Александр Блок - Русь моя, жизнь моя…
<…>
Нам, его близко знававшим, стоял он прекрасной загадкой то близкий, то дальний (прекрасный – всегда). Мы не знали, кто больше, – поэт национальный, иль чуткий, единственный человек, заслоняемый порфирою поэтической славы, как… тенью, из складок которой порой выступали черты благородного, всепонимающего, нового и прекрасного человека: kalos k'agathos – так и хочется определить сочетание доброты, красоты и правдивости, штриховавшей суровостью мягкий облик души его, не выносящей риторики, аффектации, позы, «поэзии», фальши и прочих «бум-бумов», столь свойственных проповедникам, поэтическим «мэтрам» и прочим «великим»; всечеловечное, чуткое и глубокое сердце его отражало эпоху, которую нес он в себе и которую не разложишь на «социологию», «мистику», «философию» или «стилистику»; не объяснишь это сердце, которое, отображая Россию, так билось грядущим, всечеловеческим; и не мирясь с суррогатами истинно-нового, не мирясь с суррогатами вечно-сущего в данном вокруг, – разорвалось: Александр Александрович, не сказав суррогатам того и другого «да будет» – задохся; «трагедия творчества» не пощадила его; мы его потеряли, как… Пушкина; он, как и Пушкин, искал себе смерти: и мы не могли уберечь это сердце; как и всегда, бережем мы лишь память, а не живую, кипящую творчеством бьющую жизнь…
<…>
…потом читал Блок; поразила манера, с которой читал он; сперва не понравилась (после ее оценил); мне казалось: – не музыкально звучали анапесты; голосом точно стирал он певучую музыку собственных строчек, – деловитым, придушенным несколько, трезвым, невыразительным голосом; несколько в нос он читал и порою проглатывал окончание слова (я думаю: для А. А. характерны нечеткие рифмы «границ» и «царицу», в произношении А. А. окончания «ый», просто «ы» прозвучали бы ровно одинаково; а созвучья «обманом – туманные» – сошли бы за рифму); не чувствовалось повышения и понижения голоса, разницы в паузах; будто тяжелый, закованный в латы, ступал по стопам; и лицо становилося у А. А., как голос, тяжелым, застылым; острился теперь большой нос, изгибалися губы из брошенной тени; глаза помутнели, как будто бы в них проливалося олово; тяжким металлом окованный, точно броней, так он выглядел в чтении.
<…>
«Воспоминания о Блоке»
(печатается по изд.: Белый Андрей.
Воспоминания о Блоке. М.: Республика,
1995. С. 16–17, 70).
Из «Книги второй»(1904–1908)
Вступление
Ты в поля отошла без возврата.Да святится Имя Твое!Снова красные копья закатаПротянули ко мне острие.
Лишь к Твоей золотой свирелиВ черный день устами прильну.Если все мольбы отзвенели,Угнетенный, в поле усну.
Ты пройдешь в золотой порфире —Уж не мне глаза разомкнуть.Дай вздохнуть в этом сонном мире,Целовать излученный путь…
О, исторгни ржавую душу!Со святыми меня упокой,Ты, Держащая море и сушуНеподвижно тонкой Рукой!
1905. Страстная СубботаИз цикла «Пузыри земли» (1904–1908)
Болотные чертенятки
А. М. Ремизову
Я прогнал тебя кнутомВ полдень сквозь кусты,Чтоб дождаться здесь вдвоемТихой пустоты.
Вот – сидим с тобой на мхуПосреди болот.Третий – месяц наверху —Искривил свой рот.
Я, как ты, дитя дубрав,Лик мой так же стерт.Тише вод и ниже трав —Захудалый черт.
На дурацком колпакеБубенец разлук.За плечами – вдалеке —Сеть речных излук…
И сидим мы, дурачки, —Нежить, немочь вод.Зеленеют колпачкиЗадом наперед.
Зачумленный сон воды,Ржавчина волны…Мы – забытые следыЧьей-то глубины…
Январь 1905Твари весенние
Из альбома «Kindisch»[15]
З. Н. ГиппиусЗолотисты лица купальниц.Их стебель влажен.Это вышли молчальницыПоступью важнойВ лесные душистые скважины.
Там, где проталины,Молчать повелено,И весной непомерной взлелеяныПоседелых туманов развалины.
Окрестности мхами завалены.Волосы ночи натянуты туго на срубыИ пни.Мы в листве и в тени
Издали начинаем вникать в отдаленные трубы.Приближаются новые дни.Но пока мы одни,И молчаливо открыты бескровные губы.
Чуда! о, чуда!Тихонько дымПоднимается с пруда…Мы еще помолчим.
Утро сонной тропою пустило стрелу,Но одна – на руке, опрокинутой ввысь,Ладонью в смолистую мглу —Светляка подняла… Оглянись:Где ты скроешь зеленого света ночную иглу?
Нет, светись,Светлячок, молчаливой понятный!Кусочек света,Клочочек рассвета…
Будет вам день беззакатный!С ночкой вы не радели —Вот и все ушло…Ночку вы не жалели —И становится слишком светло.Будете маяться, каяться,И кусаться, и лаяться,Вы, зеленые, крепкие, малые,Твари милые, небывалые.
Туман клубится, проноситсяПо седым прудам.Скоро каждый чертик запроситсяКо Святым Местам.
19 февраля 1905Болотный попик
На весенней проталинкеЗа вечерней молитвою – маленькийПопик болотный виднеется.
Ветхая ряска над кочкойЧернеетсяЧуть заметною точкой.
И в безбурности зорь красноватыхНе видать чертенят бесноватых,Но вечерняя прелестьУвила вкруг него свои тонкие руки.Предзакатные звуки,Легкий шелест.
Тихонько он молится,Улыбается, клонится,Приподняв свою шляпу.
И лягушке хромой, ковыляющей,Травой исцеляющейПеревяжет болящую лапу.Перекрестит и пустит гулять:«Вот, ступай в родимую гать.
Душа моя радаВсякому гадуИ всякому зверюИ о всякой вере».
И тихонько молится,Приподняв свою шляпу,За стебель, что клонится,
За больную звериную лапу,И за римского папу. —
Не бойся пучины тряской —Спасет тебя черная ряска.
17 апреля 1905. Пасха«На весеннем пути в теремок…»
На весеннем пути в теремокПерелетный вспорхнул ветерок,Прозвенел золотой голосок.
Постояла она у крыльца,Поискала дверного кольцаИ поднять не посмела лица.
И ушла в синеватую даль,Где дымилась весенняя таль,Где кружилась над лесом печаль.
Там – в березовом дальнем кругу —Старикашка сгибал из березы дугуИ приметил ее на лугу.
Закричал и запрыгал на пне:– Ты, красавица, верно – ко мне!Стосковалась в своей тишине!
За корявые пальцы взялась,С бородою зеленой сплеласьИ с туманом лесным поднялась.
Так тоскуют они об одном,Так летают они вечерком,Так венчалась весна с колдуном.
24 апреля 1905«Полюби эту вечность болот…»
Полюби эту вечность болот:Никогда не иссякнет их мощь.Этот злак, что сгорел, – не умрет.Этот куст – без истления – тощ.
Эти ржавые кочки и пниЗнают твой отдыхающий плен.Неизменно предвечны они, —Ты пред Вечностью полон измен.
Одинокая участь светла.Безначальная доля свята.Это Вечность Сама снизошлаИ навеки замкнула уста.
3 июня 1905«Белый конь чуть ступает усталой ногой…»
Белый конь чуть ступает усталой ногой,Где бескрайняя зыбь залегла.Мне болотная схима – желанный покой,Будь ночлегом, зеленая мгла!
Алой ленты Твоей надо мной полоса,Бьется в ноги коня змеевик,На горе безмятежно поют голоса,Все о том, как закат Твой велик.
Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом,С палачом раскаленной земли.Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком,Тишина Твоя дремлет вдали.
Я с Тобой – навсегда, не уйду никогда,И осеннюю волю отдам.В этих впадинах тихая дремлет вода,Запирая ворота безумным ключам.
О, Владычица дней! алой лентой ТвоейОкружила Ты бледно-лазоревый свод!Знаю, ведаю ласку Подруги моей —Старину озаренных болот.
3 июня 1905. НовоселкиПляски осенние
Волновать меня снова и снова —В этом тайная воля твоя,Радость ждет сокровенного слова,И уж ткань золотая готова,Чтоб душа засмеялась моя.
Улыбается осень сквозь слезы,В небеса улетает мольба,И за кружевом тонкой березыЗолотая запела труба.
Так волнуют прозрачные звуки,Будто милый твой голос звенит,Но молчишь ты, поднявшая руки,Устремившая руки в зенит.
И округлые руки трепещут,С белых плеч ниспадают струи,За тобой в хороводах расплещутОсенницы одежды свои.
Осененная реющей влагой,Распустила ты пряди волос.Хороводов твоих по оврагуЗолотое кольцо развилось.
Очарованный музыкой влаги,Не могу я ни петь, ни плясать,И не могут луга и оврагиПод стопою твоей не сгорать.
С нами, к нам – легкокрылая младость,Нам воздушная участь дана…И откуда приходит к нам Радость,И откуда плывет Тишина?
Тишина умирающих злаков —Это светлая в мире пора:Сон, заветных исполненный знаков,Что сегодня пройдет, как вчера,
Что полеты времен и желаний —Только всплески девических рук —На земле, на зеленой поляне,Неразлучный и радостный круг.
И безбурное солнце не будетНарушать и гневить Тишину,И лесная трава не забудет,Никогда не забудет весну.
И снежинки по склонам оврагаЗаметут, заровняют края,Там, где им заповедала влага,Там, где пляска, где воля твоя.
1 октября 1905Из цикла «Разные стихотворения» (1904–1908)
