Георгий Шенгели - Собрание стихотворений
21. XII.1922
ПИСЬМО
Наварен тягучий сургучЗапонкой золотою;Скрипичного имени ключВ нем легкою лег чертою.По просветам ровных строкМузыку чую в конверте.Но — заревой ли рожокИли валторны смерти?Падает каждый напев,Сердцу дает подножку…Пальцы, захолодев,Надламывают лепешку.
1922
«Прозрачная резервуаров медь…»
Прозрачная резервуаров медь.Хрустальных чечевиц водоворот.И накаленный колпачок звенетьНад синим языком не устает.И клюквовой пластиною стеклоПереградило световой полет,И красное сиянье потеклоТугой струею в черный небосвод.Планетой раскаленною маякВ междупланетной пустоте повис –И рухнет, ринется сейчас во мрак,С белокалильным звоном рухнет вниз.
1923 (?)
«В голубой, как воздух, воде лимана берег…»
В голубой, как воздух, воде лимана берег;Ракушкой ребристой насыпан берег;Вдалеке мерцает рыбачий парус, –Тихое море.Налегай на весла! Разгоним лодку!За кормою пенно воронка вьется;И с шуршаньем хрупким, качнувшись, лодкаВрезалась в берег.И сидим недвижно. Недвижно солнце.Золотою шерстью вспухает туча.Слушай. Слышишь? — выстрел далекий лопнул.Нет… Не Эллада!
1923 (?)
«Акации, голубизна и зной…»
Акации, голубизна и зной,И море неподвижно, как литое.Мы задыхаемся в застылом зноеПод вылинявшим голубым стеклом,Над этой жидкой голубою солью…Где пресной взять? Безводен солончак,Нет угля, не дымится опреснитель,Клоаки пересохли и полны,И облака акацийного духаПропитаны ужиным смрадом их.Весь город бредит, и кладут в больницахНа лоб тифозным вместо льда чугун,И шепотят в церквах, что лето — мстительЗа дерзкий бунт, за этот красный флаг.Лишь кое-где горластый кран пожарныйНачнет сочиться медленно и скупо,И вмиг к нему слетается, толкаясь,Двухдневной жаждой истомленный люд.Кувшины, ведра, чайники, баклагиГорят глазурью, блещут хрусталем;Тот, кто набрал, бредет, как паралитик,Как дароносицу несущий поп, –Не расплескать бы драгоценной влаги!Иссяк источник, не хватило всем;Плач, жалобы, пузырный всплеск удара,Секретный шепот, что «пошла в порту»;И вдруг в голубизне литой и душнойКрутой струей восходит медный дым.Пожар! Еще пожара не хватало…
1923
«Белый дом, большой и ровный…»
Белый дом, большой и ровный,Над ракушечною дюной.В чисто вымытые окнаБьется ветер и закат.Посредине дверь открытаНа балкон полуаршинный,И в гостиной старой люстрыБлекло блещут хрустали.Целый день брожу по дюне,Целый день гляжу на окна:Я из окон этих слышалМедной скрипки медный звук.Неужели та старухаВ кружевной, в крутой наколкеРевматической рукоюЗаставляет петь смычок?Неужели в старом сердцеВместо помыслов о гробеЕсть такая буря скорби,Сумасшедшей страсти взмыв?Неужели СтрадиварийПалисандровою скрипкойПеревесил гроб дубовыйНа решающих весах?Тишина в тяжелом доме.Гуще ветер в небе темном.Дробной галькой сыплет море, –И такая пустота!Поменяться бы судьбою,Холод свой отдать за старость,За клокочущую скрипку,За бунтующую боль!
1923
ОСЕНЬ
Вон — девочка пучок пурпурных листьевПриладила к виску и убегаетПо ветряной, совсем пустой аллееТуда, где синим глазом стынет пруд.Вон — инвалид играет на кларнете, –От клапанов, должно быть, зябнут пальцы, –И тонкий вопль в совсем пустой аллееС дерев сдувает алые листы.Я был бы рад такому подаянью, –Тебе же, друг, бумажный нужен шелест,Да и глаза под черными очкамиТоржественный не радует багрец…А девочка… Мне было бы печальноСреди червонных безответных блесков, –Но до любви тебе еще лет восемь,И чей тебе бы надобен ответ?И я кладу бедняге-музыкантуВ его картуз хрустящую бумажку,И девочке, склонившейся над прудом,Коралловый протягиваю лист, –Но, звонкая, она глядит сердито,Надменную выпячивает губкуИ говорит, широко, по-московски:«Зачем? Их разве мало у меня?»
23. IX.1923
«От звезд тревожным ветром тянет…»
От звезд тревожным ветром тянет;Сквозь ветер чайка промелькнетИ, точно камень, в темень канетЗа фосфористой нитью вод…И я один. И шаг за шагомПо отсыревшему пескуВлачу навстречу беглым влагамМою старинную тоску.Слеза к слезе, ко влаге влага,А к сердцу путь кратчайший — где?Его прокладывает шпагаВ освобождающей вражде!
25. IX.1923
«Над моим одиноким столом…»
Над моим одиноким столомИстлевают ночные часы…Всё, что было, что грело в былом,Я спокойно кладу на весы.И дрожит роковая игла,Напряглось, как струна, острие.Неужели бы гиря смоглаПеревесить всё счастье мое?Но бессмертен сияющий груз –Ком из золота, меда и смол,И под мерное пение музЧашка жизни ложится на стол…Ну, так знай же, так знай же, так знай,Что чем медленней тлеют часы,Тем верней на мучительный райУказуют стрелою весы.
2. X.1923
«Стаял, точно льдинка, час…»
Стаял, точно льдинка, час,Ночь туманом распахнулась.Жизнь истает ломкой льдинкой,И в туман прольется время.Но не жаль мне ничего.Жаль мне домика пустого,Где в окне желтела свечкаИ мерцал клеенкой столик.Жаль мне ящерки ручной,Что доверчиво дышала,Разведя резные лапки,На моей ладони твердой.Жаль пушистое саше,Что порою из комодаВынимала мать, и сладкоЯ вдыхал забвенный запах.А всего больнее жаль,Что никак я не умеюРассказать об этих малыхМилых малостях былого…Ломкой льдинкой тает жизнь,И в песок уходит влага.О, когда б песок отволгшийВ гроб мне бросить не забыли!
1923
ЛИЛИЕНТАЛЬ
Когда я вижу травяные скаты,Отлогие, как женское плечо,И чую ветер, плещущий крылами,И запах чобра, мяты и полыни, –Я вспоминаю золотую дюнуИ прорастанье человечьих крыл…Ивняк тугой увязан и затянут,Как прожилки кленового листа,И полотна промасленного слойЕго облек свистящей перепонкой.И невысокий человек спокойноЗатягивает ремни у плеча,Становится на гребень звонкой дюныИ, отыскав ось ветра, наклонившись,Шагает в воздух и скользит, скользит…Уже забыли мы Лилиенталя.
1924
ДЕНИС ДАВЫДОВ
Над выкругленным лбом взлетает белый кок,Задорно с бальным ветром споря, –И эта седина — как снежный островокСреди каштанового моря.Так было с юности. Но протекли года,Румяные сошли загары,Метнув на грудь звезду, умчались без следаНаполеоновы гусары.Есть рассказать о чем! Но резв мазурки звон,Но сине юной жженки пламя, –И чувствует себя как будто старым онПод боевыми сединами.Закрасить эту прядь! Искусный куафёрВарит канадские орехи.Теперь та девочка не будет, кроя взор,Откидываться в звонком смехе.Теперь та девочка… Но в эти дни поэт,Пьян отгремевшею войною,В пунш обмакнув перо, чертит его портретВсё с той же славной сединою.С ней блещут серебром под инеем штыки,Березина звенит под шпорой,И заливаются военные рожкиСквозь ямб, раскатистый и скорый…Прославленную прядь велел он вымыть вновь.Гордится этим пенным грузом.Что девочкин смешок? Что светских дам любовь,Когда он стал любезен Музам?
1924
