Олег Малевич - Поэты пражского «Скита»

ОКНО, РАСКРЫТОЕ В НОЧЬ

Ветер раздул на окне занавескиГорячею ночью полей,И льется в шуршаньи, и тянется в плескеГустой и смолистый, как клей.

Погладит виски и у зеркала мутьюКачнет еще раз в глубине,И ляжет на губы упругою грудьюВ прохладном сосновом вине.

И там, за окном, где как звезды-гнилушки,Где темь, бормотанье и стон,Так медленно сыростью тянет с опушки.Как влажные губы сквозь сон…

Так бьются всю ночь на окне занавески.Вздуваясь, как парус, как флаг,Как лживая жизнь, как зарницы и блески,Как ты, как твой тающий шаг…

ВЕСЕННЯЯ ВЕЧЕРНЯ

Весенний вечер замер у порога,Потупив в землю синие глаза.Бог Саваоф взглянул нежданно строго,И потемнели грустно образа.

У Богоматери, ласкающей ребенка,Чуть дрогнули концы густых ресниц.И зазвенел тоскующе и звонкоРаспев чтеца при шелесте страниц.

А за окном с железною решеткой,Забыв в руке весеннюю свирель,С улыбкою сияющей и кроткойБрел по садам мечтательный Апрель.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА

Вечерняя звезда в Господнем синем ХрамеЗатеплилась, как малая свеча.День уходил, презрительно влачаСвой алый шлейф над мертвыми полями,Оглядываясь медленно туда,Где в Божьем вечном голубом притвореО человечьей радости и гореСияет трепетно вечерняя звезда.

Кто, Благостный, вверху ее возжегПрозрачными и тихими рукамиНад смертными распутьями дорог.Над этими печальными холмами?

О мудрых? О воюющих? О ком?Она горит все чище и прекраснейИ светится в притворе голубом,Всех ранее и всех позднее гаснет.

А, может быть, о том, кто на землеВсего лишь робкий и печальный путник,Кто, как матрос на дальнем корабле,Мечтой о береге отсчитывает будни?

Ранним утром свеча погаснет,Синей струйкой потянет чад.В это время земля прекрасней,Потому что люди молчат.

И в поля, и в лесные чащиСотни звезд упадут росой.Будет мир простой, настоящий,Окропленный Божьей слезой.

ШНЕЛЬЦУГ[63]

В край красных фесок и долам,В преддверье пламенного югаЯ мчусь, зачем — не знаю сам.На крыльях мощного шнельцуга.           Гляжу в окно и жду с тоской,           Что с каждым часом ближе к цели…           И мне хотелось на покой,           Скажу я вам. На самом деле!И вот вдали передо мнойВстают знакомые картины:И Джемер с снежною главой,И волны пенистые Дрины…           Я слышу вновь по вечерам           И тонкий голос муэдзина,           И шум из уличных кафан,           И запах жареного «мнина».           Какой здесь милый уголок.           Какая чудная картина!           Я ожил вдруг, здесь впрямь восток,           Здесь скуки нет и нету сплина.           Но день спешит, за ним другой,           А дальше третий, так и мчатся,           И ожидаю я с тоской,           Когда придется расставаться.           Покину я цветущий край,           Как нежно любящего друга,           И кину с горестью «прощай»           Из окон мощного шнельцуга!

КАВАЛЕРИЙСКАЯ БАЛЛАДА

«Ротмистр, сегодня в разъезд —           Ваш эскадрон.Но смотреть — не считать звезд           И не ловить ворон!»                           Усмехнулся. —«Никак нет, честь полка не уроним!»           ПовернулсяИ скомандовал: «По коням!»

Скользкий лязг мундштуков и стремян           От шоссе — справа по три — и в чащу.Сердце пьет голубой туман.           Воздух вдаль все пьянее и слаще…За холмом, перелеском, в овражки           И на изволок — прямо в рожь.— Эх вы, сашки-канашки! —           От судьбы не уйдешь!..

И вот —           Из-за леса, справа.Отчетливо — пулемет…

Марш — марш! И в лаву……Небо упало так резко,Землею набился рот.           А из перелеска                            Все еще пулеметКолыбельную песню поет и поет…

Открыл глаза — и было небо сноваСверху холодным, бледным и пустым.И призрачным, как легкий серый дым,Как память у тифозного больного.Лежал, смотрел и чувствовал, как кровьСтучит в висках чуть слышной мелкой дрожью.           Нет никого. От боли морща бровь,           Назад — в лесок пополз тихонько рожью.Дополз. Вздохнул. Поднялся и — бежать…Забился в чащу. Завязал рубашкойПлечо с кровавой раной — и опятьЧерез кусты, лощины и овражки…           Весь день блуждал. Под вечер вышелКак раз к селу, к плетню последней хаты.           Дождался тьмы. Бог милостив — пошел.                          «Впустите… И воды… за плату»…

Хозяин посмотрел волком.           Усмехнулся — «Набили холку!»           Но пустил ночевать. Странно.И даже перевязали рану.           Правда, не он, а дочь.                             И вот — ночь.           …На сеновале                             Мыши           Скреблись и шуршали.                             Сквозь крышу                             Месяц           Серебряным пальцем шарил.           «Если найдут — повесят…»                             Не спится.           Опустив ресницы,                             Лежал и вспоминал.           В прошлом году в Одессе,                             Да, да, в тот же день,           Кажется, у Семадени,                             Пил вино и стрелял в свою тень                             И хотел целовать колени                                            У подошедшей к столу.           Засмеялась. — «Мальчик — и глупый.                             Для этого есть губы»…           Ночью бродили по молу.                                            СначалаУчил он кавалерийским сигналам           И как развернуть эскадрон.                             А после она —Как расстегивать кнопки на женских платьях,           Пьянить без вина           В умелых объятьях,И целовать тягуче и сладко…                             А потом.                             Днем —На вокзале в эшелон посадка,                             Переезд           И в ночной бой.                             И так же сеть звезд —                                            Над головой…

                             Вдруг —Проснулся. «Кто тут?»                             Снова стук.И шепот — «Вставайте, за вами идут.                             Я не могу вам помочь».                             Убежала. Дочь.Выглянул. А за хатами —                             Пробираются троеС винтовками и ручными гранатами.                             Дело простое…Пригнулся — и в тень.                             За угломПерескочил через плетень                             И к лесу бегом.                             Снова на воле.                             Ищи ветра в поле…           Через лес — в овраг.Оглянулся, замедлил шаг.Лег в кусты и к земле прижался. —           «Есть еще на свете жалость!»

Докладывали командиру полка.           Слушал, высокой, худой,           С сединой на висках —«Заняли лощину у леска,Где погиб разъезд ротмистра Эн,Обыскали всю рожь — не нашли трупа.           Вероятно, попал в плен».           «Да… А жаль — молодой                             И погиб так глупо.                             Сообщите в штаб о нем,                             Завтра переход. — В три подъем».

В городе, в штабе, в приемной           Звякали шпорами.           С улыбкою томнойКланялись напомаженными проборами,           Просили в очередь, чтобы не было давки           И наводили справки.           «Ротмистр Эн? — Да, да — в разъездеЕго эскадрон           Был окружен.Пропал без вести…           — Вестовой, воды!Ради Бога, сядьте. Вы так побледнели…           Выпейте… Еще нет беды…Подождите. На прошлой неделе           Один тоже пропал без вести                             Из их же отряда,Нашелся и вернулся к своей невесте.           А плакать совсем не надо.Эти губы должны улыбаться…                             Ведь — да?..»— Для живых слова найдутся…           Только для мертвых — никогда…

Всходила в третий раз лунаИ в небе плакала над полем.И третью ночь, таясь, без сна           Шел к югу, позабыв о боли.Днем спал и прятался во ржи,           А ночью шел вперед по звездамИ по полям, как волк, кружил.Стараясь обойти разъезды.           Но чувствовал, как пустота           Вокруг него растет все глуше,           И сердце, замирая, душит           При каждом шорохе в кустах…

                             ПроводТянулся по полю серым червячком,           Виснул на деревьях, сползал в канавы,Цеплялся по крышам, прятался за плетнем,           Собирался в пучок и в окно, направо,                             А там на столе в аппарате —                                              Как овод.                             Гудел черной мембраной                             На восходе и на закате,                                              Поздно и рано,                                              Ночью и днем                                                        Об одномЦелые сутки без перерыва:           …Наступление… Обходы… Прорывы…                                             И снова сначала                             Щелкало и стучало                             Черной костяшкой,Как сердце под защитной рубашкой…           Смерть — слово печальное.                                             «Алло, центральная!Примите донесение.Сегодня ночью сторожевым охранениембит на местеротмистр Эн, пропавший без вести.Пробирался из лесу, от них.Было темно. Не узнал своих,Когда окликнули.И побежал.Стали стрелять. И вот — наповал.           Умереть от своих глупо.Что ж. —                             От судьбы не уйдешь.                             Пришлите носилки за трупом».

По овражкам вода звонкая           Поет золотые песни.Телеграфная сеть — тонкая,           А поет еще чудесней.Серой змейкой к земле прижалась.                             Визжала —«Холодная у людей жалость».                             И опять сначалаОб убитых всю ночь плача…           Только горе у людей — горячее…

А. С. ПУШКИНУ