Ярослав Смеляков - Работа и любовь

* * *

Вот женщина,которая, в то времякак я забыл про горести свои,легко несет недюжинное бремямоей печали и моей любви.

Играет ветер кофтой золотистой.Но как она степенна и стройна,какою целомудренной и чистоймне кажется теперь моя жена!

Рукой небрежной волосы отбросив,не опуская ясные глаза,Она идет по улице,как осень,как летняя внезапная гроза.

Как стыдно мне,что живший долго рядом,в сумятице своих негромких деля заспанньим, нелюбопытным взглядомеще тогда ее не разглядел!

Прости меня за жалкие упреки,за вспышки безрассудного огня,за эти непридуманные строки,далекая красавица моя.

СТАРАЯ КВАРТИРА

Как знакома мне старая эта квартира!Полумрак коридора, как прежде, слепит,как всегда, повторяя движение мира,на пустом подоконнике глобус скрипит.

Та же сырость в углу. Так же тянет от окон.Так же папа газету сейчас развернет.И по радио голос певицы далекойту же русскую песню спокойно поет.

Только нету того, что единственно надо,что, казалось, навеки связало двоих:одного твоего утомленного взгляда,невеселых, рассеянных реплик твоих.

Нету прежних заминок, неловкости прежней,ощущенья, что сердце летит под откос,нету только твоих, нарочито небрежноперехваченных ленточкой светлых волос.

Я не буду, как в прежние годы, метаться,возле окон чужих до рассвета ходить;мне бы только в берлоге своей отлежаться,только имя твое навсегда позабыть.

Но и в полночь я жду твоего появленья,но и ночью, на острых своих каблуках,ты бесшумно проходишь, мое сновиденье,по колени в неведомых желтых цветах.

Мне туда бы податься из маленьких комнат,где целителен воздух в просторах полей,где никто мне о жизни твоей не напомнити ничто не напомнит о жизни твоей.

Я иду по осенней дороге, прохожий.Дует ветер, глухую печаль шевеля.И на памятный глобус до боли похожався летящая в тучах родная земля.

I

ПАМЯТНИК

Приснилось мне, что я чугунным стал.Мне двигаться мешает пьедестал.Рука моя трудна мне и темна,и сердце у меня из чугуна.

В сознании, как в ящике, подрядчугунные метафоры лежат.И я слежу за чередою днейиз–под чугунных сдвинутых бровей.

Вокруг меня деревья все пусты,на них еще не выросли листы.У ног моих на корточках с утрасамозабвенно лазит детвора,

а вечером, придя под монумент,толкует о бессмертии студент.Когда взойдет над городом звезда,однажды ночью ты придешь сюда.

Все тот же лоб, все тот же синий взгляд,все тот же рот, что много лет назад.Как поздний свет из темного окна,я на тебя гляжу из чугуна.

Недаром ведь торжественный металлмое лицо и руки повторял.Недаром скульптор в статую вложилвсе, что я значил и зачем я жил.

И я сойду с блестящей высотына землю ту, где обитаешь ты.Приближусь прямо к счастью своему,рукой чугунной тихо обниму.

На выпуклые грозные глазавдруг набежит чугунная слеза.И ты услышишь в парке под Москвойчугунный голос, нежный голос мой.

Т ридцатые годы

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Вечерело. Пахло огурцами.Светлый пар до неба подымался,как дымок от новой папиросы,как твои забытые глаза.

И, обрызганный огнем заката,пожилой и вежливый художник,вдохновляясь, путаясь, немея,на холсте закат изображал.

Он хватал зеленое пространствои вооруженною рукоюукрощал. И заставлял спокойноумирать на плоскости холста.

(Ты ловила бабочек. В коробкеих пронзали тонкие булавки.Бабочки дрожали.Им хотелосьтак же, как закату,улететь.)

Но художник понимал, как надообращаться с хаосом природы.И уменьшенный в своих масштабахшел закат по плоскости холста.

Только птицы на холсте висели,потеряв инерцию движенья.Только запах масла и бензиназаменял все запахи земли.

И бродил по первому пейзажу(а художник ничего не видел),палочкой ореховой играя,молодой веселый человек.

После дня работы в нефтелавкеи тяжелой хватки керосинаон ходил и освещался солнцем,сам не понимая для чего.

Он любил и понимал работу.(По утрам, спецовку надевая,мы летим.И, будто на свиданье,нам немножко страшно опоздать.)И за это теплое уменьеон четыре раза премирован,и фамилия его простаяна Доске почета.

И веснойон бродил по свежему пейзажу,палочкой ореховой играя,и увидел, как седой художникв запахах весны не понимал.

И тогда хозяйскою походкойон вмешался в тонкое общеньестарых кадров с новою природойи сказал прекрасные слова:«Г ражданин!Я вовсе не согласенс вашим толкованием пейзажа.

Я работаю. И я обязанпротив этого протестовать.Вы увидели зеленый кустик,вы увидели кусок водички,кувырканье птичек на просторе,голубой летающий дымок…

И седые брови опустивши,вы не увидали человека,вы забыли о перспективеи о том, что новая странаизменяет тихие пейзажи,заседает в комнатах Госплана,осушает чахлые болотаи готовит к севу семена.

Если посмотреть вперед, то видно,как проходит здесь мелиоратор,как ночами люди вырубаютдерево и как корчуют пни.

Если посмотреть вперед, то видно,как по насыпи проходит поезд,раздувая легкие.И песнимолодые грузчики поют.

Если посмотреть вперед, то видно,как мучительно меняет шкуру,как становится необходимымвышеупомянутый пейзаж.

Через два или четыре годавы увидите все это сами,и картина ваша запылитсяи завянет на чужой стене.

От стакана чая оторвавшись,вовсе безразличными глазамина нее посмотрит безразличнопожилой случайный человек.

Что она ему сказать сумеетпро года, про весны пятилетки,про необычайную работу,про мою веселую страну?»

И стоял покинутый художник,ничего почти не понимая.И закат, уменьшенный в размерах,проходил по линии холста.

Я хочу, чтобы в моей работесочеталась бы горячка парняс мастерством художника, которыйвсе–таки умеет рисовать.

ВЕСНА В МИЛИЦИИ

Я шел не просто, —я свистел.И думалось о том,что вот природа не у дели мокнет под дождем,что птички песенки поют,и речка глубока,и флегматичные плывутпо небу облака,и слышно, подрастает как,шурша листвою, лес.

И под полою нес кулакоткопанный обрез,набитый смертью.Птичий свистпо всем кустам летел.И на фордзоне трактористчетыре дня сидели резал землю.(Двадцать лет,девчонка у ворот.)Но заседает сельсоветдве ночи напролет.Перебирая имена,охрипнув, окосев,они орут про семена,и про весенний сев,и про разбавленный удой,и про свою беду.А я тропинкою кривойзадумчиво иду.Идуи думаю, что вотприрода не у дел,что теплый ветер у воротнемножко похудел,и расстоянье великоот ветра и весныдо практики большевиков,до помыслов страны.И что товарищам поройна звезды наплевать.И должен все–таки геройуметь согласоватьвесну расчерченных работс дыханьем ветерка,любовью у сырых ворот,и смертью кулака,и лесом в золотом огне.

А через две верстыстоит милиция.В окнемилиции цветывесенние.И за столоммилиции допростого, кто вместе с кулакомглухую злобу нес,

того, кто портит и вредит,того, кто старый враг.И раскулаченный сидитв милиции кулаки искренне желает намс весною околеть.А у начальника — веснав стакане на столе.

И сразу понимаю я,что этот человекумеет планы выполнять,валяться на траве,ночами за столом не спать,часами говорить.Умеет звезды пониматьи девушек любить.

Я веселею.Я бредудорожкою кривойи сочиняю на ходурассказы про него.

И принимаю целикомдыхание весны —борьбу с раскосым кулакоми первые цветы.

И радуюсь, когда слова,когда моя строкаи зеленеют, как трава,и душат кулака.

РАССКАЗ О ТОМ, КАК ОДНА СТАРУХА УМИРАЛА В ДОМЕ N°31 ПО МОЛЧАНОВКЕ