Уильям Вордсворт - Волшебный дом

Симплонский перевал

Дорога и рекаСопутствовали нам. Мы шли часамиНеторопливым шагом. Из лесовК нам доносился тяжкий запах тленья,Но жизнь торжествовала здесь повсюду;Гремели, низвергаясь, водопады;В теснине узкой воевали ветрыИ выли, побежденные, протяжно;Потоки изливались – с ясной выси;Невнятными глухими голосамиЧернеющие – все в слезах – утесыПытались нам поведать о себе;Безумствуя, речная быстринаНам головы кружила; в небесахПарили облака свободной стаей.Покой и непокой и тьма и свет —Все словно одного ума твореньеИ словно одного лица черты.О, грозные, таинственные знаки!Своей рукой их начертала вечность:Начало, и конец, и бесконечность.

Элегические строфы, внушенные картиной сэра Джорджа Бомонта, изображающей Пилский замок во время шторма

Громада грозная на гребне скал!С тобою был когда-то я знакомИ летом целый месяц наблюдал,Как ты дремала в зеркале морском.

Был воздух тих, и ясен небосвод,И дней однообразна череда;Ты, отражаясь в сонной глади вод,Дрожала, но видна была всегда.

И не казался штиль подобьем сна,Незыблемого в пору летних дней;Подумать мог бы я, что ГлубинаВсего на свете кротче и нежней.

И если бы художником я был,Я б написать в то время был готовСвет, что по суше и воде скользил,Поэта грезу, таинство миров;

Тебя я написал бы не такой,Какая ты сейчас на полотне,Но у воды, чей нерушим покой,Под небом в безмятежной тишине;

Ты б летописью райскою была,Сокровищницей бестревожных лет,Тебя б любовно ласка облеклаЛучей, нежней которых в небе нет,

Под кистью бы моей предстал тогдаПокоя элизейского чертог,Где нет борьбы тяжелой и труда,А лишь Природы жизнь да ветерок, —

Такую бы картину создал я,Когда душа мечте попала в плен,В нее вместил бы сущность бытияИ тишь, которой не узнать измен.

Так раньше было бы – но не теперь:Ведь я во власти у иных начал,Ничто не возместит моих потерь,И я от горя человечней стал.

Улыбку моря увидав опять,Былого не верну, не повторю:Утрату мне из сердца не изгнать,Но я о ней спокойно говорю.

О друг мой Бомонт! Другом стать ты могТому, по ком не минет скорбь вовек!Твой труд прекрасный пылок и глубок:Во гневе море и в унынье брег.

Ему несу я похвалу мою,Его и ум и мастерство живят:Седая глыба с бурею в бою,Небес печаль, смятения парад!

И мил мне замка сумрачный оплот:В доспехи стариною облачен,Бестрепетно сражение ведетС грозой, со штормом и с волнами он.

Прощай, уединенная душа,Что без людей, в мечтах проводит дни!Твоя отрада вряд ли хороша —Она, конечно, слепоте сродни.

Но слава, слава стойкости людскойИ грозам, что присущи дням земным,Как эта, на холсте передо мной…Не без надежд мы страждем и скорбим.

Пролог к поэме «Питер Белл»

Кому большой воздушный шар,Кому крылатого коня,А я в челне лететь хочу,Пока челна нет у меня,Я в облака не полечу.

На полумесяц челн похож,И я сижу в моем челне,Я в нем сквозь тучи проплыву,И если ты не веришь мне,Увидишь ночью наяву.

Друзья! Вокруг шумят леса,Волнуясь, как вода в морях,И ветер носится, звеня,И вас охватывает страх,Вы все боитесь за меня.

И я любуюсь, невредим,Двурогой лодочкой моей,Мне вас совсем не жаль, друзья,Чем вам страшней, тем мне смешней,До слез могу смеяться я.

Так я плыву вперед, вперед.Для хилых труден этот путь,Сквозь ветры нужно мне пройти,И в тучах нужно мне тонуть,Я все перетерплю в пути.

Плыву вперед. Что мне теперьМятеж, предательство, война?Я так величествен и тих,Как восходящая лунаСредь звезд рассыпанных своих.

Мой челн всплывает выше звезд,Залитый светом золотым.Плывет среди воздушных волн,Сто тысяч звезд плывут за ним,Всплывает выше звезд мой челн.

Вот Рак. Вот Бык. Вот Скорпион,Мы между ними проскользнем.Над Марсом плыть нам суждено,Он рыжий весь, рубцы на нем —Он мне не нравится давно.

Сатурн разрушенный, на немПечальных спектров бродит тень,Я вижу в бездне двух Плеяд,Целующихся ночь и день.Над ними плыть я очень рад.

Меркурий весело звенит.Юпитер светится вдали.Планет Вселенная полна,Что им за дело до Земли —Едва заметного зерна?

Назад к Земле! К родной Земле!И если б я сто лет летал,Мир тем же был бы для меня,Он лучше бы ничуть не стал.Оставил дома сердце я.

Вот несравненная Земля!Распластан Тихий океан,Копьем вонзились в облакаВерхушки Альп и древних Анд —Не сокрушают их века.

Вот красный Ливии песок,Вот Днепр, серебряный шнурок.А там сверкает изумруд,То лучший в мире островок,Его наяды стерегут.

Из поэмы «Прелюдия»

Детство и школьные годы

В то время восхищение и страхНаставниками были мне. С пеленокЯ пестуем был красотой, и после,Когда с иной долиной мне пришлосьДевятилетнему свести знакомство,Я полюбил ее всем сердцем. Помню,Когда ветров морозное дыханьеПоследним крокусам на горных склонахСжигало венчики, я находилСебе отраду в том, чтоб до утраБродить средь скал и тех лощин укромных,Где всюду водятся вальдшнепы. Там,С силком через плечо, охотник жадный,Я обегал свои угодья, вечноНе находя покоя, и одинПод звездами, казалось, был помехойПокою, что царил средь них; порой,Почти рассудок потеряв и жаждойДобычи обуян, чужой уловСебе присваивал и после слышалСреди холмов безлюдных странный шорох,Дыханье близкое, шаги, почтиНеуловимые средь сонных трав.

Когда апрельский своевольный лучУ первоцветов стрелки вынималИз новеньких колчанов, я опятьВверх устремлялся, в горы, к одинокойВершине, где среди ветров и тучОрел-разбойник кров нашел. Увы,И тут достойной цель мою назватьЯ не могу. Но сколько дивных чувствЯ испытал, когда, почти достигнувГнезда, висел над пропастью – зацепкойМне были лишь пучки сухой травыДа трещины в скале; я сам былинкойТрепещущею был; с налету ветер,Сухой и резкий, дерзостное что-тоКричал мне в уши, и чужим, нездешним,Каким-то неземным, казалось небоИ заговорщиками облака!

Как в музыке гармония и ладВсем правят, так и человека умУстроен. Некоей незримой силойВсе элементы, чуждые друг другу,В нем сведены в поток единый. ТакИ страхи ранние мои, и беды,Сомнения, метания, тревоги,Неразбериха чувств моих и мыслейСтановятся покоем, равновесьем,И я тогда достоин сам себя.Что ж остается мне? БлагодаритьЗа все, за все, до самого конца.Однако же Природа, с юных летСвоих питомцев закаляя, частоЗавесу облаков над ними рвет,Как бы при вспышке молнии – так первымИх удостаивая испытаньем,Наимягчайшим, впрочем; но поройУгодно ей, с той же благою целью,Устраивать им встряску посильней.

Однажды вечером, ведомый ею,Я лодку пастуха нашел, что к ивеВсегда привязана была у входаВ укромный грот. В долине ПаттердейлЯ на каникулах гостил тогда,И ялик тот едва лишь заприметив,Находку счел неслыханной удачей,Залез в него и, отвязав, отплыл.Луна взошла, и озеро сиялоСредь древних гор. Под мерный весел плескШла лодочка моя – вперед, вперед,Как человек, что ускоряет шаг.Поступок сей, конечно, воровствоНапоминал, и все же ликованьяБыла полна душа. И горным эхомСопровождаем, ялик мой скользилПо водной глади, оставляя следИз маленьких кругов, что расходилисьОт каждого весла и исчезалиВ одном потоке света. Горный кряж,Тянувшийся вдоль озера и бывшийМне горизонтом, темный небосводИ звезды яркие – я, глаз от нихНе в силах оторвать, все греб и греб,Собою горд, и весла погрузилВ молчанье вод озерных. Мой челнок,Как лебедь, приподнялся на волне,И в тот же миг из-за прибрежных скалОгромного утеса головаВдруг показалась, и росла, росла,Пока, воздвигнувшись во весь свой рост,Сей исполин меж небом и землейНе встал – и семимильными шагамиПошел ко мне. Дрожащею рукойЯ челн мой развернул и, поспешивНазад, по тихим водам, словно тать,Вернулся в грот Плакучей ивы. ТамНа прежнем месте лодку привязав,Через луга я шел домой и в мыслиТяжелые был погружен. С тех порПрошло немало дней, а я никакЗабыть то зрелище не мог. НеясныхИ смутных образов был полон ум.Неведомые формы бытияИз темноты вставали. Как назватьТот мрак, я сам не знал. Я был один,Покинут всеми; даже то, что преждеМой составляло мир – деревья, небо,Поля зеленые, морская ширь —Все, все исчезло, кроме тех огромныхСуществ, не походящих на людей,Что среди дня мой посещали умИ в снах ночных тревожили меня.

Премудрость, дух Вселенной! Ты, душа,Бессмертье мысли, – ты даешь дыханье,Движенье нескончаемое формамИ образам. И мню, что неслучайноТы с первого рассвета моегоПри свете дня и ночью занималаМой ум не суетой, что человекамСтоль свойственна, но тем высоким, прочным,Что недоступно ей – природой, жизньюНепреходящей, и мечты, и мысли,И чувства все преображала так,Что освящались даже боль и страх.Так нам порой случается расслышатьВ биенье сердца мирозданья пульс.

Сей дар причастности, хоть не заслуженНисколько, но отпущен был сполна.Когда в ноябрьские дни долины,Волнистым, тонким выстланы туманом,Казались бесприютными вдвойне,И в ночи летние, когда по краюОзерных вод, что стыли средь холмовПечальных, возвращался я домой,Их бесприютности и дрожи полн,Та благодать сопутствовала мне.

Когда ж морозы ударяли, деньСжимался и в окошках теплый светГорел зазывно в сумерках – на зовЯ не спешил. Восторг и упоеньеВладели мной. То был счастливый часДля нас для всех. Как на свободе конь,Счастливый, гордый, в новое железо

Обутый, и о доме позабыв,По льду озерному под звон коньковИ ветра свист, носился я. СтремясьЗабаве взрослой подражать, в охотуИграли мы тогда. Все как взаправду:Рога трубят, веселых гончих стаяИ заяц быстроногий впереди.Холодный сумрак полон голосовЗвенящих был. Вокруг отлоги горИм вторили. И каждый голый куст,И деревце безлистное, и льдистыйУтес в ответ звенели словно медь.А отдаленные холмы в пространствоУнылый отзвук посылали. ЗвездыСияли на востоке, и полоскойОранжевой на западе светилсяИ постепенно догорал закат.

Порой, когда от шума отдохнутьХотелось мне, в уединенной бухтеУзоры я выписывал, любуясьЗвездой какой-нибудь на льду. Когда жеВатагой шумной, разогнавшись с ветром,Неслись мы вдаль, и берега во тьмеВытягивались в линию и тожеНавстречу нам свой ускоряли бег,Мне нравилось, отстав, на всем ходуОстановиться – редкие утесыЕще неслись навстречу, будто вместеС землей, что свой заканчивала круг,И застывали где-то позади,И я стоял, застигнут тишинойИ скован ею, словно спал без снов.

О вы, явленья чудные на небеИ на земле, видения холмовИ духи мест пустынных! Не напраснаБыла забота ваша обо мне,Когда, преследуя меня средь детскихЗабав – в лесах, пещерах, средь холмов,На всем вы оставляли отпечатокЖелания и страха, в океанЗемную твердь вседневно обращая,Кипящий, где как волны набегаютВосторг и страх, надежда и тоска.В любых занятьях наших, в круговертиЧудесной зим и весен, я всегдаСледы волнений этих находил.

Мы жили, словно птицы. Солнце в небеНе видело долин, подобных нашим,И радости столь шумной и веселья —Таких не знают, верно, небеса.И ныне радуюсь, когда припомнюЛеса осенние, молочно-белыхОрехов грозди; удочку и леску —Сей символ упованья и тщеты, —Что звали нас к источникам средь скал,От звезд и солнца лето напролетУкрытых, к водопадам на изломахРечушек горных. Сладко вспоминать!И сердцем прежним ощущаю сноваТот дивный трепет, напряженье то,Когда с холмов в июльский полдень ввысьВзвивался змей воздушный, натянувСвои поводья, словно резвый конь,Или с лугов подхваченный внезапноНоябрьским ветром, застывал на мигСредь облаков, чтобы потом рванутьсяКуда-то и, отвергнутым, на землюВдруг рухнуть всею тяжестью своей.

Вы, домики смиренные, нам кровДарившие тогда, забуду ль вашиТепло и радость, святость и любовь.Среди приветливых полей какимиУютными казались ваши кровли!Каких только не знали вы заботИ не чурались их! Однако ж былиУ вас и праздники, и торжества,И радости простые: вечерами,Собравшись у каминного огня,Как часто мы над грифельной доскойСклонялись низко друг напротив другаИ крестики чертили и нулиВ баталиях упорных – впрочем, вряд лиИх удостою описанья здесь.А то еще вкруг белого, как снег,Стола из ели, вишни или клена,Сойдясь за вистом, посылали в бойВойска бумажные – от настоящихИх отличало то, что после всехПобед и поражений не разбитыИ не забыты были, но в походВ составе прежнем выступали вновь.Компания престранная! Иные,К сословью низкому принадлежа,По прихоти судьбы вдруг возвышалисьЕдва ли не до трона, замещаяПравителей усопших. Как тогдаГордыня распирала их – всех этихБубен и пик, треф и червей! А намКак сладко было всеми помыкать!Издевкам, шуткам не было конца,Когда потом, словно Гефест с Небес,Ниц падали – великолепный туз,Сей месяц на ущербе, королиОпальные и дамы, коих роскошьСквозь тлен еще светилась. За окномМеж тем шел дождь, или мороз жестокийВсе пробовал на зуб, и лед, ломаясьНа озере близ Истуэйта, порой,К воде сползая, долы и холмыПротяжным звуком оглашал, похожимНа вой изголодавшихся волков.

И тщательно припоминая здесь,Как дивною наружностью ПриродаМеня пленяла с детства, занимаяМой ум величием и красотойСвоих созданий, и пристрастье к нимСтаралась пробудить, все ж не забудуО радостях иных – происхожденьеИх мне неведомо: как временамиСредь шума и тревог я ощущалВдруг чувства новые – святой покойИ тишину – и словно сознавалСвое родство со всем, что на землеЖивет и дышит, и внезапно вещиПо-новому мне открывались, будтоСпешили донести простую вестьО том, что жизнь и радость суть одно.

Да, отроком еще, когда земляПри мне раз десять свой свершила круг,К чудесным сменам приучая ум,Я Вечной красоты уж замечалПрисутствие и часто по утрамВдыхал ее, как вьющийся туманДолины, и в недвижной глади вод,Берущих цвет у тихих облаков,Ее, казалось, созерцал лицо…

Из поэмы. «Грасмир, мой дом»