Уильям Вордсворт - Волшебный дом
Из поэмы. «Грасмир, мой дом»
Однажды я стоял на том Холме.Я школьник был тогда. Но сколько летМне минуло, я не припомню. ЧасПрекрасно помню, год же позабыл.Узрев уединенный сей приют,Я в одночасье перестал спешить(Мой шаг тогда поспешен был, мечтыРебячливы) и произнес, вздохнув:«Какое счастье – жить в таких местах!А если умирать – да, если мысльО смерти посетит меня в раю,Где я стою – то здесь и умереть!». . . .Зеленый край я видел с высоты,Что не дурманит, но возносит. ВнизДолина уходила, ввысь – холмы.Я долго там стоял. И, право, мог быВсю жизнь на этом месте простоять.Да лучшего и не сыскать: щедротыПрироды дарят отдых бренной плоти,А дух взволнован: разве можно здесьОстаться равнодушным? Я стоялИ думал о летящих облаках,О ветерках, что рябью по водеРасходятся и наперегонки,В хлебах, в росистых травах вновь и вновь,Играя, гонят за волной волну.О солнце, птицах, бабочках, тенях,Об ангелах, крылатых существах,Царящих надо всем, что взору ихОткрыто. Так глядел я, и во мнеДух взволновался. Я в тот миг обрелСвободу, радость, мощь, но – лишь в одном:С лугов на горы мчаться, с гор – в луга,На остров с брега, с острова – на брег,То на простор, то в угол. То в поляЦветов душистых, то в лесную глушь.То ввысь, то вниз. И это все вместилСей свод огромный. Я подумал: вотМой милый дом; долина – вот мой мир.. . . . .
Примите же меня, мои Холмы.В сей ясный день я чувствую сполнаЗащиту вашу. Вы всегда со мной.Сродни надежной пристани в ночи.О, как тебя прекрасной не наречь?Да, ты нежна, нарядна и прекрасна,Долина. И исполнена покояТвоя улыбка. Всем довольна ты.Довольна: вот скала, лесистый склон,Вот озеро с зеленым островкомСреди бессчетных склонов каменистых,Вот церковь и дома. Порой бок о бок,Но чаще порознь, словно россыпь звезд,Глядят из палисадников своих,Подбадривая трепетно друг друга,Как звезды сквозь прорывы в облаках.Что нужно нам? Ведь нам даны ручьи,Лугов и гор зеленый окоем,И рощи, и холмы под щедрым солнцем,В лугах – стада, а в кущах голосаНебесных птах – внезапный этот звук,То тут, то там, с рассвета до закатаПоющий тем, кто ходит по земле,Пустынность и безмолвие небес.Все это есть у нас. И в сотне местИных. Но больше не сыскать нигде,Нигде (да не фантазия ли это?)То чувство, что приходит здесь. О, здесь,Где в душу мне оно вселилось в детстве,Здесь, где царит оно и днем, и ночью.Здесь, и в умах избранников, что с нимНе расстаются, где б ни оказались.То чувство – как назвать его? – то чувствоВеличия, покоя, красоты,Той связной святости земли и неба,Что это место времени творят.Убежище для многих, милый дом,Предел, приют последний, средоточьеВсего и перекресток всех дорог,Та цельность, что без страха и упрекаСама себя вершит себе на радость.Довольство и единство во плоти.. . . . .
Сменилась трижды зимняя лунаС тех пор, когда Грасмир, долина наша,Нас приняла. Был ясен небосвод,Он нас тепло приветствовал и велК порогу дома в нашем новом доме,Того, что вскоре стал любовью нашейВ другой, большой любови. Тьма легла,Рождая тьму с ее тишайшей ношейПокоя и довольства, но в домишке.Ей было неуютно, к чужеземцамОна приглядывалась. А теперьНас любят здесь. Прекрасная ДолинаНас полюбила. Пусть жестокой бурей,Два месяца не затихавшей бурей,Она испытывала наши души.Но души были ей верны во мраке.Поэт не оставлял своих напевов,Пел непривычно бодро и светлоСреди лесов безмолвных и холмов,И пастухов, которым чужда радостьЗвучания.Но вот врата ВесныРаскрылись. И суровая ЗимаГостей своих весне передала,Чтоб та потешила их в этот день,И день за днем. О, что была за радостьСлетевшимся на половодье птицамС их гомоном. Пусть, узники Зимы,Они привыкли к ней. Но в этот деньЛикуют, позабыв свое унынье,И как же с ними мне не ликовать?Я счастлив – пусть, в отличие от них,Мне не дано подняться в небеса,Беспечно воспарить и там кружитьСредь множества других таких же, чьиДвиженья суть гармония, а танец —Само великолепие. Гляди,Они кружат, парят – за кругом кругНад озером – своим родимым домом,Круги все у́же, все тесней, полетПриволен и беспечен. А теперьКруг шириною с озеро, и сноваКруги и петли – в самой вышинеИ над землей, вперед и вновь назад,Как если бы единый правил духПолетом безустанным. И когдаОни в десятый раз летели, яРешил, что кончен их полет. Но чу! —Летят опять. Я слышу крыльев шум:Едва-едва, потом сильней, потомНад головой – и вновь едва-едва!Играй же, солнце, в пестром оперенье.Вода и лед сверкающий, явитеЛетуньям светлый облик их. ПускайСебя они увидят в водной глади,Чуть ярче и отчетливей, когдаК ней спустятся – и снова к небесамПодобно молнии взметнутся, отдыхПрезрев и притягательность воды.Возрадуйся, весна! Сей день – он твой.Дарованы не мне лишь одному —Мне, с радостью глядящему вперед —И нежный ветерок, и солнца свет.Они милей мне, чем счастливый хорЛюбви, твое семейство, о весна,В густой листве резвящийся беспечно.И только пары белых лебедейНе вижу я. О, почему их нет?Да, их двоих – о, почему их нетВ чудесный этот день? Как мы с сестрой,Они из дальних прибыли краев,Чтоб поселиться здесь в тиши и мире,Избрав долину, хоть могли избратьЛюбой из уголков земли. ПокаДва месяца не утихала буря,Мы видели их каждый день вдалиОт берега, где тише. Нам ониСтаринными знакомцами казались,И всей долине. Но сильнее прочихИх полюбили мы: за красоту,За тихий нрав, за верность, а ещеМы видели в них родственные души:Они, как мы, сей выбрали приют,Пока чужие здесь – и мы покаЧужие здесь; они вдвоем – и мыВдвоем, и точно так же одиноки.Куда ж они исчезли? День за днемЯ их искал, но тщетно. Ни в полетеНе видел их, ни в синей полынье,Что стала новым домом их, в которомЖила бок о бок мирно эта пара —Союз, священной дружбой осененный.Увидим ли мы их в году грядущемИ уцелел ли их союз, как наш?Сдается мне, теперь уже не времяПитать надежды. Может быть, Пастух,Владелец смертоносного ружья,Их разлучил, погнавшись за добычей —А лучше бы не тронул, ради ближнихСвоих и ради агнцев на горах.Я думать предпочту, что смерть нашлаОбоих сразу, милость им явив.. . . . .
Мы не одни здесь, Эмма. Мы не будемЗдесь неуместны или одиноки,Лелея то, что дорого лишь нам.К чему рассеивать среди равнинИ скал долины, над ее холмамиБесплодное радушие, купаяВ нем вещи, не привыкшие к тому,Чтоб их любили; что совсем недавноСтояли, одиноки и унылы,И вновь такими стали бы без нас.Нам нет нужды поддерживать огоньВ светильнике, лишь нам принадлежащем,Что вспыхнет коротко – и скоро гаснет.Куда б мы ни пришли – до нас другойС дарами побывал. Нам корчеватьНе нужно лес на пастбищах, и так жеПридумывать не нужно ничего:Любую мысль хоть кто-нибудь да думал.И радость, и печаль одна на всех.В долине – доме пастуха простого —Не меньше чувств, чем солнечного света,Чем ветра, звуков, запахов, теней.Те чувства наших не тусклей, лишь ближеЛежат к заботам о насущном хлебеИ самый дух свой черпают и формуИз личных интересов, но не мнятсяПостыдными и грешными. Напротив,Они бодрят, и милостью природы,Не оставляющей нас ни на миг,Облагораживают себялюбье,В котором коренятся, и любовьюТревогу гасят, с коей нераздельны.Они чисты – о, лучшие средь нихЧисты, и несть числа им – вот они-тоСопровождают истинную радость,Да, радость лучших и чистейших душ,Они едины с ней и осеняютМеж тем нетленным бытием своим,Таким непритязательным, смиренным,Приют наш горный (да пребудет он,Вовек пребудет в мире и покое!),Даря нам бодрость духа и здоровье,И огоньками мыслей вдохновенныхМгновенья нашей жизни озаряя,Чтоб сладок был нам труд, чтобы становилсяНе тяжкой ношей – радостным занятьем,Согласным с человеческой природой.. . . . .
Кто, зиму проведя в одном жилище,Малиновку при этом не завелИли крапивника? И у меняЕсть оба, а весною будет дрозд,И мириады певчих птиц, а еслиВ извечные владения свои
Вернется пара изгнанных орлов,Паривших в небесах над гельвеллином,Тогда и с ними я сведу знакомство.А как-то у совиного утесаСлыхал я уханье совы – и вскореНадеюсь выследить ее. А рядомЕсть маленькое пастбище, где телкаПасется. О, как холит и лелеетЕе хозяйка. Помню, о своейПитомице она заговорилаТак по-домашнему, по-матерински —Она ведь тоже мать. О, что за счастьеДля зверя – слышать этот нежный голосИ чувствовать тепло хозяйских рук.И вам здесь счастье – вам, Природы детям,Чужим не только мне, но и всемуЛюдскому роду, чуждым всякой дружбе,Тем связям, что познанью и любвиСопутствуют и делают любогоОтдельной личностью: большой ли стаейЖивете вы вблизи жилья людскогоИз года в год, или из дальних стран,Бездомные и вольные созданья,Летите, словно ветер вас приноситИ вновь уносит – вам на радость. Право,Нисколько вы занять не рветесь место,Пусть не из самых важных, средь моихПриязней. Так смотрите же, с какимВосторгом я взирал, как мириады,Кружившие по небу, отдыхают,Не зная отдыха, на водной глади.К чему им отдых? Резвы, как щенки,И полнятся весельем, словно агнцы;Шалят, взлететь пытаются, ныряютИ бьют крылами по воде покорной.Так далеко – не разглядеть. Но чу!Фонтанчики на солнце заискрились,Нам раскрывая, где они теперь:Один, другой – серебряные струиБьют, возгласам ликующим подобно —Фонтаны, струи – чем не фейерверки,Что в праздничные дни по вечерамШипят, шипят у ног мальчишек праздных.О, сколь безбрежен сей театр, и все жеНе видно ничего, лишь блеск, что полонБезмолвного величья. На березахПодтаял иней, россыпью алмазнойУкрасив ветви голые: на каждомСучке, на каждой почке нераскрытойСверкает пара капель. Их без счетуНа всяком дереве – и эта роща,Взмывающая ввысь по склону, мнитсяГорою из серебряного света.И там, и тут сей вид чудесный – зри же,Се всеохватное воображенье,Глубь озера его глубинам вторит.В предвестьи дней любви закаркал воронИ странною гармонией наполнилПрогретый солнцем воздух. Но и в этойИгривой стае, и вокруг нее,Такой неугомонной, воплотившейБунтарский дух, бывает, воцаритсяПокой, и кажется, что тихий праздникВершится в их жилище тихом. РадостьПребудет с ними пусть. А мне пора.Пора задуматься о жизни в новомГоду, где будут горные цветыИ танец лилий на озерной глади.А значит, одиночества здесь нет,И тот лишь одинок, лишь тот из многих,Чей затуманен взор, кто не снисходитДо хода дней – а потому и жизниНе может ни познать, ни полюбить —Пред ним лишь сонмы мертвых, трижды мертвыхВещей, страшнее даже – рой людской,Где все соседи на одно лицо,Как листья для отшельника лесного,Как мириады листьев в вышине —И радости, покоя, утешенья,Защиты не найти. А здесь у насЕсть общество, что истинным родствомСвязует лучших воедино. ВотЧего мы ищем здесь – господней длани,Что жить велит и знатным, и незнатнымОдной семьей и общим домом. СамиСебе хозяева, отделеныОт мира, словно стенами пещеры,И человек, и зверь – а уголокУкромный сей – для них чертог законныйИ храм, и самый лучший в мире дом.. . . . .Пускай далек благословенный час,В уединении венчальным гимномЯ освящу великий сей союз,Провозглашу, до самой нашей сутиДобравшись, как же тонко разум наш
(И целый сонм способностей, которыхОт века удостоен род людской)Прилажен к мирозданью. И как тонко —О чем, увы, нечасто слышим мы —Сей мир прилажен к разуму. Творенье(Зовись же этим, лучшим из имен!),То, что они с удвоенною мощьюСвершают – вот он, главный мой предмет.Так я сказал. И если, дивный крайОставив, я миную племенаИ общины, увижу их вражду,Питаемую гневом обоюдным,Услышу, как в полях и рощах людиТоскуют в одиночестве; поникнуВ раздумьях про жестокий вихрь скорбей,Что навсегда сокрыты городскимиВалами – пусть же звуки эти смысломИсполнятся, чтоб я, заслышав их,Не потерял надежд и состраданья.Приди, о вещий дух, душа людская,Душа, что полнит нашу землю! ГлавныйТвой храм в сердцах поэтов всемогущихВоздвигнут. Стань советчиком моим,Наставь, как отделить зерно от плевел,Понять, что вечно, что пройдет. Что важно,А что случайно. Чтобы голос мойВ веках остался, словно свет небесный,Неся грядущим поколеньям весть.Но если я спущусь на землю, чтобПомыслить о душе и человеке,Что тоже мыслит, кто он есть таков —Гость в этом мире, наделенный даромПрозренья – где, когда и как он жил,С чредой забот своих – пускай мой трудНе канет втуне. Если сей сюжетС возвышенным сольется, боже правый,Ты, жизнь и дух, ты, путь и проводник,Ты, мощь и разум, сделай мой укладПрообразом для лучших дней. ПускайМудры желанья будут, жизнь проста,Душа свободна, помыслы чисты —О том взываю, тем и буду жив.
Приложение
