Андрей Плигузов - Стеклянная гора

64.

Встанешь ночью — и будешь смотреть,напрягая глаза,как снуют переулки,наклонясь в ярко-желтоммелькающем свете,будто что-то плетут из соломы.Так и будешь без всякого деламусолить зрачки, и глазазаблестят, свет пойдет со слезой.Слишком горьким лекарствомобносят городских постояльцев.А дома, под дождями насупясь,стоят, сочиняют стихи по-китайски,помнят работу свою.

65.

Мандельштам с головою в рукахищет, где ему лечь, где помягчеземля. Снаряжаем печальные кораблина чужбину, и плывем, и в могилыберем облака, стоявшие над головойМоисея. Но и там не кончаетсянаше кочевье. НочамиДанте слушает тень,склонившуюся над Торой.Под эту диктовкумы идем, и Красная площадьрасступается перед нами, как море.

66.

Кипарисы, деревьязапретной любви,не дающие тени,длинноногие школьники,рекруты ночи,дожидаются времени,за античностью следующего,но опаздывающего.Безголовые бабочкииз-под кисточки Ци Бай-шиизбалованы нежным цветкомс итальянским названием.Не спешим,и поищем в подстрочникезагорелые голени,локти косых парусовво Флориде, кипарисы,скользящий металлдорогого вина. Временадля искусства не самые лучшие:лук, свирель, Апполон,Роберт Лоуэлл, ныне покойный,музыкальная школа, молочныегаммы, смуглый отрок,которому звуки не впрок.

67.

                              Н.Г.Проверим узы брачныес тобою, высота,здесь, в пламени горящеготернового куста,здесь, на библейской пустоши,в ветхозаветной тьмепространства безвоздушного,в бесснежной той зиме,что нас несла над городом,держала на весу,сорила полустертымимонетками. К лицусухой тянулась варежкой,но не было тепла.Зато была испарина,зато - напополампостель делили, чистуюстелили простыню,и это все записано.И я себя виню,что поздно образумился,что лишь сейчас вхожув огонь, в чужую улицу,где пальцы обожгу.Прошу огня неспящего,что ходит по пятам,прошу того, горящеготернового куста.

68.

Под причальной стенкой в порту затрубил тритон.Домовой зашаркал на кухне, но скоро заснул.Во дворе деревья стоят в демисезонных пальто.Дома нет никого, и цветок отворачивается к окну.Я хотел бы все это видеть в морской бинокль,я бы много дал, чтобы в этой сказке заснутьи проснуться в ней же, чтоб в кладовке пахло вином,и разбухшая форточка открывалась прямо в весну.Хриплый рык радиолы и мышеловок стук.И тритоны трубят и плещутся между тяжелых барж(Больно длинная строчка, будто идешь и идешь по мосту,и не знаешь куда. А солнце встает за спиной и идет туда же).

69.

В кухне на плитке варится жженка.Ночь громыхает автобусом желтым.Крупными каплями пахнет из сада.Знаю: Господь снисходителен к слабым.Мучится славой надтреснутый тенор.Оперный свет наполняется тенью.Курит на цепкой солдатской кроватиСтарый военный в больничном халате.Все это пригороды обещают,Эту мораль вперемежку с вещами.С ней в коридоры, где пахнет стареньем,Входят, как входят в небесные реки,Чтобы уснуть и под утро умыться.В женщинах - отроческая невинность.Дети — как найденные в капусте.Сотня народов. Пятнадцать республик,Пригородов, придорожных поселков,Сладкого воздуха, мяты, карболки,Призывников, невоинственных с виду –Вот их выкрикивают по алфавиту!

70.

Что же осень? Хотелось бы знать,что же осень? Кудапотянулись купальные шапочки, парусаэкранов в курортных кинотеатрах,небеса с нарисованнымижуравлями? Осень –то, что останется,когда все они уплывут,улетят, и ручей не застынети не пересохнет, а простопотечет внутрь земли.Осень - это мы,с воспаленными веками,это зимняя птица, поющаяна руках у мертвого дерева.

71-73.

Детдомовцы поют псалом Давидана пионерском празднике. СлепойХристос зовет поводыря идти в Эммаус –зачем? Не знаю. Потные крестьянес гружеными повозками минуютзаставы городские, напеваяо том, что было время — миновалосьдавно, что и у Волгикогда-то золотое было дно...А шарлатан толкует сны вдовеи манит мальчика из бакалейной лавки,и трет усердно цыпки на руках.Вот сон вдовы: она купила лошадь,а муж-покойник денег пожалели бил вдову со странными словами:Настанет Пасха, говорил, тогдаи я на нашем Сивке покатаюсь,покуда же коня побереги!..Печеной рыбой накормили нищихи понесли детдомовцам остатки:уж больно жалостно они поют,и что же делать с ними, если имеще не время, и Христу не времяпроситься в путь - все этот сочинитель,который на руку нечист, его бы, гниду,да придавить!..

***

Десяток лет, услужливый десятоклениво-добродетельных мещанвсегда найдет работу, например,перебирает, пальцы наслюнив,давнишние рентгеновские снимкистоличных городов старинных,желающих родниться и потешитьсвою страну случайным кумовством.Все тот же предприимчивый десяток,отборный взвод благих надежд и планов,качает волны кардинальских шапоки вены политических границвскрывает металлической линейкойс дециметровой меткой по бокам,да так, что карты заплывают краснойи черной кровью. Этой несвободыв определеньи собственного цветане знает только юноша-дельфин,играющий с монахиней-русалкойв рябой адриатической воде,да несколько читателей, чей возраствнушает опасение. Десятоксдает дежурство. А другой десятокпозлее, понахальнее, выходитпод наши окна и чеканит шаг.

***

По воскресеньям в городском саду,где все мурлычут песни Окуджавы,Князь Тьмы, малец в косых татуировках,стоит с зажженной спичкою в руке.И девочка чернильный морщит носик,капризничает у него под кожей,потягиваясь, ляжками поводити держит на руках: "Любовь до гроба"и что-то полустертое: "Кто не был,тот..." Тот, конечно, будетвот здесь, в саду, и побежит собакойв соседский сад, чтобы скулить и драться,и спать без памяти, и шевелитьразбитыми губами в лунном свете,и спички жечь у черного окна.Две половинки времени сошлисьи нас нашли не там, где мы живеми в очередь встаем в затылок,а там, где были, жили, целовались:Замри! И снова в городском садуКнязь Тьмы мусолит скипетр и державу –бутылку в правой и ранетки в левой,и девочка сулит любовь до гроба.

74.

«Аз, буки, веди, глаголь...» — по слогамповторяют обрусевшие немцы,казахи, корейцы, евреи.Константин и Мефодий диктуютим слово за словом,пряча лица, монахинад ними поют в небесах,стаи галок летят от засечнойчерты и кричат по-славянски.На дорогах, на торжище,в церкви, на вокзальном перронешепчут, дышат друг другу в лицо,поют в унисонторжество православияв этой великой стране, Рим затмившей,изменившей латыни державемоскалей, новгородцев,опальных бояр из Твери.Хриплый говор идет, как история,против течения рек.Широко, где на картеобозначена наша земля,натекает, как будто в дырки от циркуля,туда, где живут,лясы точат, похабщинупишут на стенах, поют по-славянскии жмутся на папертихристианского храма России.

75.