Сергей Рафальский - За чертой

Версаль

Над Версалем зеленеет небо —осень…Как всегда —я здесь прошедшим пьян…Как всегда —скучая на откосе,мраморная Гебасвой фиал с амброзией подноситжвачным толпам праздничных мещан.О, Европа!Нежная царевна,что ломала бровки мукой гневной,покоряясь дерзкому Быку,а потом божественным наследьем —в пляске муз и в боевой крови —показала всем земным соседям,что достойна Зевсовой любви…А теперь— дебелотелая,сытая, умелая(и всегда с клиентом начеку),седину замазав рыжим цветом,в лаковых копытцах ковыляя,в парке предков празднично гуляешь,соблазняешь перецвелым бабьим летоми трещишь сорокой на суку…И на фоне садов раззолоченныхсредь единственных, как Джиоконда, куртин —оскорбительнее пощечиныгосподин,манекен с несложным механизмом,с бутербродным радикал-социализмомтвой супруг —свободный гражданин!Для него ль в тысячелетьях жилигордые, как из огня литые, —возводили на зеленом Нилецарские громады пирамид,уносили чуда золотыеиз заклятой рощи Гесперид,тесным строем в мире шли герои,Одиссей, отплыв от пепла Трои,всех морей глухую мерил синь,пел Гомер, рассказывал Виргилий,Фидий в мрамор обращал богинь,сказочно мерещилась Элладаснам гиперборейского номада,и щитом спартанским Фермопилыпред Царя Царей несметной силойзапирал бесстрашный Леонид,Цезарь ждал зарю кровавых Ид,и в снегу, медвежьей силе рад.бородатый скиф сажал на вилыславой избалованных солдат?..

…Над Версалем вечереет —осень…В аллеях —листья шуршат, как ушедших шаги…И кажется, что на откосевеером веет…Не украшай бытия и не лги!Это ветер вздымает и носитбумагу от бутербродов —мирное знамя свободных народов…И трудно поверить, что есть еще в мире герои,ныряющие в косматое море, чтоб помочьпотерпевшим крушение,что летчики задевают горы и разбиваютаппараты на глетчерах,чтоб спасти альпиниста без сил,и что даже в сиянии этого вечерагде-то уже прозябают, как зернав подземном покое,участники небывалого приключенияна планетах, которых еще телескоп не открыл…Трудно поверить!Что дым в бесконечность,вечер осенний уходит прочь…И вот уже падает ночьпустая, как вечность.где ни в одном окне свет не горит.в паркете квадрат ни один не скрипит,даже не бродит бесплотный дух,не шебаршит и голодная мышь —мир нем —мир глух —мертвая тишь.Вечная память всем!..…Но, как жестокое, кровью налитое око,смотрит с ВостокаЗвезда Рока…

Гроза

Скупые воды льются соннопод раскаленные пескии пахнет плотью утомленнойот разметавшейся реки.По берегам, в дыму и зное,фаллические тополявонзает небо грозовоев нетерпеливые поля,и напряженную, как телов предэкстатическом плену,колышет полдень онемелыйобманчивую тишину…И в этот час — глухой и странный —по увядающим лугамона крестьянкой безымяннойодна приходит к берегам.Из-за кустов, раскрыв колени,для настоятельной нужды,глядит с усталым вожделеньемна зелень сонную воды.Потом расталкивает позыи раздеваясь над рекой,сотрет нечаянные росыподолом юбки холщевой…И торопливо подымаяк плечам — с рубашкой — наготу,в воде — как в небе — отражаетАстарты черную звезду.Все тот же мир обыкновенныйи день томительный не нов,но облака киприйской пенойтекут у низких берегов.И в белизне предельно голыйот загорелых ног и рук,ее мужицкий круп тяжелый,как солнце, озаряет луг!И не понять — она ль, иная ль —по раскаленному песку,как полдень огненный, нагая,сошла в счастливую реку.По опрокинутой лазурина камыши и на песоклетят блистающие бурииз-под ее проворных ног.Как будто в радужной зарнице,на колеснице золотоймифологические птицыее проносят над рекой.В тоску немотную природыкак бы нисходит с высотыи лижут жаждущие водыплоть сокровенной наготы.Растенья дышат учащенно,едва коснется их онаи на земли сырое лоновыбрасывают семена.Срывают птицы писк и пеньев томленьи падая на луг,и камни в муках вожделеньязовут неведомых подруг.И кажется — она причиной,что — покрывая небеса —спиной косматой над равнинойприподымается гроза,что где-то там, в степях лазури —освобожденные от путсамцы взбесившиеся бурив тупом неистовстве ревут.Но гроз безумием нежданным,громов рычаньем, сметенав холсты крестьянки безымяннойопять скрывается она.И прочь уходит торопливо,а вслед за ней бегут луга,летя по ветру рвутся ивы,река ломает берега.И громовые ураганысвергаются среди полей,как будто с облаков Титанына землю прыгают за ней…И я из-под ракит укромныхпустые удочки собрав,бегу за ней чрез луг огромныйв толпе с ума сошедших трав.А за спиной моей, как крылья,шумят и плещут тополя,и кажется, что без усильянавстречу движутся поля.И кажется, открылось взглядамнемыслимое бытие:доверчиво со мною рядомбежит различное зверье.Но сквозь дожди и ураганыто видимый, то невидим,переграждает символ странныйнадежды — мне, дорогу — им.И тополя, крылом махая,садятся где-то на поля,звериная уходит стая,чужой становится земля…И в одиночестве постыломодолеваю трудно грязь,мечты перегоревшим пылом,как хмелем конченным томясь.И, возле ветхого креста,войдя в промокшее селенье,гляжу с немым недоуменьемна изможденного Христа…Но вот к просторам неизвестным,еще плененный гром тая,уходят тучи стадом теснымза горизонтные края.Под радуги победной аркойводой омыта грозовойплоть мира снова стала яркой,как будто в первый полдень свой.И, возвещая страсть живую,нежна, призывна и чиста —голубка белая воркуетна черном дереве креста.И кажется (быть может — снится)Распятый улыбнулся ей.Как голубь Ноя эта птицазалог иных и лучших дней.Все, что веками изнывало,растаяло в грозовой мгле,и безгреховным тело сталона о святившейся земле!

Последний вечер (Эпическая поэма)

Цилиндр из неокисляющегося металла огненного цвета, заключавший в себе рукопись этой поэмы (не на папирусе, не на пергаменте, не на бумаге, а на специальных, напоминающих нашу пластмассу, лентах), был поднят драгой, опущенной на дно океана с яхты «Ахиллейон», принадлежащей г. Анастасу Самозису — мультимиллионеру, меценату и любителю-ихтиологу, как раз пополнявшему свои — всемирно известные — коллекции глубоководных существ. Насколько можно понять, в поэме рассказывается об островной стране, которую по преданию создал и основал для своих детей бог Посейдон (см. у Платона). Во всяком случае та была так же ограждена с севера, востока и запада горами (вулканическими), а на юге ее находилось большое озеро, на берегу которого располагалась столица «Город Золотых Ворот».

О тождестве этих стран свидетельствует и упоминаемый в поэме таинственный «орихалк» («Наиболее драгоценный из металлов» — Платон). О судьбе Посейдонии-Атлантиды у Платона говорится кратко: «В один день и в одну страшную ночь она опустилась на дно морей». Гораздо подробнее о той же, по-видимому, катастрофе рассказывает знаменитая рукопись майя «Кодекс Троано» — находящаяся в Мадридском Музее: «Вулканические силы исключительной интенсивности сотрясали почву, пока она не поддалась наконец. Долины (Страны) были отделены одна от другой (очевидно, трещинами) и затем рассеяны… Два страшные удара сотрясли их и они исчезли неожиданно во время ночи… увлекая за собою 64 миллиона человек». Это произошло — по календарю Майя — в год «6 Кан, 11 Молюк, 3 Шуен»… Принимая во внимание вполне понятные трудности перевода (скорее — расшифровки) за его (или ее) точность автор не ручается. По мере сил он старался передать и строение стиха, порой отдаленно напоминающее размеры античных эпических поэм. Целый ряд терминов, для которых ничего равнозначащего нет в языках известных нам древних народов (их техническая культура не достигала этой степени развития), пришлось превратить в «архаизмы наоборот» и дать им вполне современные звучания.