Андрей Плигузов - Стеклянная гора
52.
Перед тобой закроют магазин,пойдешь, в себе воображая старость,и в запотевших стеклах вид товароврасплывчат так, как слишком уж вблизиувиденная жизнь. Теперь недаромбоишься писем, и теснят в грудипровинция, тоска, психоанализ.А ты немытой улицей пройди,ложись, в пустой постели поваляйся,не зная дела. И не приведиГосподь тебе соревноваться в слове.Деревья накрутили бигуди и ждут весны.Должно быть, наготовесоседи-малыши с большим мячом.И только ты, выходит, не при чем.
53.
Подробности вошли в мои стихи.В горах посуды, фонарей, трещетокзачеркнутых (читай черновики)зарыта и пробьется ненарокомта золотая жилка, чьи виткиуводят в землю загодя, до срока.Но не затем, чтоб в норах напрямкиползти к Москве, слепою тычась мордой,а чтоб сильней играли желваки,чтоб разогнуться в небо, чтобы городподнять в руках. Пожалуй, не такимкак я, садиться и марать бумагу.Морковному, застиранному стягуодин, тайком и вслух, побатальонноя присягал. Но в нынешних знаменахгустеет время, закипают краскипунцовой, кумачевой кровью лет.Я не желал бы и господской ласки,и в отреченьи преступленья нет,и белая бумага - не указка,во всяком случае, на этот свет.
54.
Я пишу каждый день, затеваянебезопасную тяжбусо своею страной, старомодную,как стихи с перекрестной рифмовкой.А тем временем детиотовсюду выходят во двори всем отпускают грехи. Труднокнигу закончить, попробуйте написатьо соломенных тонких лучах –они светят из детства, и в сегодняшнем днене кончаются,а текут сквозь предметы туда,где параллельные скрещиваются,и все знают друг другапо детским ласкательным именам.Жить монахом в миру,что почти невозможно,и писать,что также почти невозможно сегодня,ничего не скрываяиз того, что дано на письме.
55.
Мы изменимся. Время еще позволяет,потому что теперь и Фомаразмышляет о бессмертии душ:вот придут - и докажут ему.Так бывает, что утромв оконном стекле у тебя за спинойя вижу свет,подробно описанный Муни.Выше, выше кивайте мне вслед,монашеские куколи анестезиологов,я хотел бы уйти в эту осень,так прекрасна она. Выше трубы,сторукие клены,герольды осеннего леса!
56.
Природа почти незаметнопрореживает поколения,пустяк - то, что нам предстоит.Спасибо,густеющий строй языка,старинная музыка, рябьпо воздуху плещущих флексий(на них-то слова и возносятсяк небесам). Это песня,которую дед начинал,взбираясь на хоры своей водокачки,и поет до сих пор, покашливая,если Там его еще мучат болезни.Мы попросим у Бога работыи будем прилежны, чтоб послеуснуть - там, где дед напеваетсолдатскую песню.
57.
Вечер в маленьком городке.Девочек водят на реку курсантыс красными кончиками ушей.Звезды падают косо,как по линейкам ученических тетрадей,трамваи приплясывают на поворотах,и воскресенье смотрится в водумежду самодельными поплавкамии размокшим хлебом.Это лето не щедро —оно разрезает яблокои меньшую долюподает мне, а от большейоткусывают девочки и курсантыс сухим яблочным соком на губахи представляют себе,что уже давным-давно целуются,а городские садыподходят со всех сторони закрывают их ветвями.
58.
Меня окружают женщины,они чешут волосы над моей кроватью,они приносят теплую водув высоких жестяных кружкахи смотрят, как я пью,а я и не знаю, которая из них –моя мать.Я сплю и вижу своих сестер,девочек, пахнущих ежевикой,и кто-то другой выводит их за рукупод дождьи идет босикомпо крошкам именинного пирога.Я просыпаюсь утромс молочной ириской во рту,и опять женщины чешут волосы,их локоны проходят надо мнойтемными волнами, и за гребенкойвспыхивают электрические искорки звезд:это моя матьи та девочка, которая ещеподрастет и родит мне сына.
59.
Мать выжимает варежки,раскладывает на батарее,лыжи с лыжными палкамишепчутся о снегопаде,а мыши ходят под полом,выглядывая прямо в сказкуо маленьком глупом мышонке.(Мышонок, я часто плакало тебе, в ожидании утреннегоснега за нашим домом).Куда деваются слезки,наплаканные малышами?Наверно, туда же, в снежинки,в мягкий пушок на ветках,и в беспокойные звукивесенних ручьев, а оттуда,из талых дворовых вод –плеск, подголоски чистыхнесопряженных гласныхнаходят место в строке,опять попадают в сказку,и вновь обращаются в слезы,в смех, и во все такое,что все мы узнали в детстве,у матери на коленях.
60.
Брата моют в ванне.Он боится мыла,щурится и хнычет,голенький и мокрый,а на животебледный след резинкии синяк на локте.Подставляет плечи,выпрямляясь в теплыхводах. Все сначала:брата моют в ванне,шоркают мочалкой.Я стою в обнимкус мягким полотенцем,старший брат, и знаю:это я придумал,мы ведь вместе с мамойтак вдвоем и жили,я мечтал о брате,а она курила тайно,и на вечеруходила в новомплатье. Все сначала:брата моют в ванне,ясно, ясно вижубледный след резинкии синяк на локте.
61.
Всю субботу деревнятопит углем чугунные печи,броненосцы тридцатых годов,и плывет между дачных поселковк реке. Овцы смотрят с ковчегаи спокойными голосами разговариваюто траве в белых крапинкахпервого инея.Детский сад водит волнырук, и морские фигурызамирают и движутся снова.Пахнет скорым обедом.Шестилетние смотрят, как небои овцы, и дым, и речная водаподнимаются отовсюдуи уже над подушкой стоят,но на правом боку их не видно,и теперь уже нужно свернуться калачиком,спать.
62.
Я уже написал, что античныебоги жили у нас во дворе -громко сварились, грохотали посудой,а чуть отвернешься –говорили страницами изСофокла, утирали слезунад несчастной судьбою Эдипа,Ипполита жалели. Нам, мальчишкам,давали кривые монетки намарки и леденцы и гонялибездомных собак из подъезда.Только этих богов мы и знали,прекословили им, поднималиих на смех, на заборахрисовали кирпичною крошкойи писали: дурак. Вот и выросли.Сами теперь разбираем покупки,шумим, кулаками стучимдруг на друга — а онитихо шепчутся, тихо ходятпо весеннему облаку.Смотрят сверху на крыши домов,над землею проносят дожди.Нагибаются к нам, улыбаются,машут отставным шалопаям,и солнечных зайчиков водятпо двору, по траве,по зеленым верхушкам деревьев.
63.
Все более простоработу свою понимаю –прежде жил по подсказке,прислушивался к голосам,а нынче оглох и слышувсе то же: давай, работайа как работать - не слышу.Мы выросли не на школьнойлатыни, и певчие лебединескоро нас отыскали.Коллегии тишиныи утренний воздух лесаучили нас, как придется,и все мое поколениечужим языком говорит,а я говорю, как умею.Я в первый раз это понялв пустом дровяном сарае,когда ты держала Словона кончике языкаи Словом меня кормила,как кормят слюной птенца,и вышла под дождь, и русскийустный стучал по лужам,и платье твое прилипло.
64.
