Варлам Шаламов - Колымские тетради

Засыпай же, край мой горный

Засыпай же, край мой горный,Изогнув хребет.Ночью летней, ночью черной,Ночью многих лет.

Чешет ветер, как ребенку,Волосы ему,Светлой звездною гребенкойРазрывая тьму.

И во сне он, как собака,Щурит лунный глаз,Ожидая только знакаЗарычать на нас.

Зима уходит в ночь, и стужа

Зима уходит в ночь, и стужаОт света прячется в леса.И в колеи дорожной лужахВдруг отразились небеса.

И дым из труб, врезаясь в воздух,Ослабевая в высоте,Уже не так стремится к звездам,И сами звезды уж не те,

Что раньше призрачным мерцаньемВсю ночь нам не давали спать.И только в силу расстоянья —Умели вышнее внушать.

Как те далекие пророки,Чья сила все еще жива,Что на стене рукою рокаПисали грозные слова.

И звезды здесь, порою вешней,Не так, как прежде, далеки.Они, как горы наши, — здешниИ неожиданно мелки.

Весною мы гораздо ближеЗемле — и теплой и родной,Что некрасивой, грязной, рыжейСейчас встречается со мной.

И мы цветочную рассадуТихонько ставим на окно —Сигнал весне, что из засадыГотова выскочить давно.

Дождя невидимою влагой

Дождя невидимою влагойОбмыта пыльная рука,И в небе белом, как бумага,В комки катают облака.

Вся пожня ежится от стужи,Сырой щетинится травойИ зябко вздрагивают лужиОт каждой капли дождевой.

И ветер, встретив пешехода,Толкает с хода прямо в грудь,Сменить торопится погодуИ светом солнечным блеснуть.

Там где-то морозом закована слякоть

Там где-то морозом закована слякоть,И крепость не будет взятаТам где-то весны захлебнулась атакаВ березовых черных кустах.

В обход поползло осторожное летоИ вот поскользнулось на льду.И катится вниз по окраине света,Краснея у всех на виду…

На краю лежим мы луга

На краю лежим мы лугаУ зажженного костра,И деревья друг за другомИсчезают до утра.

Визг рязанского страданьяПрорезает тишину.Все свиданья, ожиданьяИ рыданья на луну.

Комары поют в два тона,Ухо режут без ножаНасекомых и влюбленныхКак от песни удержать?

Слышен тише вполовинуПосле всех денных трудовЗвук развернутой пружиныЗаведенных оводов.

Под ногой жужжит, тревожит,Запоздавшая пчелаИ цветок найти не может —Помешала сбору мгла.

Мыши, слепы и крылаты,Пролетают над огнем,Что они притом горбаты,Кто подумал бы о том.

Им не надо опасаться,Что сучок ударит в глаз.Тайну радиолокацийМыши знают лучше нас.

Вот и все, пожалуй, звуки,Что содержит тишинаИх достаточно для муки,Если хочешь только сна

Остановлены часы

Остановлены часыКаплей утренней росы.Я стряхнул ее с цветка,С расписного лепестка.

Напряженьем росных силЯ часы остановилВремя, слушаясь меня,Не начнет сегодня дня.

Здесь со мной лесной рассвет,И домой дороги нет.

Откинув облачную крышку

Откинув облачную крышку,Приподнимают небосвод.И ветер, справившись с одышкой,Из моря солнце достает.

И первый луч скользнет по морюИ птицу белую зажжет.И, поднимаясь выше — в горы,Гранита вытирает пот…

Бухта

Дальней лодки парусаТянет ветер в небеса.И завязла в валунахОдинокая волна.

Крылья птиц и крылья волн,Задевающие мол,Парохода резкий бас,Отгоняющий баркас.

Хруст намокшего пескаПод давленьем каблука.И веселый детский смехТам, где радоваться — грех.

Что стало близким? Что далеким?

Что стало близким? Что далеким?У всех прохожих на видуЯ подержу тебя за локоть,В метели улиц проведу.

Я не подам тебе и виду,Что я отлично знаю сам,Как тяжело беречь обиду,Не доверяя небесам.

И мы идем без всякой цели.Но, выходя на лунный свет,Мы улыбнемся вслед метели,Что не могла сдержать секрет.

Деревья зажжены, как свечи

Деревья зажжены, как свечи,Среди тайги.И горы сломаны на печи,На очаги.

Вот здесь и мне горящей вехойНамечен путь,Сквозь путешествия помеху,Тумана муть.

И, как червяк, дорога вьетсяЧерез лесаСо дна библейского колодцаНа небеса.

И недалекая равнина,Глаза раскрыв,Глядит тоскливо и ревнивоНа этот миф.

Казалось ей, что очень скороНастанет час —Прикроют взорванные горыУмерших нас.

Но, зная ту тщету столетий,Что здесь прошли,Тщету борьбы зимой и летомС душой земли,

Мы не поверили в надежды,В равнины бред.Мы не сильней, чем были преждеЗа сотни лет.

Пред нами русская телега

Пред нами русская телега,Наш пресловутый примитив,Поэтов альфа и омега,Известный пушкинский мотив.

Запряжка нынче необычна.В оглобли, пятясь, входит бык.И равнодушье видно бычьеИ что к телеге он привык.

Вздувая розовые ноздри,Ременным сжатые кольцом,Храпит и втягивает воздух —Не распрощается с крыльцом.

И наконец вздохнет глубоко,Скосит по-конски бычий глаз,Чтоб, начиная путь далекий,В последний раз взглянуть на нас.

А впереди, взамен каюра,Якут шагает налегке,Иль, подстелив оленью шкуру,Верхом он едет на быке.

Ну что ж! Куда нам мчаться рысью,Какой отыскивать уют.Плетутся медленно и мысли,Но от быков не отстают.

Нет, тебе не стать весною

Нет, тебе не стать весноюСинеокою, лесною,Ни за что не стать.

Не припомнить то, что было,Только горько и унылоКалендарь листать.

Торопить движенье сутокХриплым смехом прибауток,Грубою божбой.

И среди природы спящейБыть не только настоящей,Но самой собой.

Я, как рыба, плыву по ночам[18]

Я, как рыба, плыву по ночам,Поднимаясь в верховье ключа.С моего каменистого днаМне небес синева не видна.

Я не смею и двинуться дномРазговорчивым сумрачным днемИ, засыпанный донным песком,Не могу шевельнуть плавником.

Пусть пугает меня глубина.Я, пока пролетает волна,Постою, притаившись в кустах,Пережду набегающий страх.

Так, течению наперерезПоднимаюсь почти до небес,Доплыву до истоков реки,До истоков моей тоски.

Изменился давно фарватер

Изменился давно фарватер,И опасности великиБесноватой и вороватойРазливающейся реки.

Я простой путевой запискойИзвещаю тебя, мечта.Небо низко, и скалы близко,И трещат от волны борта.

По глубинным судить приметам,По кипению пузырьковМогут лоцманы — и поэты,Если слушаться их стихов.

Мне одежда Гулливера