Ник Кейв - Король Чернило. Том 1

А затем я все шел и шел по дамбе, миль шестьдесят отмахал всего. А ловила меня, приятель, целая тыща народу. Ты мне уж поверь: не одна только Кларксдейлская плантация на охоту вышла, куда там! В краях этих никого не линчевали с тех пор, как Уилли Крисчена поймали пару лет назад, когда тот затеял обокрасть семейку Сальде. Босс Гроби, братья Шульц, Верной Кэл-лихан — все помогли собаками и людьми. Из Ферн-Вэлли доставили одного мастера выслеживать беглых негров, и к полудню охота уже шла полным ходом от самой дамбы и вдоль всего берега. Слушайте и знайте, что ни один из всех этих ловцов, ни одна из всех этих ищеек, ни один из пропылившихся мужчин и мальчишек, набившихся в кузова грузовиков, нажравшихся до усрачки какого-то говна и размахивающих в воздухе ружьями, словно это были детские пугачи — а в машинах грохочут канистры с безином, черт, столько безина, что можно целый сарай ниггеров спалить, ну и веревка, боже, столько веревки, что запросто можно накинуть петлю на луну, стянуть ее с неба и связать, как хрюшку перед забоем,— так вот, чтоб мне провалиться, никому из всей этой братии и в голову не пришло, что я мог вот так взять и живым через реку перебраться. К сумеркам все сошлись во мнении, что теперь осталось только сидеть и ждать, на какую дамбы речной волной выкинет мою черную гре-баную тушку. Стоит ли упоминать, что ищейки вы-ы-ы-ы-ли от обиды, охотники на негров ругались на чем свет стоит от разочарования, а толпа обратила свои налитые кровью буркала... в сторону... полей... чувствуя себя обманутой.

Жирная ряшка солнца выкатилась на небеса,Длинные тени деревьев лежат на земле.И вот на том самом сучке,Куда я повесил мой жестяной инструментБезжалостным утромПовис, раскачиваясь на ветру,Черный дымящийся человек.

А звали его Джук Бой Боннер...по крайней мере, мне так рассказывали. Я всю эту историю про ищеек, следопытов и суд Линча узнал только через несколько лет, когда вернулся в эти края, уже прославившись в Чикаго как слепой блюзмен... ну и местечко этот Чикаго... ну и местечко...

Его дорога темна и пустынна,И нет у него кадиллака,Его дорога темна и священна,И нет у него кадиллака -Это черное небо — слепой его глаз,А луна — на нем катаракта.

Ну, а потом Чикаго спекся, и вот уже в Центральном Мемфисе взгромоздился я на бочонок с соленьем и настраиваю мою любимую домодельную жестяную гитару, какие все ниггеры на плантациях делали — в старые добрые времена, в старые добрые времена сидел я на бочке.

Девять струн, стибренных из пи-аа-нина сестры босса, натянутых поверх сосновой плашки, смазанной скунсовым жиром (или енотовым, что ли?). Честно говоря, врать не буду, жир тоже был ворованный. Каждую ночь, как гасли огни, подбирался я к старому покосившемуся сараю, и с крыльца через окошечко дотягивался с трудом до банки (истинную правду говорю), а затем отливал из нее чуток в ворованный половник.

Сидя в темноте рабского моего приюта, я макал ветошь, которая тоже, по чести говоря, была ворованной, в темную вязкую жидкость и втирал ее изо всей силы в ненасытную сосновую плашку.

Ну вот, а потом и Мемфис спекся и стал делом прошлым, и чертово солнце вновь печет мне затылок, а на дворе 1929 год. В тот самый день чувствовал я себя, словно ангел легкокрылый, черный, слепой, сидя на фанерной коробке на задворках Элизиума, стряхивая клещей и птичье дерьмо с моего уныло поникшего оперенья и наигрывая для тебя колыбельную на обглоданном рыбьем хребте.

Аллилуйя! Аллилуйя! Я в Буффало-Спрингз и в карманах у меня ни хера! Но именно здесь одним воскресным утром на собрании баптистской конгрегации звук гитары, на которой кто-то играл ловко и быстро, коснулся моих ушей и вознес меня над зловонной бездной моей слепоты. Он сказал: «Меня звать Хопкинс, Сэм». Сказал: «Мой папаша сбежал с Кларксдейлской плантации. Жу-у-уткий был урод».

Я сказал, чтобы он залазил в кузов грузовика, где я сидел, да! И мы тут же поняли, что сра-бо-та-ем-ся! Ага! И он поиграл чуток в кузове того грузовика, и я поиграл тоже, и вот, следом за Саннилендом Слаймом, Слепым Снуксом Иглингом и Лайт-нингом Хопкинсом, мы снялись с места, оставив чертовых ангелов сторожить нагретые нашими задницами места.

Короче говоря... мы вместе свалили из Буффало-Спрингз.

Снукс Иглинг ослеп из-за опухоли мозга. У него за этим не было никакой религиозной подоплеки, как у меня с моими глазами.

И мы вернулись в Чикаго.

THE FIRST BORN IS DEAD

ТУПЕЛО

Поглядите!Поглядите!Поглядите!Большой черный смерчИдет на Тупело, наше Тупело

Около горизонтаНатолкнулся на реку —Высосал всю до днаТупело-о-о, о, ТупелоТихий мирный наш город Тупело

Гром урчит далекийГолоден как дикий ЗверьЗверь из Бездны к нам пришелОу-оу-о-о-о, всем нам конец!Тупело-о-о, о, Тупело —Зверь явился, и всем нам конец!

Яиц куры не несутИ кочет не кричитВсе лошади взбесилисьО, Господи, спаси! О, Господи, спаси!

Наши улицы стали как рекиИ как улица стала река  

Может ты видишь сон, приятель, можетТы просто сошел с умаЖенщины у оконИ дождь стучит в стеклоПишет он на крышах: «Горе Тупело!Горе Тупело!»О, Господи, спаси! Спаси наш Тупело!

Закройте глазенки, детишкиПесочник к нам идет!Закройте глазенки, детишкиПесочник к нам идет!Но детишки точно знают —Им это подсказала в жилах кровьИм это подсказала в жилах кровьЧто Песочник мертв!Что Песочник мертв!Идет черный дождьИдет черный дождьКругом вода, одна водаНи рыб внизу, ни птиц вверхуНи рыб, ни птицПока на белый светНе явится наш ЦарьО, Тупело! Тупело-о-о!Он родится на белый свет в Тупело!  

В жалкой хижине с крышей жестянойГде лишь грязь и пыль за фанерной стенойМолодая мать лежит на холодных доскахРядом ящик с соломой, в руке ее соскаТупело-о-о, О, ТупелоКолыбелька из ящика для яблок и соска

Суббота дает, а воскресенье крадетДва брата родились, ангелок и уродВоскресным утром мертвый первенец легВ коробку от туфель словно старый шнурокТупело-о-о! Эй, Тупело!Лег в коробку от туфель словно старый шнурок

Мама, люльку покачайМама, крошку укачайМама, люльку покачайО, Господи, спаси! Спаси наш Тупело!Мама, люльку покачайСын твой явится в ТупелоТупело-о-о! Эй, Тупело!Снимет бремя грехов с ТупелоТупело-о-о! Эй, Тупело!Царь твой недалекоТупело-о-о! Эй, Тупело!Снимет бремя грехов с ТупелоТупело-о-о! Эй, Тупело!Что ты посеяло, то и взошло  

  ВОТ И ВСЕ, МАЛЕНЬКИЙ ПРЕЛЕСТНЫЙ РОСТОК

Вот и все, маленький прелестный ростокЯ должен сказать прощайЭтому маленькому прелестному росткуЯ построил вокруг тебя заборСложенный из каменной лжиА правда вонзится в тебя, малышкаСловно топорОтец, взгляни свою дочьКирпичи из горя, выкрошилась известкаЭти кольцом, этим обручем серебряной проволокиЯ стянул ее девичий стволикЧтоб она навсегда осталась ребенком

Вот и все, маленький прелестный ростокЯ должен сказать прощайЭтому маленькому прелестному росткуКак быстро твои сахарные косточкиМеня оплелиЯ должен сказать прощай твоим хрупким костямТомящимся по мнеТы знаешь, что я должен сказать прощай —Так прощайДаже если меня ты предашьВ ту же минуту, когда я покину тебя

Вот и все, маленький прелестный ростокБог знает, что я должен сказать прощай  Этому маленькому прелестному росткуЯ выхаживал ее девичьи побеги, и узловатые сучкиВыросли в могучие ветвиПревратились в ползучие лианыПохожие на вздутые вены на шееИ маленькие прожилкиВсе в тебе поет о прощанииУлетает цветущая накидкаБархатная мантия спадает внизНиже, ниже, нижеНиже, ниже, нижеНижи, ниже, ниже — вот и всеИ ты знаешь, что я должен сказать прощай

Ласкают терзающие звукиИзвечного движения любвиМучительны те сладостные звукиКак плодоносны сочные плодыНо ты знаешь, я должен сказать прощайЭтому маленькому прелестному росткуО, прощай. Да, прощайТы знаешь, я погибаюВсе ниже и ниже и нижеВсе ниже и ниже и нижеВсе ниже и ниже и ниже и прощайТы знаешь, я погибаюДа, ты знаешь, что я погибаюО, ты знаешь, я погибаю  

ПЕЧАЛЬ ДЛИНОЮ В ПОЕЗД