Ярослав Смеляков - Работа и любовь
ПОРТРЕТ
Сносились мужские ботинки,армейское вышло белье,но красное пламя косынкивсегда освещало ее.
Любила она, как отвагу,как средство от всех неудач,кусочек октябрьского флага —осеннего вихря кумач.
В нем было бессмертное что–то:останется угол платка,как красный колпак санкюлотаи черный венок моряка.
Когда в тишину кабинетовее увлекали дела, —сама революция этопо каменным лестницам шла.
Такие на резких плакатахпечатались в наши годапрямые черты делегаток,молчащие лица труда.
* * *
Ты все молодишься. Все хочешьзабыть, что к закату идешь:где надо смеяться — хохочешь,где можно заплакать — поешь.
Ты все еще жаждешь обманомсебе и другим доказать,что юности легким туманомничуть не устала дышать.
Найдешь ли свое избавленье,уйдешь ли от боли своейв давно надоевшем круженье,в свечении праздных огней?
Ты мечешься, душу скрываяи горькие мысли тая.
Но я‑то доподлинно знаю,в чем кроется сущность твоя.
Но я‑то отчетливо вижу,что смысл недомолвок твоихкуда человечней и ближеактерских повадок пустых.
Но я‑то давно вдохновеньемсчитать без упрека готовморщинки твои–дуновеньесошедших со сцены годов.
Пора уже маску позерствана честную позу сменить.Затем, что довольно притворства,и правдою, трудной и черствой,у нас полагается жить.
Глаза, устремленные жадно.Часов механический бой.То время шумит беспощаднонад бедной твоей головой.
КРЕМЛЕВСКИЕ ЕЛИ
Это кто–то придумалсчастливо,что на Красную площадьпривезне плакучеепразднество ивыи не легкую сказкуберез.
Пусть кремлевскиетемные елитихо–тихостоят на заре,островерхиедети метели —наша памятьо том январе.
Нам сродниих простое убранство,молчаливаяих красота,и суровых ветвейпостоянство,и сибирских стволовпрямота.
СУДЬЯ
Упал на пашне у высоткисуровый мальчик из Москвы;и тихо сдвинулась пилоткас пробитой пулей головы.
Не глядя на беззвездный куполи чуя веянье конца,он пашню бережно ощупалруками быстрыми слепца.
И, уходя в страну инуюот мест родных невдалеке,он землю теплую, сыруюзажал в коснеющей руке.
Горсть отвоеванной Россиион захотел на память взять,и не сумели мы, живые,те пальцы мертвые разжать.
Мы так его похоронили —в его военной красоте —в большой торжественной могилена взятой утром высоте.
И если, правда, будет время,когда людей на страшный судиз всех земель, с грехами всемитрикратно трубы призовут, —
предстанет за столом судейскимне бог с туманной бородой,а паренек красноармейскийпред потрясенною толпой.
Держа в своей ладони правой,помятой немцами в бою,не символы небесной славы,а землю русскую, свою.
Он все увидит, этот мальчик,и ни йоты не простит,но лесть — от правды, боль — от фальшии гнев — от злобы отличит.
Он все узнает оком зорким,с пятном кровавым на груди,судья в истлевшей гимнастерке,сидящий молча впереди.
И будет самой высшей мерой,какою мерить нас могли,в ладони юношеской серойта горсть тяжелая земли.
ПЕСНЯ
Мать ждала для сына легкой доли —сын лежит, как витязь, в чистом поле.В чистом поле, на земле советской,пулею подкошенный немецкой.
Мать ждала для дочери венчанья,а досталось дочери молчанье.Рыжие фельдфебели в подвалетри недели доченьку пытали.
Страшные придумывали муки,белые вывертывали руки.Три недели в сумраке подваланичего она им не сказала.
Только за минуту до расстрелавспомнила про голос и запела.Ах, не стонет мать и не рыдает —имена родные повторяет.
Разве она думала–рядила,что героев Времени растила?В тонкие пеленки пеленала,в теплые сапожки обувала.
Вот опять ты мне вспомнилась, мама,и глаза твои, полные слез,и знакомая с детства панамана венке поредевших волос.
Оттеняет терпенье и ласкупотемневшая в битвах Москвыматеринского воинства каска —украшенье седой головы.
Все стволы, что по русским стреляли,все осколки чужих батарейнеизменно в тебя попадали,застревали в одежде твоей.
Ты заштопала их, моя мама,но они все равно мне видны,эти грубые длинные шрамы —беспощадные метки войны…
Дай же, милая, я поцелую,от волненья дыша горячо,эту бедную прядку седуюи задетое пулей плечо.
В дни, когда из окошек вагонныхмы глотали движения дыми считали свои перегонипо дороге к окопам своим,
как скульптуры из ветра и стали,на откосах железных путейднем и ночью бессменно стоялибатальоны седых матерей.
Я не знаю, отличья какие,не умею я вас разделять:ты одна у меня, как Россия,милосердная русская мать.
Это слово протяжно и краткопроизносят на весях родныхи младенцы в некрепких кроватках,и солдаты в могилах своих.
Больше нет и не надо разлуки,и держу я в ладони своейэти милые трудные руки,словно руки России моей.
ЗЕМЛЯ
Тихо прожил я жизнь человечью:ни бурана, ни шторма не знал,по волнам океана не плавал,в облаках и во сне не летал.
Но зато, словно юность вторую,полюбил я в просторном краюэту черную землю сырую,эту милую землю мою.
Для нее, ничего не жалея,я лишался покоя и сна,стали руки большие темнее,но зато посветлела она.
Чтоб ее не кручинились кручии глядела она веселей,я возил ее в тачке скрипучей,так, как женщины возят детей.
Я себя признаю виноватым,но прощенья не требую в том,что ее подымал я лопатойи валил на колени кайлом.
Ведь и сам я, от счастья бледнея,зажимая гранату свою,в полный рост поднимался над неюи, простреленный, падал в бою.
Ты дала мне вершину и бездну,подарила свою широту.Стал я сильным, как терн, и железнымдаже окиси привкус во рту.
Даже жесткие эти морщины,что по лбу и по щекам прошли,как отцовские руки у сына,по наследству я взял у земли.
Человек с голубыми глазами,не стыжусь и не радуюсь я,что осталась земля под ногтямии под сердцем осталась земля.
Ты мне небом и волнами стала,колыбель и последний приют…Видно, значишь ты в жизни немало,если жизнь за тебя отдают.
* * *
Там, где звезды светятся в тумане,мерным шагом ходят марсиане.
На холмах монашеского цветуни травы и ни деревьев нету.
Серп не жнет, подкова не куется,песня в тишине не раздается.
Нет у них ни счастья, ни тревоги —все отвергли маленькие боги.
И глядят со скукой марсианена туман и звезды мирозданья.
…Сколько раз, на эти глядя дали,о величье мы с тобой мечтали!
Сколько раз стояли мы смиренноперед грозным заревом вселенной!
… У костров солдатского приваланас иное пламя озаряло.На морозе затаив дыханьевыпили мы чашу испытанья.
Молча братья умирали в ротах.Пели школьницы на эшафотах.
И решили пехотинцы нашивдоволь выпить из победной чаши.Было марша нашего начало,как начало горного обвала.
Пыль клубилась. Пенились потоки.Трубачи трубили, как пророки.И солдаты медленно, как судьи,наводили тяжкие орудья.
Дым сраженья и тру. ба возмездья.На фуражках алые созвездья.…Спят поля, засеянные хлебом.Звезды тихо освещают небо.
В темноте над братскою могилойпять лучей звезда распространила.Звезды полуночные России.Звездочки армейские родные.
…Телескопов точное мерцаньемне сегодня чудится вдали:словно дети, смотрят марсианена Великих Жителей Земли.
МОЕ ПОКОЛЕНИЕ
