Ярослав Смеляков - Стихотворения и поэмы

8. ВОР

Бывают такие бессонные ночи:лежишь на кровати — скрипит кровать,и ветер, конечно не много, не очень,но всё же пытается помешать.

И дождик, невзрачный, унылый и кроткий,падает на перезревшие ветки,и за фанерною перегородкойвздыхает беременная соседка.

В такую-то полночь (верьте не верьте),потупив явно стыдливый взори отстранив назойливый ветер,в форточку лезет застенчивый вор.

Мне неудобно, мне даже стыдно.Что он возьмет — черновики?Где ж это, братцы читатели, видно,чтоб похитители крали стихи?

Ему же надо большие узлы,шубы, костюмы, салфетки и шторы.Нет у меня ничего и, увы,будет, наверно, не скоро.

Думаю я: ну ладно, что ж,трудно бедняге — привычка.В правой руке — настоящий нож,в левой руке — отмычка.

Лезет в окно, а оно гремитджаз-бандом на вечеринке.Фонарь зажигает — фонарь не горит(наверно, купил на рынке).

На стул натолкнулся, порвал штаны.Конечно, ему незнакомо…Зажег я свет и сказал: «Гражданин,садитесь, будьте как дома.Уж вы извините, что я не одет,вы ведь не предупредили,вы ж за последние двадцать летдаже не заходили.Быть может, не нравится вам разговор,но я не о вашей вине ведь.Оно, конечно, вы опытный вор,вам это дело виднее.Но вам неудобно на улице — дождь,еще, чего доброго, схватите грипп».

И вор соглашается: «Нет, отчего ж,давайте поговорим».

Потом я мочалил над примусом спички(«Не разжигается, стерва!»),а вор в это время своею отмычкойпытался открыть консервы.

И только когда колбаса подгорелаи чайник устал нагибаться,я бухнул: «Мне кажется, устарелаваша квалификация.Мне кажется (в этом уверен я),что за столом не мы,не просто два человека сидят,а старый и новый мир.Один этот — новый и нужный нам,растущий из года в год.Один этот — наш — выдвигает плани выполняет его.Один этот, — я даже захлебнулсяи ложечкой помахал, —один этот бьется горячим пульсомв каждой строке стиха.В одном этом мы вырастаем и любим,в одном этом парни отвагой горят.Один этот вас называет „люмпен“и добавляет „пролетариат“.И вы, представитель другого мира,попавший к строителям невзначай,сидите в чужой коммунальной квартиреи пьете взращенный ударником чай,едите из этих веселых тарелок,готовых над вами смеяться.Она действительно устарела,ваша квалификация.Вы мимо труда,пятилетки мимоходите мокрою ночью,и это когда нам необходимыпрофессор и чернорабочий.Ах, в чью стенгазету,зачем и комувам написать, неодетому:„Товарищ завком, оглянись, ау!Охрана труда, где ты?“И знаете что? Я придумал исход:идите, пожалуй, хоть к нам на завод.У вас накопилась какая-то ловкость,научитесь быстро. И скоровы будете в новой просторной спецовкестоять над гудящим мотором.Вам в руки дадут профсоюзный билет,вам премией будет рубашка,и мы напечатаем ваш портретв нашей многотиражке.Вы нам поможете, мы проведемпятилетку в четыре года.Вы в комнату эту войдете и днеми даже с парадного входа».Рассвет начинается. Лампа горит.По небу плывут облака.А вор улыбается и говорит:«Спасибо, товарищ. Пока».

9. ЛЮБОВЬ

Последние звезды бродятнад опустевшим сквером.Веселые пешеходыстучатся в чужие двери.

А в цехе над пятилеткойсклонилась ночная смена,—к нам в окна влетает запахотряхивающейся сирени.

А в Бауманском районепод ржавым железом крыши,за смутным окном, закрытымна восемь крючков и задвижек,за плотной и пыльной шторойна монументальной кроватилюбимая спит. И губыбеспомощно шевелятся.

А рядом храпит мужчина,наполненный сытой кровью.Из губ его вылетаетхрустящий дымок здоровья.

Он здесь полновластный хозяин.Он знает дела и деньги.Это его кушеткаприсела на четвереньки.

Он сам вечерами любитсмотреть на стенные портреты,и зеркало это привыклок хозяйскому туалету.

Из этого в пианинонатянутого пространстваон сам иногда извлекаетвоинственные романсы.

И женщину эту, что рядомлежит, полыхая зноем,он спас от голодной смертии сделал своею женою.

Он спеленал ее ногиюбками и чулками.Она не умеет двигатьшелковыми руками.

Она до его приходачитает, скучает, плачет.Он водит ее в рестораныи на футбольные матчи.

А женщина спит, и губыподрагивают бестолково,из шороха и движеньяедва прорастает слово,

которым меня крестилив патриархальную осень,которое я таскаюуже девятнадцать весен.

Я слышу. Моя бригадасклонилась над пятилеткой,и между станками бродитволнующий луч рассвета.Я знаю, что молодая,не обгоняя меня,страна моя вырастает,делами своими звеня.

Я слышу, не отставаяот темпа и от весны,растет, поднимается, бьетсяналичный состав страны.

И я прикрываю глаза — иза полосой зария вижу, как новый городзеленым огнем горит.

Я вижу — сквозь две пятилетки,сквозь голубоватый дым —на беговой дорожкемы рядом с тобой стоим.

Лежит у меня в ладонитвоя золотая рука,отвыкшая от перчаток,привыкшая к турникам.

И, перегоняя ветери потушив дрожь,ты в праздничной эстафетепобедную ленточку рвешь.

Я вижу еще, как в брызгах,сверкающих на руке,мы, ветру бросая вызов,проносимся по реке.

И сердце толкается грубо,и, сжав подругу мою,ее невозможные губыпод звездами узнаю…

И сердце толкается грубо.На монументальной кроватилюбимая спит. И губыдоверчиво шевелятся.

А в цехе над пятилеткойсклонилась ночная смена —нам ноздри щекочет запахотряхивающейся сирени.

И чтобы скорее сталото, что почти что рядом, —над пятилеткой сталамоя молодая бригада.

И чтобы любовь не отсталаот роста Страны Советов,я стал над свинцом реала,я делаю стенгазету.

Я делаюсь бригадироми утром, сломав колено,стреляю в районном тирев районного Чемберлена.

Я набираю и слышув качанье истертых станков,как с каждой минутой ближетвоя и моя любовь.

10. ВЕСНА В МИЛИЦИИ

Я шел не просто —я свистел.И думалось о том,что вот природа не у дели мокнет под дождем,что птички песенки поют,и речка глубока,и флегматичные плывутпо небу облака,и слышно, подрастает как,шурша листвою, лес.

И под полою нес кулакоткопанный обрез,набитый смертью.

Птичий свистпо всем кустам летел.И на «фордзоне» трактористчетыре дня сидели резал землю.(Двадцать лет,девчонка у ворот.)Но заседает сельсоветдве ночи напролет.

Перебирая имена,охрипнув, окосев,они орут про семена,и про весенний сев,и про разбавленный удой,и про свою беду.

А я тропинкою кривойзадумчиво иду.Идуи думаю,что вотприрода не у дел,что теплый ветер у воротнемножко похудели расстоянье великоот ветра и весныдо практики большевиков,до помыслов страны.И что товарищам поройна звезды наплевать.И должен все-таки геройуметь согласоватьвесну расчерченных работс дыханьем ветерка,любовью у сырых ворот,и смертью кулака,и лесом в золотом огне.

А через две верстыстоит милиция.В окнемилиции цветывесенние.И за столоммилиции допростого, кто вместе с кулакомглухую злобу нес,того, кто портит и вредит,того, кто старый враг.И раскулаченный сидит вмилиции кулак,и искренне желает намс весною околеть.

А у начальника — веснав стакане на столе.

И сразу понимаю я,что этот человекумеет планы выполнять,валяться на траве,ночами за столом не спать,часами говорить.Умеет звезды пониматьи девушек любить.Я веселею.Я бредудорожкою кривойи сочиняю на ходурассказы про него.И принимаю целикомдыхание весны —борьбу с раскосым кулакоми первые цветы.

И радуюсь, когда слова,когда моя строкаи зеленеют, как трава,и душат кулака.

11. ТОЧКА ЗРЕНИЯ