином и платаном,Но на севере в горахВстали ели с тонким станом.Их изгиб приятен нам,Тень их манит в час досуга, —Для чего ж искусства храмВоздвигать нам в рощах юга?
Над холмами зазвучалЗвонкий рог крестьянской девы;Оглашает выси скалХульдра{58} жалобным напевом.Песня девушек легка,Хульдра скорбная томится,Так веселье и тоскаЛишь в народе могут слиться.
Если ж чувствами полнаДо краев душа живая,Скорбь и радость мы до днаВ наших песнях изливаем.Нам искусство — мир родной!То искусство, где народаИстолкована природа,Где он видит образ свой.
Скальдом-жаворонком статьСуждено не всякой птице,Все же песни распеватьВ меру сил она стремится.
Вам сегодня надлежитНас судить не слишком строго, —Пред художником лежитМноготрудная дорога.
1853
Строительные планы
Перевод П. Карпа
Я помню так явственно, как будто я только сейчасУвидел свой стих напечатанным в первый раз.Сидел я тогда в каморке своей, с трубкой во рту,Пуская задумчиво дым, одну лелея мечту.
«Я строю воздушный дворец, где два флигеля рядом стоят,Большой и малый, — они север собой озарят.В большом — знаменитому скальду чем не житье,А в малом у милой бы гнездышко было свое».
Мне стройным таким казался тогда мой план,Лишь много поздней обнаружился в нем изъян:Когда образумился мастер, то обезумел дворец:Стал малым флигель большой, разрушился малый вконец.
1858
Буревестник
Перевод Вс. Рождественского
Живет буревестник на гребне утеса, —Я это от старого слышал матроса.
Он в пене сверкает крылами и стонет,Скользит над волнами и в море не тонет,
Качается мерно на зыбкой лазури,При штиле молчит и кричит перед бурей.
То реет под тучей, то с гребнями рядом,Как наши мечты между небом и адом.
Тяжел он для воздуха, легок для моря.Вот, птица-поэт, в чем и радость и горе.
И хуже всего, что ученый с опаскойРассказ моряка счел бы сущею сказкой.
1858
На высотах
Перевод П. Карпа
IМешок на плечи водрузил,Ружье держу в руке,Оконце я заколотил,И двери на замке,А за стеной старуха мать,К ней надо заглянуть,Чтобы проститься и сказать:«Дай срок, увидимся опять!Я отправляюсь в путь!»
Вверху тропинка в лес густойИзвилистая шла,На фьорды свет неверный свойЛуна с небес лила.Я глянул на соседский двор —Он безмятежно спит,Я заглянул через забор —И вижу: девичий уборВ полночной мгле блестит.
В холщовом платьице онаКо мне из темнотыПришла, прекрасна и нежна,Как горные цветы.А в глубине ее очейВеселый свет сиял.Мне тоже стало веселей.Я подошел поближе к нейИ слезы увидал.
Ее я обнял и смутилДевический покой,Я о любви ей говорилИ называл женой.Ничто, я клялся, никогдаНе разлучит нас впредь!Она робела, как всегда,Что оставалось ей тогда —На башмаки глядеть.
Она молила — отпусти.Мы рассмеялись вдруг.А сердце у меня в грудиСтучало: тук-тук-тук.И, не внимавшая мольбам,Пошла она со мнойК лежавшим вдалеке холмам,Где пел в листве, казалось нам,То эльф, то водяной.
Мы вверх пошли, и в лес густойТропинка завела,На фьорды свет неверный свойЛуна с небес лила.Я весь горел, ее трясло,Внизу лежал провал.Дыханье ночи нас зажгло,И что тогда произошло,Я сам не понимал.
Я видел лишь ее одну!В объятиях своихДержал я юную жену,И лес на миг затих.Но леший, нарушая тишь,Завыл издалека.О нет, меня ты не смутишь!В ту пору сердцем знал я лишь,Как милая робка.
IIС горы на юг бросаю взор.Там солнышко встает.А на хребтах окрестных горСверкают снег и лед.Я домик матери моейВ долине увидал.Там трудно приходилось ей,Но там я стал умней, сильней,Бог знает кем я стал.
Там дым клубится над трубой,Давно очаг зажжен,И мать обходит домик свой,Глядит, как сохнет лен.Привычный мир лежит внизу.Так с богом! Коли мнеОлени встретятся в лесу,Домой я шкуру принесу,Две — будущей жене.
А где она? Или опятьОна во власти грез?Не надо только вспоминатьСвоих прощальных слез.Ты наяву не доверяйСвоим тревожным снам.Что ты моя невеста — знай,Наряд венчальный собирай,Идти нам скоро в храм.
Хотя разлука нелегкаИ холодно вокруг,Как ледяной родник, тоскаМой воскрешает дух.Теперь душа закаленаИ охладела кровь.Жизнь, что была раздвоена(Тут покаянье, там вина),Я отвергаю вновь.
Нечистых побуждений ройПеребороть я смог,Я ныне стал самим собой,И стал мне внятен бог.Туда, где жил я с малых лет,Я поглядел с высот,Но поманил олений след…Храни, господь, родных от бед!Меня вершина ждет!
IIIПылающие облакаНа запад поплыли,Туманы шли издалекаИ дол заволокли.Душой и телом я устал,Казалось — вот умру,Там, где у ног зиял провал,Лишь вереск огненный пылал,Качаясь на ветру.
И стебелек я отломилС поникшего куста,Его на шляпу нацепил —И ночь вернулась та,И одолели мысли тут —Так люди иногдаВ господень храм толпой идутИ, совершив свой строгий суд,Уходят кто куда.
О, возвратиться бы к цветку,Что я тогда сломал!К надломленному стебелькуЯ кротко бы припал.И в глубине твоих очейЯ душу бы омылИ тролля, что душой моейВладел тогда, среди ветвей,Насмешкой бы убил!
Сперва, мечтами возбужден,Я богу слал мольбы,Чтобы моей невесте онНе отягчал судьбы.Но для нее я бы сумелВсе беды побороть,А я ищу великих дел, —Коль внять мольбе ты не успел,Прибавь ей бед, господь!
На реках ты наставь запруд,Кинь скользкие мостки,А ноги ей пускай натрутВ скитаньях башмаки.Я подыму ее, пройдуС ней над кипеньем вод,По горным тропам проведу,И коль опять нашлешь беду —Посмотрим, чья возьмет.
IVШел со мной охотник с юга,По водам придя бескрайним,Думы на челе у другаСтали северным сияньем.
Плач звучал в его веселье,Мысль жила в его молчанье.Но какая? Мне доселеВнятней ветра завыванье.
Я дрожал, взглянуть не смеяВ пропасть ледяного взора,Где раскинулись, синея.Ледниковые озера.
Мысль его, подобно птице,Воспарит, над ними рея,А начнет, как вихрь, яриться —Паруса спускай скорее.
Нас свели друг с другом горы.Я с ружьем был, он с собакой,Мы сошлись. Ту дружбу скороРазорвал бы я, однако.
Отчего ж я медлил с этим,Сам желая расставанья?Знаю, тот, кого я встретил,Отнял у меня желанья.
V«Отчего ты ночью длиннойХочешь в дом родной обратно?Иль теплее под периной?На снегу спать неприятно?»
Мать придет ко мне, бывало,Прыгнет кот на край постели,Мать мне песенку певала,Тут и сны ко мне летели.
«Что нам сны? Иль в жизни нашейДел на сыщешь настоящих?Лучше жизнь пить полной чашей,Чем дремать меж предков спящих.
Как бы буря ни страшила,Мы оленя гоним ныне.Разве камни лучше былоС поля выносить в долине?»
Не колокола ль звенелиНашей церкви в дальней дали?«Но куда сильней в ущельеВодопады грохотали!»
Мать с невестой в храм господеньПомолиться ходят богу.«Мы славней дела находим,Чем торить туда дорогу».
В храме пение органаИ над алтарем сиянье.«Лучше солнце утром рано,Лучше бури грохотанье!»
Что ж, идем! Пускай грохочетБуря снежная повсюду.В церковь пусть идет, кто хочет,Я туда ходить не буду.
VIВот и осень. Звон я слышу…Это стали, значит, с луга Загонять стада под крышу, —А не то погубит вьюга.
И опять ковром снежинкиНа хребты ложиться стали.Так завалит все тропинки —Возвращаться не пора ли?
Но куда идти? ДоселеСердце дом не вспоминало.Вспоминать мы не хотели,Чтоб душа сильнее стала.
Повседневная томилаБудничность меня дотоле.Мысль не зря в горах парила.Здесь я счастлив, я на воле.
Хоть избушка здесь убога,Но живу я в ней богато.Самый воздух тут подмога —Вот и стала мысль крылата.
Бес начнет игру какую, —Друг мой знал — она опасна,Он мне шапку колдовскуюДал в защиту от соблазна.
В горных пастбищах скитаньяДля души моей закалка,Птичьего же щебетаньяМне совсем теперь не жалко.
И весной сюда я смелоПриведу тех двух, которыхВместо суетного делаЖизнь в бескрайних ждет просторах.
К мудрости привыкнут новой,Сами прежнее осудят,На вершине жить суровойИм тогда не страшно будет.
VIIЯ один. Судьба такаяМне давно уж не по силам.Обессилел, вспоминая,И хочу вернуться к милым.
К ним на миг, — и вновь откроюЯ в душе любовь к дорогеВ край, где мы весной все троеБудем в горнем жить чертоге.
К ним скорей! Но закружилсяСнег, и вьюга закружила!Слишком поздно спохватился!Все дороги завалило.
VIIIШло время, и я овладел собой,Не стал я тоске предаваться.Словно смятое платье, лег снег над рекой,Озарила луна покров снеговой,Звезды начали загораться.
Чересчур я силен, чтоб тоской изойти,Если к ночи стал день клониться.Мне, как мысли, не усидеть взаперти.Я по горным тропам должен идтиИ над пропастью остановиться.
А в безмолвной долине звук возникал,Я прислушивался невольно,Где-то ласково, сладко и нежно звучалТот напев, что давным-давно я слыхал,И узнал я звон колокольный.
О том, что господь родился на свет,Колокола возвестили.Зажег в доме лампу старик сосед,В окне моей матери вспыхнул свет,И они меня странно манили.
Дом и прежняя жизнь, что казалась скудна,Засияли, как древняя сага.На высотах молчит ледяная страна,А внизу у меня есть мать и жена,Вместе с ними быть — вот оно, благо.
У себя за спиной услыхал я смех,То охотник, до шуток охочий,Мои тайные мысли прочел, как на грех:«Растрогался, вижу? Бывает у всехПри виде обители отчей!»
И сызнова смел и силен я был,И снова был закаленным,Ветер с вершин меня охладил,Никто бы отныне уже не смутилМеня рождественским звоном.
Вспыхнуло что-то над домом родным,Где мать моя оставалась,Казалось, рассвет занялся над ним,Потом повалил клубами дым,Пламя потом показалось.
Скоро весь дом охватило огнем,Я вскрикнул было, но живоОхотник утешил: «Что тебе в том,Всего и горит что прогнивший дом,Облезлая кошка да пиво».
И выложил мне своей мысли ход,Мое одолев смятенье:Когда озаряет луна небосвод,А землю огонь, их смесь создаетЭффектное освещенье.
Приставил он руку свою к глазам,Ему картина предстала.Где-то запели — и понял я сам:Душа моей матери к небесамС ангелами воспаряла.
«Молча трудилась, муки терпя,Молча плутала в пустыне,Скорбную душу твою возлюбя,Мы над снегами проносим тебяК божьему празднеству ныне!»
Луна замутилась, охотник пропал,И сердце стучало снова.Безутешный, над пропастью я стоял.При этом отнюдь я не отрицалЭффект освещенья двойного.
IXЛето настало, июнь наступил,Пылали утесов отроги,Звон колокольный радостно плыл,И весело свадебный поезд катилВнизу по большой дороге.
От дома соседа отъехал он,Где листва у ворот шелестела.Соседский двор был толпой запружен.Усмехнувшись, лег я на горный склон,Слезы смахивая то и дело.
Ко мне долетали, меня дразня,Шуточной песни рулады,На смех они подымали меня,И рвал я вереск, судьбу кляня,Кусая язык с досады.
Моя нареченная на конеНа свадьбу ехала ныне,И вьющийся локон скользил по спине,Блестя и сверкая. Был памятен мнеОн с ночи последней в долине.
С ней рядом верхом через ручейЕе жених перебрался.Душа разрешалась моя от скорбей,Конец приближался борьбе моей,И я от мук избавлялся.
Снова я был подвластен горам.Свадебный поезд в ту поруВнизу, точно лента, сверкал. Я упрям,И только приставил руку к глазам, —Картина предстала взору.
Гляжу, на мужчинах воскресный наряд,На каждой из женщин — обнова,Ждет пастор, свершить приготовясь обряд,И очи мои на невесту глядятИ видят дни счастья былого.
Я толпы людские увидел с высотВ их сущности настоящей,Какой она в горнем свете встает.Должно быть, этого и не пойметВнизу, в толпе, стоящий.
И тут услыхал я чей-то смешок —Охотник, что был со мной дружен.«Я вижу, расстаться нам вышел срок,Напрасно я шел за тобой, дружок,Тебе я больше не нужен».
И впредь по-мужски мне идти надлежитНеизменной дорогой своею.Безмятежнее кровь по жилам бежит,Не шелохнется грудь, и сердце молчит.Я чувствую, что каменею.
Попиваю бодрящее я питье,Чтоб душа холодов не страшилась.Сник мой парус, надломлено древо мое.Но взгляни, как багряное платье ееТам, внизу, меж берез засветилось.
Навсегда исчезают родные черты,Кони скачут к церковной ограде.О, навеки, навеки будь счастлива ты!Мне теперь не нужны былые мечты.Лишь о вышнем я думаю взгляде.
Я теперь закален. Сам себе господин,Я иду по высотам отныне.Я недаром сюда поднялся из низин.Здесь свобода и бог. Их обрел я один,Все другие бредут в долине.
1859–1860
