Константин Ваншенкин - Прикосновенье
«Груда бревен, а возле…»
Груда бревен, а возле,Как с картинки былой,Деревянные козлыС прислоненной пилой.
Желтой лужей опилки,Да вразброс кругляки.А правее развилки —Блеск холодной реки.
Сумрак пасмурной дали,Бледно-ясная высь…Пять минут отдыхали,Встали, снова взялись.
Еще шибче и строжеПилят. Старшая — мать,Но и дочери тожеЛет уже двадцать пять.
Пусть им лица обвеетИногда ветерком.Ребятишки обеихКопошатся кругом.
А посмотрят со склона —Блещет речки слюда,И пропеллеры с кленаЗалетают сюда.
«Шла чуть свет, как бывало, вы…»
Шла чуть свет, как бывало, выОщущая: движенья ловки, —Встретить девочку из МосквыНа автобусной остановке.
Как неделю и год назад,Посредине воскресной рани,Рассекая совхозный сад.Что пред нею лежал в тумане.
С ветки яблоко сорвала,Оглянувшись по-молодому,Тут же сторожу соврала,Что оно у нее из дому.
И сквозил перед нею день,А за ним еще дни другие —В смутных отзвуках деревень,В неизведанной ностальгии.
КРАНОВЩИЦА
Женская работа — крановщица.В этом убеждаешься опять.Кран довольно легкая вещица,Если им толково управлять.
Плавный круг — как сразу после взлета,Ветру и дождю наперерез.Женская и девичья работа.Лишь дрожит внизу противовес.
Жизнь идет не так, чтоб слишком гладко,Жизнь, она по-разному идет.Но, как прежде, длится эта кладка —День, и сутки целые, и год.
Сладко над сияющим простором,Где в дыму железные пути,Кирпичи или бадью с раствором,Как на коромысле, пронести.
«Северное хмурое село…»
Северное хмурое село.Божий храм семнадцатого века,Что приезжим нравится зело,Несмотря, что в нем библиотека.
Будний день. Не слышно ничего.Мотоцикл у серого забора,И девчонка смотрится в егоЗеркальце обратного обзора.
А над ней подобьем колеса,Этаким изогнутым навесом,Бледные мерцают небеса,Кругло ограниченные лесом.
НАД КОСОГОРОМ
На скамеечке, над косогором,Две старухи сидят в вышине,И открыта их выцветшим взорамВся волнистая местность вполне.
Там шоссе изгибается твердо,И по краю гудронной волны —Как дорожные столбики — ведра,Что напыщенных яблок полны.
Проезжающий лезет в бумажник,Про себя усмехаясь хитро,Помещает покупку в багажник,А рублевку в пустое ведро.
Две старухи сидят на припеке,Непричастные к этой возне.Ровной осени тонкие токиВходят в кровь или бродят вовне.
И, почти задевая соседок, —Так безбожно сады разрослись, —Обрываются яблоки с ветокИ стремительно катятся вниз…
НА ВОКЗАЛЕ
Духота вокзала.Храп со всех сторон.Не стерпела, встала,Вышла на перрон.
Близок час рассвета.Чуть качнулась мгла.По асфальту где-тоШаркает метла.
Вдалеке, у стрелок,Отмечает слухБуферных тарелокМногократный стук.
Спит солдат на лавке.Пасмурно. Тепло.Сколько до отправки —Видно на табло.
И в вагоне скоро,Придержав платок,Ты глотнешь простораЭтого глоток,
Что без всякой позы,Безо всяких фразМолодые слезыВышибет из глаз.
СОВРЕМЕННИЦА
На лавочке ждала, купив билет, —Ей были чужды рестораны с пальмами.И вообще в теченье долгих летВагонами не пользовалась спальными.
Не громоздила горы барахла,На малой полке умещала платьица.Достоинство и гордость берегла.Случалось плакать, не случалось плакаться.
Работала — не покладая рук.А отдыхала — разве что урывками.Но с этим миром, плещущим вокруг,Обменивалась все-таки улыбками.
ХОЗЯЙКА
Печь топить приближается время.Входишь в дом. У тебя на рукахПеремерзших поленьев беремяВ нежных, в берестяных завитках.
Дети, каждому зрелищу рады,Из печи выгребают золу,А январского солнца квадраты,Чуть колеблясь, лежат на полу.
Печь охвачена пламенем спорым,Шум огня ребятишек увлек,Вылетает смешным метеоромК их ногам небольшой уголек.
Дети студят его на ладони,Желтый свет им ложится на лбы.И тепло уже, кажется, в домеОт одной этой мирной пальбы.
А на стенке портреты: хозяин —Добрый плотник, что ставит дома,Дети, бабушка, Юрий ГагаринИ совсем молодая — сама.
БРОШЕННАЯ
Не венчана и не расписана,Жестоко брошена с дитем,То вверх по улочке, то вниз онаИдет намеченным путем.
Когда она выходит на люди,Глядят из каждого окна.Ступает будто бы по наледиНастороженная она.
С каким скрываемым усилиемОна минует каждый двор.Старух загорьевских консилиумУже ей вынес приговор.
«…Ну, ничего, потерпим капелькуИ лучше будет нам, чем тут.Глядишь, устроимся на фабрику,И место нам в яслях дадут.
И станешь там ширять лопаткоюВ песке, пока не надоест.А может, будем с новым папкою —Ужель на жизни ставить крест!..»
А перед взором чуб соломенный,Что так мучительно знаком,С цветочком белым над заломленнымПотрескавшимся козырьком.
СОСЕДИ
Я довольно быстро свыкся с вашимиВозвращеньями: примолкший каблучок,Поворот ключа в замочной скважине,Смутный смех и выключателя щелчок.
Ни в какой вы не нуждались помощи,Но огромная стояла тишина,И среди безмолвья этой полночиВаша жизнь была защиты лишена.
«Вы у жизни на краю…»
Вы у жизни на краю(Как бежит она!)Юность видите своюНеожиданно.
Вот вы из лесу домойС клюквой в коробе.Вот зима уже. Зимой —Пар из проруби.
И замерзшие следыРасплескавшейся водыИз ведерочкаТам, где горочка.
Стал парнишка на пути,Ловко выгадал:— Поцелуешь — дам пройти! —Вот что выдумал.
Обручальное кольцо,Слабый свет его.Позабытое лицоПарня этого.
Слезы лить из-за негоВы не будете.Вспомнили — и ничего,И забудете.
И глядеться в гладь стеклаВы устанете.Потускнели зеркалаВашей памяти.
В ПОЛЯХ
В полях осенних смерть-старухаБредет с косой или клюкой,А роща кладбища сторукоГрозит, чернея за рекой.
Неужто к нам она причастна?При этой мысли всякий разМы сознаем, что жизнь прекраснаИ часто баловала нас.
Не девочка, что лишь невинна,Не девушка, что лишь робка.Жизнь — женщина и, как рябина,Сладка бывает и горька.
Неужто — спросим временами —Среди обычной кутерьмыОна стареет вместе с нами,Хотя и медленней, чем мы?..
ЖЕНА
