Давид Самойлов - Стихи

" Стихи читаю Соколова "

Стихи читаю Соколова —Не часто, редко, иногда.Там незаносчивое слово,В котором тайная беда.

И хочется, как чару к чаре,К его плечу подать плечо —И от родства, и от печали,Бог знает от чего еще!..

СТИХИ О ДЕЛЬВИГЕ

Дельвиг… Лень… Младая дева…Утро… Слабая метель…Выплывает из напеваДетской елки канитель.

Засыпай, окутан ленью.В окнах — снега белизна.Для труда и размышленьяСтарость грубая нужна.

И к чему, на самом деле,Нам тревожить ход времен!Белокурые метели…Дельвиг… Дева… Сладкий сон…

Две жизни не прожить.             А эту, что дана,Не все равно — тянуть                длиннее иль короче?Закуривай табак,             налей себе вина,Поверь бессоннице             и сочиняй полночи.Нет-нет, не зря             хранится идеал,Принадлежащий поколенью!..О Дельвиг,       ты достиг такого ленью,Чего трудом         не каждый достигал!И в этом, может быть,                  итогПочти полвека,           нами прожитого,—Промолвить Дельвигу              доверенное словоИ завязать шейной платок.

НОЧНОЙ ГОСТЬ

Чаадаев, помнишь ли былое?

Наконец я познал свободу.Все равно, какую погодуЗа окном предвещает ночь.

Дом по крышу снегом укутан.И каким-то новым уютомОвевает его метель.

Спят все чада мои и други.Где-то спят лесные пичуги.Красногорские рощи спят.

Анна спит. Ее сновиденьяТак ясны, что слышится пеньеИ разумный их разговор.

Молодой поэт УлялюмовСел писать. Потом, передумав,Тоже спит — ладонь под щекой.

Словом, спят все шумы и звуки,Губы, головы, щеки, руки,Облака, сады и снега.

Спят камины, соборы, псальмы,Спят шандалы, как написал быЗамечательный лирик Н.

Спят все чада мои и други.Хорошо, что юные вьюгиК нам летят из дальней округи,Как стеклянные бубенцы.

Было, видно, около часа.Кто-то вдруг ко мне постучался.Незнакомец стоял в дверях.

Он вошел, похож на Алеко.Где-то этого человекаЯ встречал. А может быть — нет.

Я услышал: всхлипнула тройкаБубенцами. Звякнула бойкоИ опять унеслась в снега.

Я сказал: — Прошу! Ради бога!Не трудна ли была дорога?—Он ответил: — Ах, пустяки!

И не надо думать о чуде.Ведь напрасно делятся людиНа усопших и на живых.

Мне забавно времен смешенье.Ведь любое наше свершеньеНезависимо от времен.

Я ответил: — Может, вы правы,Но сильнее нету отравы,Чем привязанность к бытию.

Мы уже дошли до буколик,Ибо путь наш был слишком горек,И ужасен с временем спор.

Но есть дней и садов здоровье,И поэтому я с любовьюРазмышляю о том, что есть.

Ничего не прошу у века,Кроме звания человека,А бессмертье и так дано.

Если речь идет лишь об этом,То не стоило быть поэтом.Жаль, что это мне суждено.

Он ответил: — Да, хорошо вамЖить при этом мненье готовом,Не познав сумы и тюрьмы.

Неужели возврат к истокамМожет стать последним итогомИ поить сердца и умы?

Не напрасно ли мы возносимСилу песен, мудрость ремесел,Старых празднеств брагу и сыть?Я не ведаю, как нам быть.

Длилась ночь, пока мы молчали.Наконец вдали прокричалиПредрассветные петухи.

Гость мой спал, утопая в кресле.Спали степи, разъезды, рельсы,Дымы, улицы и дома.

Улялюмов на жестком ложеПрошептал, терзаясь: — О боже!И добавил: — Ах, пустяки!

Наконец сновиденья АнныЗадремали, стали туманны,Растеклись по глади реки.

БРЕЙГЕЛЬ

(Картина)

Мария была курчава.Толстые губы припухли.Она дитя качала,Помешивая угли.

Потрескавшейся, смуглойРукой в ночное времяПомешивала угли.Так было в Вифлееме.

Шли пастухи от стада,Между собой говорили:— Зайти, узнать бы надо,Что там в доме Марии?

Вошли. В дыре для дымаОдна звезда горела.Мария была нелюдима.Сидела, ребенка грела.

И старший воскликнул: — Мальчик!И благословил ее сына.И, помолившись, младшийДал ей хлеба и сыра.

И поднял третий старецРодившееся чадо.И пел, что новый агнецЯвился среди стада.

Да минет его голод,Не минет его достаток.Пусть век его будет долог,А час скончания краток.

И желтыми уголькамиГлядели на них бараны,Как двигали кадыкамиИ бороды задирали.

И, сотворив заклинанье,Сказали: — Откроем веныБаранам, свершим закланье,Да будут благословенны!

Сказала хрипло: — БарановЗовут Шошуа и Мадох.И богу я не отдам их,А также ягнят и маток.

— Как знаешь, — они отвечали,Гляди, не накликай печали!..—Шли, головами качалиИ пожимали плечами.

" Когда замрут на зиму "

Когда замрут на зимуРастения в садах,То невообразимо,Что превратишься в прах.

Ведь можно жить при снеге,При холоде зимы.Как голые побеги,Лишь замираем мы.

И очень долго снится —Не годы, а века —Морозная ресницаИ юная щека.

" Пройти вдоль нашего квартала, "

Пройти вдоль нашего квартала,Где из тяжелого металлаИзлиты снежные кусты,Как при рождественском гаданье.Зачем печаль? Зачем страданье?Когда так много красоты!

Но внешний мир — он так же хрупок,Как мир души. И стоит лишьНевольный совершить проступок:Встряхни — и ветку оголишь.

" Чет или нечет? "

Чет или нечет?Вьюга ночная.Музыка лечит.Шуберт. Восьмая.

Правда ль, нелепыйМаленький Шуберт,—Музыка — лекарь?Музыка губит.

Снежная скатерть.Мука без края.Музыка насмерть.Вьюга ночная.

" Химера самосохраненья! "

Химера самосохраненья!О, разве можно сохранитьНевыветренными каменьяИ незапутанною нить!

Но ежели по чьей-то волеУбережешься ты одинОт ярости и алкоголя,Рождающих холестерин;

От совести, от никотина,От каверзы и от ружья,—Ведь все равно невозвратимаНезамутненность бытия.

Но есть возвышенная старость,Что грозно вызревает в нас,И всю накопленную яростьПриберегает про запас,

Что ждет назначенного срокаИ вдруг отбрасывает щит.И тычет в нас перстом пророкаИ хриплым голосом кричит.

МОРЕ

Сначала только пальцемПокатывало галькуИ плотно, словно панцирь,Полнеба облегало,Потом луна в барашкахСверкала белым кварцем.Потом пошло качаться.И наконец взыграло.

Когда взыграло море,Душа возликовала,Душа возликовалаИ неба захотела.И захотела ветра,И грома, и обвала.А чем она владела —Того ей было мало!..

НА ДУНАЕ