Людмила Мартьянова - Сонет Серебряного века. Сборник стихов. В 2 томах. Том 1
III
Всем посвящения венцыНам были розданы; и свитокПрочитан всем,– и всем напитокЛетейский поднесли жрецы.
В дверь Лабиринта все пловцыВошли с клубком заветных ниток.Всем упоительный избытокСтруили нежные сосцы!
Еще в отчизне темнолоннойДушой блуждает полусонной,С улыбкой материнских губ,
Ладьи владелец колыбельной...Но млеко—хмель; и гостю любЗемли Забвенья зов свирельный,
IV
Глухой певцом владеет хмель;Неволит душу вдохновенье.Тиран, отъемлющий забвенье,Сошел мутить ее купель.
И с неприступного досельПокров срывает дерзновенье;И потрясает откровеньеЕго вместившую скудель...
Внемли живого сердца ропот:Как повторю я страшный шепот,Что Тайна вечная – нежна?
Скажу ль геенне душ мятежной,Как розой боль цветет одна?..Но голос: «Пой о Тайне нежной!»
V
Строй лиры пленной приневоль,О Матерь, к песне неизбежной!Не ты ль учила Тайне нежнойТого, кто «Господи, доколь?» —
Стенал, взирая на юдольЗемной судьбины безнадежной,—Чтоб он познал, по тайне смежной,Что значит в Боге Смерть и Боль?..
Как двойственна душа магнита,Так Плоти Страсть с Могилой слита,С Рожденьем – Скорбь. Ее святя,
Постигнешь, чем страданье будет.Иль муки всей, родив дитя,От счастья мать не позабудет?
VI
Ты, Мать, забыла ль острияСеми мечей, когда загробныйРодился Свет из тьмы утробнойТридневного небытия?..
Не Тайна ль нежная твоя,Земля взрастила воле злобнойРаспятья крест? Горою ЛобнойСвернулась не твоя ль змея?..
Так и Голгофа, братья, – родыМногострадальные Природы,Дабы созрел на Древе Плод!
И Плоть на Древе – роженица.И млеко – крови смесь и вод.И повивальник – плащаница.
VII
Добро пред Богом – свет и тень,И ночь и день. Но зло в стихияхИ в огненных иерархиях —Себе довлеющая лень.
Отвергший Голубя ступеньВ ползучих наречется Змиях.Душа, сиявшая в Мариях,Ты внидешь Марфой в Божью сень!
Что медлит бытия совлечься,Чтоб новой плотию облечься,Тем овладеет Сатана.
Но нет в мирах души недужной,Чем в коей Вечная ЖенаМнит жизнь родить собой, безмужней.
Истолкование сна, представившего спящему змею с женскою головой в соборе Парижской богоматери
Георгию Чулкову
Ущербный серп, что слева роковоюУгрозою над путником висит,Схвати, как жнец, десницей – сон гласит —И цвет змеи скоси косой кривою.
И яд кровей из выи оросит,Разбрызнутый замершей головою,Недужного тебя росой живоюИ древних глыб глаголы воскресит.
Над сонмом душ содвинул взор МедузыНемых громад – осанн застывших – узы;Химерами окаменели львы.
Всклубился мрак над кольцами безглавой;Но хлынет блеск недольней синевы:Жена грядет, одета светлой славой.
Из цикла «Деревенские гостиные»
II. Лога и жнивья
М. А. Бородаевской
IЯ полюбил оазис ваш дубовый,В кольце лугов, средь пашни черноземной,С усадьбою в тиши его укромной,Где ввечеру пустынно кличут совы.
И мнилось мне: когда, как щит багровый,Над пожнивом рудым луны огромнойПовиснет медь,– богов дубровой темнойОн кругозор переграждал лиловый.
Я полюбил скирды, овин и гумна,Когда зари в мерцаньи усыпленномДубы черней и розовей солома;
И семьи жниц скользят в тени бесшумно,Мелькнул табун, а за двором зеленымБелеются во мгле колонки дома.
III. Дружественные тени
Валериану Бородаевскому
IПоследние села мелькнули домы;Меж тростников прозолотился плес;И глуше гул катящихся колесИ дробь копыт в лугах волшебной дремы.
Той тишине казались незнакомыИстомы дня. Легко, как облак рос,Беспамятство... Бурьяном двор зарос.И темные раскрылись нам хоромы.
Сон сторожкий спугнуть боялись мы.Цветок манил, как склеп тепла и тьмы,Где темных душ кружился ладан сладкий.
Ель каждая дрожала там струной.Пруд теплился. И тонкий хлад, украдкой,Нас догонял, как проводник ночной.
Другу поэту
Юрию Верховскому
Молчал я, брат мой, долго; и теперь,Струнами овладев, бряцаю мало.Как было петь? Единому внималоВсе существо веленью: «виждь и верь!»
Завеса тронулась; разверзлась Дверь —И Таинство вселенское предстало.Я созерцал иных времен началоИ слышал голос: «храм и двор измерь...»Века прошли с предлетней нашей встречиИ в миг один, как хартия, свились.От звезд недавних – о, как мир далече!
В эфир иной мы вдруг перенеслись,Себя самих вчерашние предтечи...Хочу пророчить; Муза мне: «молись!»
Таежник
Стих связанный, порывистый и трудный,Как первый взлет дерзающих орлят,Как сердца стук под тяжестию лат,Как пленный ключ, как пламенник подспудный,
Мятежный пыл, рассудок безрассудный,Усталый лик; тревожно-дикий взгляд,Надменье дум, что жадный мозг палят,И голод тайн и вольности безлюдной...
Беглец в тайге, безнорный зверь пустынь.Безумный жрец, приникший бранным слухомК земле живой и к немоте святынь,
К полуночи зажженных страшным духом.Таким в тебе, поэт, я полюбилОгонь глухой и буйство скрытых сил.
1905
* * *Весь исходив свой лабиринт душевный,Увидел я по-прежнему светлоПлывущий в небе Солнца челн полдневныйИ звездное Урании чело.
И возжелал я вспомнить лад напевныйИ славить мир. Но сердце береглоСвой талисман, мне вверенный царевной, —Дар Ариаднин: Имя и Число.
И как таят невесту под фатою,Загадочной одел я красотою,Как ризой ночи, светоносный стих, —
Пока детей играющих не встретил,Поющих звонко славу тайн моих:С тех пор пою, как дети, прост и светел.
1917
Зимние сонеты
1
Скрипят полозья. Светел мертвый снег.Волшебно лес торжественный заснеженЛебяжьим пухом свод небес омреженБыстрей оленя туч подлунных бег.
Чу, колокол поет про дальний брег...А сон полей безвестен и безбрежен...Неслежен путь, и жребий неизбежен,Святая ночь, где мне сулишь ночлег?
И вижу я, как в зеркале гадальном,Мою семью в убежище недальном,В медвяном свете праздничных огней.
И сердце, тайной близостью томимо,Ждет искорки средь бора. Но санейПрямой полет стремится мимо, мимо.
2
Незримый вождь глухих моих дорог,Я подолгу тобою испытуемВ чистилищах глубоких, чей порогМы жребием распутья именуем.
И в гордости гасимой вот итог:В узилищах с немилым я связуем,Пока к тому, кого любить не мог,Не подойду с прощеным поцелуем.
Так я бежал суровыя зимы:Полуденных лобзаний сладострастник,Я праздновал с Природой вечный праздник.
Но кладбище сугробов, облак тьмыИ реквием метели ледовитойСо мной сроднил наставник мой сердитый.
3
Зима души. Косым издалекаЕе лучом живое солнце греет,Она ж в немых сугробах цепенеет,И ей поет метелицей тоска.
Охапку дров свалив у камелька,Вари пшено, и час тебе довлеет;Потом усни, как все дремой коснеет...Ах, вечности могила глубока!
Оледенел ключ влаги животворной,Застыл родник текучего огня.О, не ищи под саваном меня!
Свой гроб влачит двойник мой, раб покорный,Я ж истинный, плотскому изменя,Творю вдали свой храм нерукотворный.
4
Преполовилась темная зима.Солнцеворот, что женщины раденьемНа высотах встречали, долгим бденьемЯ праздную. Бежит очей дрема.
В лес лавровый холодная тюрьмаПреобразилась Музы нисхожденьем;Он зыблется меж явью и виденьем,И в нем стоит Небесная сама.
«Неверный! – слышу амброзийный шепот. —Слагался ль в песнь твой малодушный ропот?Ты остовом ветвистым шелестел
С останками листвы сухой и бурой,Как дуб под снегом; ветр в кустах свистел;А я в звездах звала твой взгляд понурый».
5
Рыскучий волхв, вор лютый, серый волк,Тебе во славу стих слагаю зимний!Голодный слышу вой. ГостеприимнейКо мне земля, людской добрее толк.
Ты ж ненавидим. Знает рабий долгХозяйский пес. Волшебней и взаимней,Дельфийский зверь, пророкам ПолигимнийТы свой, доколь их голос не умолк.
Близ мест, где челн души с безвестных взморийПричалил и судьбам я вверен был,Стоит на страже волчий вождь, Егорий.
Протяжно там твой полк, шаманя, выл;И с детства мне понятен зов унылыйБездомного огня в степи застылой.
6
