Семён Кирсанов - Эти летние дожди...(Избранное)

n2 = 1 + (4 pi N e2)/K?

(Эн квадрат равняется единице плюс дробь, где числитель четыре пи эн е квадрат, а знаменатель некое К?)

Но цель еще далека, а стекло безответно и гладко. Но уже шевелится догадка! Что, если выпрямить иглы частиц, возвратить, воскресить отражение? Я на верном пути! Так идти — от решения к решению, ни за что не назад! Нити лазеров скрещиваются и скользят. Вот уже что-то мерещится! —

Покроетсеребристый инейповерхность света и теней,пучкимогущественных линийзаставит он скользить по ней.

Еще туманно,непонятно,но калька первая снята,сейчас начнутсмещаться пятна,возникнут тени и цвета,

И — неудачамине сломлен,в таинственнейшей темнотеон осторожно,слой за слоем,начнет снимать виденья те,

которым не было возврата,и, зеркалозачаровав,заставит возвращаться к завтрадавно прошедшее вчера!

Границы тайны расступаются,как в сказке „Отворись, Сезам!“.Смотрите, видите?Вот — пальцы,к глазам прижатые,к слезам.

Вот — женское лицо померклоизмученностью бледных щек,а зеркало —мгновенно, мелькомвзгляд ненавидящий обжег.

Спиною к зеркалувас любят,вас чтут,а к зеркалу лицомждут вашей гибели,и губят,и душат золотым кольцом.

Он видит мальчика в овале,себя он вспомнил самого,как с ним возились,целовалиспиною к зеркалу — его.

Лицом к нему —во всем помеха,но как избавиться,как сбыть?И вновь видение померкло.Рука с постели просит пить…

Но мы не будем увлекатьсясюжетом детективных книг,а что дадутвместо лекарства —овал покажет через миг…

И вдруг на воскрешенной ртутимольба уже ослабших руки стон:— Убейте, четвертуйте,дитя оставьте жить!—И вдруг,

как будто нет другого средства —не отражать!—сорвется вниз,ударится звенящем сердцемоб угол зеркало…И жизнь

в бесчисленных зловещих сценахсебянедаром заперла!Тут был не дом,тут был застенок,—и это знали зеркала.

Все вышло!С неизбежной смертьюугроз, усмешек, слез, зевот —ушловсе прежнее столетье!А отраженье —вот —живет…

На улице темно,ненастно,нет солнца в тусклой вышине.Отвозятбедного фантастав дом на Матросской Тишине.—

А тебя давно почему-то нет. Но разве жалоба зеркало тронет? В какой же витрине тонет твой медленный шаг, твои серьги в ушах, твой платочек, наброшенный на голову? И экрану киношному, наглому дано право и власть тебя отобрать из других и вобрать. А меня обобрать, обокрасть. И у блеска гранитных камней есть такое же право. Право, нет, ты уже не вернешься ко мне, как прежде, любя. Безнадежная бездна, какой ты подверглась! Фары машин, как желтые половцы, взяли тебя в полон. Полированная поверхность колонн обвела тебя вокруг себя. Не судьба мне с тобою встретиться. Но осталось еще на столе карманное зеркальце, где твое сверкало лицо, где клубилась волос твоих путаница. Зеркальный кружок из-под пудреницы меньше кофейного блюдца. В нем еще твои губы смеются, мутный еще от дыханья, пахнет твоими духами, руками твоими согрет!

Но секрет отражений ведь найден. Тот фантаст оказался прав: сколько вынуто было зеркал из оправ и разгадано! Значит, можно по слоику на день тебя себе возвращать, хоть по глазу, по рту, по витку со лба, какой перед зеркальцем свесился. Слоик снял — и ты смотришь так весело! Снял еще — слезы льются со щек. Что случилось тогда, когда слезы? Серьезное что-то? Ты угрюма — с чего? Вдруг взглянула задумчиво. Снял еще — ты меня будто любишь. А сейчас выжимаешь из тубы белую пасту на щетку. Вот рисуешь себе сердцевидные губы и лицо освежаешь пушком. Можно жить и с зеркальным кружком, если полностью нету. Так, возьмешь безделицу эту — и она с тобой может быть… —

А может быть,пещеры,скалы,дворцы Венеций и Гренад,жизнь,что историки искали,в себе,как стенопись,хранят?

Быть может,сохранили стеныдля нас,для будущих времен,на острове Святой Еленыкак умирал Наполеон?

И в крепости Петра и Павла,где смертник ночь провел без сна,ничто для правдыне пропало,и расшифровки ждет стена?

А „Искры“ ленинскойстраницазасняла между строк своихнад нейсклонившиеся лицав их выражениях живых?

Как знать?Окно дворца Растреллиеще свидетелем стоитянварским утромпри расстреле?

А может быть,как сцены битввокруг Траяновой колонны —картины стачек и трудаи Красной гвардии колоннынесетфабричная труба?

И может быть,в одной из комнатне в силах потолок забыть,что Маяковский1 в пальцах комкал,что повторял?..И может быть,

валун в пустыне каменистой,куда под стражей шли долбить,—партсбор барачных коммунистовзапечатлел?..И может быть,

на стеклах дачи подмосковнойсвой френч застегивает теньтого,чей взгляд беспрекословныйтревожит памятьпо сей день?

Но, может,и подземный митингпрочнее росписей стенныхеще живет под гром зенитокна арках мраморно-стальных?

Все может быть!..Пора открытийне кончилась.Хотите скрытьот отражений суть событий,—зеркал побойтесь,не смотрите:они способны все открыть.—

Стой, застынь, не сходи со стекла, умоляю!Как ты стала мала и тускла!Часть лица начинает коверкаться.Кончились отражения зеркальца — оно прочтено до концаПустая вещица!Появилась на ней продавщица ларька, наклоняясь над вещами…И в перчатке — твоя, на прощанье, рука… —Зеркала —на стене.Зеркала —на столе.Мир погасших тенейв равнодушном стекле,

В равнодушном?..О, нет!Словно в папках„Дела“,беспристрастный ответмогут дать зеркала.

Где бы яни мелькал,где бы тыни ждала —нет стены без зеркал!Ищут нас зеркала!

В чьей-то памяти ждут,в дневнике,в тайнике.„Мертвых душ“ не сожгутв темный час,в камельке.

Сохранил Аушвицстоны с нар —вместо снов,стены —вместо страниц,след ногтей —вместо слов.

Но мундирную грудьс хищным знаком орласквозь пиджакгде-нибудьразглядят зеркала.

В грудь удар,в сердце нож,выстрел из-за угла,—от улик не уйдешь,помнят всёзеркала.

Со стены —упадет,от осколков —и тоникуда не уйдеткто бы ни был —никто!

1969

Семен Кирсанов. Собр. соч. в 4-х томах.

Москва: Худож. лит., 1974.

Жизнь моя, ты прошла

Жизнь моя,ты прошла, ты прошла,ты была не пуста, не пошла.

И сейчас еще ты,точно след,след ракетно светящихся лет.Но сейчас ты не путь,а пунктирпо дуге скоростного пути.

Самолет улетел,но светлав синеве меловая петля.Но она расплылась и плывет…Вот и все,что оставил полет.

1964

Я бел, любимая

Я бел,любимая.Я — мел,который морем были рыб и птиц имели побелел.Я меловой период.В глубинеесть отпечатки раковин на мне.Моя ладонь, и талишь оттиск допотопного листа.А ты — начало.Ты полёт стрекоз.Ты всплеск летучих рыб.Ты небо первых гроз.Ты только что начавшаяся жизнь.Ты радуга,ты первая из призм.Ты только что открытые глаза.Ты водопад из золота волос.Ты вылет первых ос.А я — глубинный мел,в моей душебылых стрекоз, и рыб, и птиц клише.Рукой весёлой камни разгребя,на беломмне —прочти:«Любил тебя».

Примечания