Варлам Шаламов - Колымские тетради

Изменился давно фарватер

Изменился давно фарватер,И опасности великиБесноватой и вороватойРазливающейся реки.

Я простой путевой запискойИзвещаю тебя, мечта.Небо низко, и скалы близко,И трещат от волны борта.

По глубинным судить приметам,По кипению пузырьковМогут лоцманы — и поэты,Если слушаться их стихов.

Мне одежда Гулливера

Мне одежда ГулливераВсе равно не по плечу,И с судьбою АгасфераЯ встречаться не хочу.

Из окошка общих спаленСквозь цветной рассветный дымЯ лицом повернут к далямИ доверюсь только им.

В этом нервном потрясенье,В дрожи пальцев, рук и векЯ найду свое спасенье,Избавление навек.

Это — мизерная платаЗа сокровище во льду,Острие штыка солдатаИ заветную руду.

Перевод с английского

В староверском дому я читаю Шекспира,Толкованье улыбок, угрозы судьбе.И стиху откликается эхо ПсалтыриВ почерневшей, продымленной темной избе.

Я читаю стихи нараспев, как молитвы.Дочь хозяина слушает, молча крестясьНа английские страсти, что еще не забытыИ в избе беспоповца гостят.

Гонерилье осталась изба на Кубани.Незамужняя дочь разожгла камелек.Тут же сушат белье и готовится баня.На дворе леденеют туши кабаньи…

Облака, как верблюды, качают горбамиНад спокойной, над датской землей.

Луна свисает, как тяжелый

Луна свисает, как тяжелыйОгромный золоченый плод,С ветвей моих деревьев голых,Хрустальных лиственниц — и вот

Мне кажется — протянешь руку,Доверясь детству лишний раз,Сорвешь луну — и кончишь муку,Которой жизнь пугает нас.

Прощание

Вечор стояла у крылечка,Одета пылью золотой,Вертела медное колечкоНад потемневшею водой.

И было нужно так немного:Ударить ветру мне в лицо,Вернуть хотя бы с полдорогиНа это черное крыльцо.

Утро

По стенке шарит желтый луч,Раздвинувший портьеры,Как будто солнце ищет ключ,Забытый ключ от двери.

И ветер двери распахнет,И впустит птичье пенье,Всех перепутавшихся нотВосторг и нетерпенье.

Уже, взобравшись на скамьюИль просто на подклетье,Петух, как дьякон ектенью,Заводит многолетье.

И сквозь его «кукареку»,Арпеджио и трелиМне видно дымную реку,Хоть я лежу в постели.

Ко мне, скользка и холодна,Едва я скину платье,Покорно кинется волнаВ горячие объятья.

Но это — лишь в полубреду,Еще до пробужденья.И я купаться не пойду,Чтобы не встретились в садуНочные привиденья.

А ветер покидает дом,Пересчитав посуду,Уже пронесся над прудом,Уже свистит повсюду.

Перебирает воду он,Как клавиши рояля,Как будто он открыл сезонВ моем концертном зале.

И нынче летом — на часахТы, верно, до рассвета,Ты молча ходишь в небесах,Подобная планете.

Облокотившись на балкон,Как будто на свиданье,Протягивает лапы кленК любимому созданью.

И ты стоишь, сама лучасьВ резной его оправе.Но даже дерево сейчасТебя задеть не вправе.

Всю силу ревности моейИ к дереву и к ветруСвоим безмолвием залей,Своим блаженным светом.

И ветер рвет твои чулкиС веревки возле дома.И, как на свадьбе, потолкиНа нас крошат солому.

Неосторожный юг

Неосторожный югВлезает нам в тетрадиИ солнцем, как утюг,Траву сырую гладит…

Свет птичьего пера,Отмытого до блеска,И дятла — столяраЗнакомая стамеска.

Проснувшихся стиховИ тополей неспящих,Зеленых языков,Шуршащих и дразнящих,

Мой заоконный мир,Являйся на бумагу,Ходи в тиши квартирСвоим звериным шагом.

Иль лебедем склонись,Как ледяная скрипка,С небес спускаясь внизРазмеренно и гибко.

Вся комната полнаТаким преображеньем,И ночи не до снаОт слез и напряженья.

Но в мире место есть,Где можно спозаранкуРаскинуть эту смесь,Как скатерть-самобранку.

Какой заслоню я книгой

Какой заслоню я книгойОранжевый небосвод,Свеченье зеленое игол,Хвои заблестевший пот,

Двух зорь огневое сближенье,Режущее глаза.И в капле росы отраженьеТвоей чистоты, слеза.

Я разорву кустов кольцо

Я разорву кустов кольцо,Уйду с поляны.Слепые ветки бьют в лицо,Наносят раны.

Роса холодная течетПо жаркой коже,Но остудить горячий ротОна не может.

Всю жизнь шагал я без троны,Почти без света.В лесу пути мои слепыИ неприметны.

Заплакать? Но такой вопросРешать же надо.Текут потоком горьких слезВсе реки ада.

Ведь только длинный ряд могил

Ведь только длинный ряд могил —Мое воспоминанье,Куда и я бы лег нагим,Когда б не обещанье

Допеть, доплакать до концаВо что бы то ни стало,Как будто в жизни мертвецаБывало и начало.

Приподнятый мильоном рук

Приподнятый мильоном рук,Трепещущих сердецКолючей проволоки круг,Терновый твой венец.

Я все еще во власти сна,Виденья юных лет.В том виновата не лунаНе лунный мертвый свет.

Не еле брезжащий рассвет,Грозящий новым днем,Ему и места даже нетВ видении моем.

ЛИЧНО И ДОВЕРИТЕЛЬНО

Я, как Ной, над морской волною

Я, как Ной, над морской волноюГолубей кидаю вперед,И пустынною белой страноюНачинается их полет.

Но опутаны сетью снегаОслабевшие крылья птиц,Леденеют борта ковчегаУ последних моих границ.

Нет путей кораблю обратно,Он закован навек во льду,Сквозь метель к моему Арарату,Задыхаясь, по льду иду.

Бог был еще ребенком, и украдкой

Бог был еще ребенком, и украдкойОт взрослых Он выдумывал тайгу:Он рисовал ее в своей тетрадке,Чертил пером деревья на снегу,

Он в разные цвета раскрашивал туманы,Весь мир был полон ясной чистоты,Он знать не знал, что есть другие страны,Где этих красок может не хватить.

Он так немного вылепил предметов:Три дерева, скалу и несколько пичуг.Река и горные непрочные рассветы —Изделье тех же неумелых рук.

Уже не здесь, уже как мастер взрослый,Он листья вырезал, Он камни обтесал,Он виноградные везде развесил гроздья,И лучших птиц Он поселил в леса.

И, надоевшее таежное твореньеНебрежно снегом закидав,Ушел варить лимонное вареньеВ приморских расписных садах.

Он был жесток, как все жестоки дети:Нам жить велел на этом детском свете.

Живого сердца голос властный[19]