Ярослав Смеляков - Работа и любовь
ДАВНЫМ-ДАВНО
Давным–давно, еще до появленья,я знал тебя, любил тебя и ждал.Я выдумал тебя, мое стремленье,моя печаль, мой верный идеал.
И ты пришла, заслыша ожиданье,узнав, что я заранее влюблен,как детские идут воспоминаньяиз глубины покинутых времен.
Уверясь в том, что это образ мой,что создан он мучительной тоскою,я любовался вовсе не тобою,а вымысла бездушною игрой.
Благодарю за смелое ученье,за весь твой смысл, за все —за то, что тыбыла не только рабским воплощеньем,не только точной копией мечты:
исполнена таких духовных сил,так далека от всякого притворства,как наглый блеск созвездий бутафорскидалек от жизни истинных светил;
настолько чистой и такой сердечной,что я теперь стою перед тобой,навеки покоренный человечной,стремительной и нежной красотой.
Пускай меня мечтатель не осудит:я радуюсь сегодня за двоихтому, что жизнь всегда была и будетнамного выше вымыслов моих.
ПАВИЛЬОН ГРУЗИИ
Кто во что,а я совсем влюбленв Грузии чудесный павильон.
Он звучит в моей душе как пенье,на него глаза мои глядят.Табачком обсыпавши колени,по–хозяйски на его ступеняхтуляки с узбеками сидят.
Я пройду меж них —и стану выше,позабуду мелочи обид.
В сером камне водоем журчит,струйка ветра занавес колышет,голову поднимешь —вместо крышинебо «еобманное стоит.
И пошла показывать землягорькие корзины миндаля,ведра меда,бушели пшеницы,древесину,виноград,руно,белый шелки красное вино.
Все влечет,все радует равно — —яблоко и шумное зерно.Все — для нас,всему не надивиться.Цвет и запах —все запоминай.В хрупких чашках медленно дымитсяГрузии благоуханный чай.
Жителю окраин городскихиздавна энакомы и привычнывина виноградарей твоих,низенькие столики шашлычных.
Я давно, не тратя лишних слов,пью твой чай и твой табак курю,апельсины из твоих садовсеверным красавицам дарю.
Но теперь хожу я сам не свой:я никак не мог предполагать,что случится в парке под Москвоймне стоять наедине с тобойи твоей прохладою дышать.
МИЧУРИНСКИЙ САД
Оценив строителей старанье,оглядев все дальние углы,я услышал ровное жужжанье,тонкое гудение пчелы.
За пчелой пришел я в это царствопосмотреть внимательно, как тутвозле гряд целебного лекарстватоненькие яблони растут;
как стоит, не слыша пташек певчих,в старомодном длинном сюртукеказенный молчащий человечекс яблоком, прикованным к руке.
Он молчит, воитель и ваятель,сморщенных не опуская век, —царь садов, самой земли приятель,седенький сутулый человек.
Снял он с ветки вяжущую грушу,на две половинки разделили ее таинственную душув золотое яблоко вложил.
Я слежу томительно и длинно,как на солнце светится пыльцаи стучат, сливаясь воедино,их миндалевидные сердца.
Рассыпая маленькие зерна,по колено в северных снегах,ковыляет деревце покорнона кривых беспомощных ногах.
Я молчу, волнуясь в отдаленье,я бы отдал лучшие слова,чтоб достигнуть твоего уменья,твоего, учитель, мастерства.
Я бы сделал горбуна красивым,слабовольным — силу бы привил,дал бы храбрость — нежным,а трусливых —храбрыми сердцами наделил.
А себе одно б оставил свойство —жиз–нь прожить, как ты прожил ее,творческое слыша беспокойство,вечное волнение овое.
МАМА
Добра моя мать. Добра, сердечна.Приди к ней — увенчанный и увечныйделиться удачей, печаль скрывать —чайник согреет, обед поставит,выслушает, ночевать оставит:сама — на сундук, а гостям — кровать.
Старенькая. Ведь видала виды,знала обманы, хулу, обиды.Но не пошло ей ученье впрок.Окна погасли. Фонарь погашен.Только до позднего в комнате нашейтеплится радостный огонек.
Это она над письмом склонилась.Не позабыла, не поленилась —пишет ответы во все края:кого — пожалеет, кого — поздравит,кого — подбодрит, а кого — поправит.Совесть людская. Мама моя.
Долго сидит она над тетрадкой,отодвигая седую прядку(дельная — рано ей на покой)глаз утомленных не закрывая,ближних и дальних обогреваясвоею лучистою добротой.
Всех бы приветила, всех сдружила,всех бы знакомых переженила.Всех бы людей за столом собрать,а самой оказаться — как будто! — лишней,сесть в уголок и оттуда неслышноза шумным праздником наблюдать.
Мне бы с тобою все время ладить,все бы морщинки твои разгладить.Может, затем и стихи пишу,что, сознавая мужскую силу,так, как у сердца меня носила,в сердце своем я тебя ношу.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
ВалентинойКлимовичи дочку назвали.Это имя мне дорого —символ любви.Валентина Аркадьевна.Валенька.Валя.Как поют,как сияюттвои соловьи!
Три весны
прошумели над нами,как птицы,три зимын а мел и — н акр ути л и снегов.Не забыта онаи не может забыться:все мне видится,помнится,слышится,снится —все зовет,все ведет,все тоскует —любовь.
Если б эту тоскуя отдал океану —он бы волны катал,глубиною гудел,он стонал бы и мучилсякак окаянный,а к утру,что усталый старик,поседел.
Если б с лесом,шумящим в полдневном веселье,я бы смог поделитьсяпечалью своей —корни б сжались, как пальцы,стволы заскрипелии осыпалисьчерные листья с ветвей.
Если б звонкую силу,что даже понынемне любовьвдохновенно и щедро дает,я занес быв бесплодную сушу пустыниили вынесна мертвенный царственный лед —расцвели бы деревья,светясь на просторе,и во имя моей,Валентина, любвирокотало бытеплое синее море,пели в рощах вечерниходни соловьи.
Как ты можешь теперьоставаться спокойной,между делом смеяться,притворно зеватьи в ответ на мучительный выкрик,достойно,опуская большие ресницы, скучать?
Как ты можешь казатьсячужой,равнодушной?Неужелизабавою было твоейвсе, что жгло мое сердце,коверкало душу,все, что сталосчастливою мукой моей?
Как–никак —а тебя развенчать не посмею.Что ни что —а тебя позабыть не смогу.Я себя не жалел,а тебя пожалею.Я себя не сберег,а тебя сберегу.
* * *
Вот женщина,которая, в то времякак я забыл про горести свои,легко несет недюжинное бремямоей печали и моей любви.
Играет ветер кофтой золотистой.Но как она степенна и стройна,какою целомудренной и чистоймне кажется теперь моя жена!
Рукой небрежной волосы отбросив,не опуская ясные глаза,Она идет по улице,как осень,как летняя внезапная гроза.
Как стыдно мне,что живший долго рядом,в сумятице своих негромких деля заспанньим, нелюбопытным взглядомеще тогда ее не разглядел!
Прости меня за жалкие упреки,за вспышки безрассудного огня,за эти непридуманные строки,далекая красавица моя.
СТАРАЯ КВАРТИРА
