Сергей Рафальский - За чертой

Поэма о потустороннем мире

…Была страна МуравияИ нету таковой…

А. Твардовский

Когда закончу навсегдатаранить лбом глухие стены,устанет сердца ход бессменныйи жизнь погаснет, как звезда —после бесстрастного суда,освобожденный от Геенны,увижу вдруг — с полей блаженныхбегут вечерние стада.Белея, ангельские хатыглядятся в розовый прудок,у мельницы, как бесноватый,кружит и пенится поток,и баба райской наготойсияет над шальной водой.

На травы сея пыль, как росы,дорогами возы бренчат,полки умаянных девчатпосле страды на сенокосахвлачат напев разноголосыйи с ним, как ношу, потный чад,а парни им с возов кричатнарочно-наглые вопросы,но все стихают, шапки сняв,когда степенным гулким звономсреди полей, среди дубрав,вдоль по холмам ленивосклонным,по речке мелкой, неуловной,сойдет Канун с главы церковной.

Склоняясь у икон, отец поцеркви носит дым кадила,на клиросе, как сноп на вилы,берет Псалтырь неспорый чтец.И все — и мельник, и кузнец,и плотник, и пастух Вавилатройное «Господи помилуй»одолевают наконец.А бабы, груди спеленав,под ситцы яркие, как звоны,с букетами душистых травтолпятся стадом у амвона,и Саваоф — с высот святых —взирает с благостью на них.

И тут же дом и старый садсо всяким милым сердцу вздором —свинья зарылась под забором,вздыхая, кормит поросят;на крыше голуби урчатто с вожделеньем, то с укором;лениво, несогласным хоромпоют работницы у гряд.От конопли на огородсмолистый, крепкий дух идет.И от колодца — на весураскачивая всплески ведер —колышет девка скифских бедермонументальную красу.

И снова стану я в дверях,чтоб тесно пропуская в сени,узнать все тот же зуд весенний,в ее дичающих глазах,и стыд лукавящий, и страхпритворный, как ее колени,и влажное изнеможеньев еще неопытных губах.Но в вознесенном мире ономвсе в естестве преображенном:страсть человека, сон цветка…И сердце чисто загоритсяот крепкой плоти в складках ситца,от шепотка и хохотка.

Потом в прихожей полутемнойувижу давешний базар:корзины, лампы медный шар,в пустой стене крючок огромный,(как будто сирота бездомный)под ним — дырявый самовар,что испустил давно свой пари ждет чего-то с грустью скромной.Взгляну — (привычка малолетства)за архаический сундук —и там найду свой первый лукс дырой мышиной по соседству,и змей, упавший, как и я,с высот мечты в грусть бытия.

Из комнат выйдет, щурясь, матьулыбкой сына встретить.Сойдутся взрослые и дети,и всем захочется узнать,как жизнь на том проходит свете,кто за дела теперь в ответеи долго ль Родине страдать?Кто, у кого и где родился,кто сватался и кто женился,кто одиноким кончит век,как одевают женщин моды,что получилось из свободы,и чем взволнован человек.

И всем подробный дав ответ,скажу, что мир, как раньше, — мелок,что люди так же — вроде белок —все в том же колесе забот;что мудрость вывели в расход,а добродетель не у дела,хоть всех бессмыслица заеланикто исхода не найдет;властям на пользу врут газеты,в угоду критикам поэты,и много есть манер и мод,и что Россия понемногу,быть может, выйдет на дорогуиль вовсе не туда придет…

И вот начался при почестный —уставят тесно круглый стол,и маринады, и засол,пирог, вниманья признак лестный,сыр покупной, овечий местный,и все, что сад свой произвел,и мед всегда усердных пчел,и водка — грех Руси известный.Знакомый ангел за окномпомашет голубым крыломи, приподняв хитон лиловый,влетит, чтоб, оказав нам честь,и пирога со всеми съестьи выпить рюмочку перцовой.

Настанет вечер тих и прост,и всех уложит сон беспечный.Я выйду в сад и бесконечныйиз Смерти в Жизнь увижу мост.По нем, комет сгибая хвости Путь подравнивая Млечный,проходит Он, Садовник Вечный,и засевает грядки звезд.И воплощаясь перед Ним,мы все закон Его творим,Ему по-разному покорны:один — в дыму колючих вьюг,другой — палючий выбрав юг,а третий — гордый камень горный.

И вспомню я парижский день,голодный труд без оправданья,в непоправимости изгнаньячужой судьбы над жизнью тень……А ночь, перемогая лень,по листьям легким трепетаньемколдует над воспоминаньеми раскрывается, как сень…И вот я — смертью смерть поправ,стою в сияньи Звезд и Слав,и стали давним сном мытарства,и под миражем бытияя — это Он, Он — это я,и все — Его Святые Царства…

Повесть о Скифии

«Впереди — Исус Христос».

А. Блок «Двенадцать»

Разбился о жизнь, как лодка на рифе, я —потопаю изнемогая…В памяти, шалый, рокочет бурун,стрелой из раны торчит неизбывная быль…Скифия, моя Скифия,дичь родная —косматый табун,седой ковыль—

…Где-то рядом лязг легионов:римская волчица бродит, старея…Среди буков и желтых кленовтихий Дунай — голубая аллея.И над заводью в час обрядовыйкосу русую чешет Любуша…Взлетают годы и падают,идут столетья, круша и руша…

Черный лоди к днепровским плывут порогам, —черные люди ищут рабов и дани —норские вороны,антские лани…Мечей не упустят железные длани,но души меняют сторонуи бога,и толпятся одни славянеу Византийского порога…

Всем сияют усы самобытного Зевса,золотые усы на серебряном лике,но венчается сестра базилевсас конунгом диким.И удивляются чужие,как занимаются новым блескоммозаики святой Софии,мраморы Артемиды Эфесской.

Перуна в Днепре утешают русалки,Златоверхого Киева нет в мире краше…Но клекочут орлы на Калке,Выклевывая очи княжьи…Не сбивают волчьих шапок Батузолотые наши ворота —на Десятинной бурьяны растут,в гридницах лисьего смрад помета…Вихри прах и золу метутв залесскую темнотуза гнилые финские болота.

И там подымается,расползается,покоряет и покоряется,вечно мает и вечно мается,всем сродни и всему чужая,благочестивая и блудная,не то в адской смоле, не то в ладанах рая,корявая, карежная, трудная,неуемная,хлопотунья и лень непробудная —Скифия, глухая и темная.

…Под дружинами Невского крякают льды,Сергий восходит, как тихие зори…И вот уже нет Орды,но ханы остались на наше горе.Хоть Иван и ломает шеи боярам,а холопу все так же ходить по мытарствам.Куда убежишь-то? На дно Светлояра?В Опоньское царство?

…С дикого поля — дикая воля:«Сарынь на кичку», Жегулевы горы…Выбегают на стрежень расшивы справные…«Степан Тимофеич! Нет мочи боле!»— Товарищ Разин! Д-ык что ж ето? Скоро ль? —«Души захребетников! Режь! Бей!»………………………………………— Эх, погуляли и будя! —Палач распинает на плахе Народного Вора,глядят, как мертвые, молча люди…«Прости, православные!» —— Бог простит, Герой и Злодей! —

И снова годов равнодушное шествие.В благочестие, да в нечестиеуткнулись, как в душную подушку, —не проходит снаружи ни мрак, ни свет……За морем телушка — полушка,да перевозу нет…

И Божьим произволениемв наказание, да в наставление,сбывается Антихристово явление:уставив Красную плахами —инда заплечному тесно —режет головы Царь пьяный,объятый пьяными страхами,режет бороды и кафтаны,и очень ему лестно,что шкипер голландский одобрит его просвещенное рвение:кораблестроение,руды плавление,рейтар учение,чинноеи спин дубинноедубление.Дикий, шальной, бесноватый,вешая на прошлое всех собак,он готов Грановитую Палатупроменять на Роттердамский кабак.Ради переулочной Европы,вводя культуру, как чумную заразу,всему, что в руки дается, рад —велит коллегией именоваться приказу,из преданных без лести холоповучреждает «Высокий Сенат».Всеобъемлющей, словно акулья утроба, душойон такой —то с пилой,то с дудой,академик и плотник,мореплаватель, мастеровой,на все руки заплечный работник,неутомимый палач,Герой!..Что с того, что кругомтолько стоны и плач,что живется легко одной сволочи и хамам —коленом на грудь поднажмем,сапогом —и Питер сравняется с Амстердамом!..Пусть задохнутся в шлее и двужильные кони —догоним и перегоним!И вот мужики тараканами мрутот великодержавной судьбы,но заводы растут,как грибы,но крепятся финские болотателами, как бревнами,но Скиты и Полтаву штыками берет пехота!Путями головоломнымистроится Империя из Московии обломков…И в новой столицена ассамблеевозле девки-царицыон слышит, хмелея,завистью ужален,в пушечном громе и воинском кликеголос потомков:Виват ВеликийСталин!

…Годы слагаются в десятилетия…Втискивая плоти скифские во фряжскую робу,на отцов непохожие детиизображают Европу.Руками недорослей и дорослых,потерявших народное обличие,подымается на козлыИмперское величие.Так из купленного по дешевкене без изъянау нечестной торговкипокупателем пьянымвырастает культура, как в сказке:ампирные граниты, Невский,«Лебединое озеро», «Половецкие пляски»,Толстой и Достоевский…

Но в дворянском гнезде…— «Четыре белые колоннынад розами и над прудом…»— над убогим соломенным скифским селом —зачесались, как прыщ незаконный,размышления о неустройстве земном.В цивическом угаре,что на Форуме Рима торжественно строги,— пока есть кипяток в самоваре —ищут баре стране подходящей дороги.Все учены и все речисты,а на деле — ни шатки, ни валки: —выводят на площадь солдат декабристытолько затем, чтобы сдать их под палки…Пока баре толкуют о Гегеле и Канте,заморозив Клико, чтобы пить за свободу —мужик изнывает: «Родимые, гляньте:как же жить народу?не то, что сохе — и куренку тесно!»Известно:коль послушать его — нету злее мужицкой судьбы!…А зимой, когда в окнах избы узорочья замерзшего пара,как цветы епанчи на иконах блаженных князей,он лежит на печи, будто дремлет на дне Светлояраили в царстве Опоньском укрыт от недоли своей.И сторонний зудит голосок,что запечный сверчок:«Эй, проснись, мужичок!Не один в мире жребий твой лих!Посмотри на других,что живут, не мечтая о чуде —вот пшеницу в горшке, как цветок, ублажают китайские люди,японец за горсточку рисапрогрызается в жизнь, точно крыса,вот рокфеллеры за океаномна полушке растят миллионы…Что с того, что крестили Иваном —стань Джоном!»Но Ивану на то отвечать неохота —у него есть свое и не зарится он на чужое.И не то, чтоб его огорчала работа,но трудиться одно, а жить для работы — другое.И снова метель по полям, словно дикая конница,то ль бежит от кого, то ль за кем-то без устали гонится.Что ж скачи не скачи,а мороз затрещити заляжет глухими снегами.Но тепло на печи и закутки щебечут сверчкамивсе о той же стране за морями (…иль за временами…),где душе и рассудку на дивовсе по совести, все справедливо,не работают люди, как черти,а с прохладцей живут, добираясь до праведной смерти.Повернется мужик, от блохи поскребется —и опять та же повесть затейная вьется,и звучит, как припев, то ли в снах, то ли воем метельным на поле:«Землицы б да воли!Землицы б да воли!»Эх ты! Ослабел, знать, мозгами,забыл, что ли:«Сарынь на кичку!» Да кистенями!..

И Божьим произволениемв наказание, да в наставлениесбывается второе явление…Внимает мир весь, изумленный.глазами хлопаяв тревоге нем —«Вставай, проклятьем заклейменный!Кто был ничем — тот станет всем!Всем!Всем!Слушай, Австралия, Азия, Америка, Африка, Европа!Все меняется — сроки и меры,становятся беззаконием вчерашние законы!Лагуны Веневди, бретонский берег,руины Теночтитлана, баальбекские колонны,краали кафров, хижины сомали,чумы эскимосской земли —— все осияла заря небывалой Эры:Струенья всех исторических рек,смывая все историческое горе,сливает в одно человеческое мореКоммунистический Человек!»……………………………………….Но по древней традицииначинается «сон золотой»учреждением острой полициии резней.Режут даря и его детей,аристократов и богачей,офицеров — за золотые погоны,попов — за колокольные звоны,ученого — за то, что не остался неучем,глупого — с ним говорить де не о чем,интеллигента — за особое мнение,мужика — за кулацкую привычку,рабочего — за «невыполнение»,голытьбу — за «сарынь на кичку»,убогого — за его калецство,старика — за впадение в детство,молодежь — дабы не разлагалась,одних — рука де уже размахалась,других — зачем попались в тюрьму,а иных и вовсе неизвестно, почему…

…А когда стерли кровь, мозги на стенке замыли,сделали древонасаждение над ямами на тысячи персони говорят:— вот теперь пусть увидят, как надо, чтоб жили —чтоб был весь мир преображен!Ан глядь: из могилы взошелКол,на колу — мочала,и пошла вся сказочка сначала…Снова есть бедный и богатый,за жестким катится мягкий вагон,офицеры с погонами шире лопатыразвлекают на курортах вельможных жен.Автомобили и дачи — боярам,смерду — одни, как всегда, мытарства,и никакого тебе Светлояра,никакого Опоньского царства!И хоть у кормушек теперь иные —дорвавшиеся (— не оттянуть —)выдвиженцы революционной стихииспешно барский проделывают путь —но оттого, что гостей больше сталона жизненном пире,не слаще нужда голодных,холодных,малыхв социалистическом мире.И пусть уменьшается счет изгоев —не к всеобщему благу пути!Чтобы снова закончить неправедным строем,не стоило по буреломам идти…Самая горькая несправедливость,когда большинство насыщается —сытое сердце лениво,и над горем чужим не убивается,не склоняется над ним плакучей ивой:— «После — в черном соусе — зайца,хорошо, товарищ, холодное пиво!А голодный сам виноват, что мается!»И преуспевающим коммунизма пророкамбедность начинается казаться пороком.А когда-то все валили сплеча:«Мы свой, мы новый мир построим!»…И построилась статуя Ильичанад миллионов вечным покоем.Чугунного идола чугунная рукачугунным указывает жестомна организованный по-американски завод…Социалистической была мука,но стало горьким сдобное тесто,вместо Вселенского, вышел всего лишь Великий Народ…Мы ушли от резни и бойни,играем в свободу, политику и культуру,у нас ладные ботинки и зубные щетки,пьем вино, а не политуру —в Европе много удобней и спокойнейвсе-таки…Но тоска, что дикая кошка,за каждым углом, ожидая, застыла…Вот я гляжу в окошкои все, что я вижу, — ничто мне не мило.Ни к чему я здесь не привыкаю,окружающих не понимаю,не утоляют мне жажду их воды,я задыхаюсь от их свободы,их справедливости я презираю,я здесь умираю!Мать моя дикая,жалкая и великая,как мир — огромная,Скифия темная!Все равно — коммунист ли, татарин,Змей Горыныч или Тугарин —все равно, кто тебя имеет:не одолеет!Дойдут до конца и твои мытарстваи создашь — не как те, не как эти —свое Справедливое Царствона праведном свете!Пусть не сбылась твоя первая дума о чуде —ты будешь счастливой, ты все перебудешь,ты будешь!..

Версаль