Вячеслав Ладогин - Спички

Коробок VI

Что за лицо там за строкой?

Кость абрикоса

Смех, легкомыслие кому же надоест?Кто жаждет горечи «звериного» серьёза?Съесть слаще мякоть, нежли кость от абрикоса,А кость – в роток чужой, глаза позор не съест.

Страсть к дольче жизни, к сладкой вите, наконец,Как оземь косточка ударится, и баста…Чушь, в абрикосовую мякоть от небесНет смысла прятаться – как цербер синь глазаста.

Вы горько плакали

(из раннего)

Вы горько плакали, мне было вас так жаль,Вкруг ваших плеч я обернул, как шаль,Мою любовь расшитую цветами.Вы улыбнулись, вы затрепетали,Утёрли слёзы, горе позабыли,И шаль мою по праздникам носили.

Был жарким месяц май. Прошло сто лет.Мою любовь вы превратили в плед,И грелись в нём у старого каминаПод пианино, иногда наивноШутили вы над пышностью соцветийНа вашем старом, верном, тёплом пледе.

Однажды, возвратясь издалека,Я постучал к вам в дверь. Вы отворили.Я вам принёс букет свежайших лилий.При виде вашего половикаЯ понял, что прошло ещё сто лет,Что износили вы свой старый плед.

Жаворонок

Я вылуплен кричать «привет, заря».И – в небе брызга, – вмещаю в клюв я пенье.В слова преображается, горя,Луч солнечный,Дробящийся о перья.

Не плачу, и чужих я слёз не пьюВ руке у ветра под дождём не мокну.«Привет», – спою,«Заря», – спою, и смолкну.Два. Два. Два слова слышал, их – пою.

Дробящийся о перья чистый лучЕсть радость речи.Глуп, одной ей – внемлю.Гнездо – Ладонь живая выше туч.Здесь облака мне застилают землю.

О нём, гнезде, могу одном грустить,И грусть поёт, как наст крошат полозья.Но час пришёл,С ним – завязи, с ним – кисть,С ним косточки, с ним солнечные гроздья.

Не плачу я, чужих я слёз не пью,В живой руке я под дождём не мокну.«Привет», – спою,«Заря», – спою, и смолкну.Два. Два. Два слова слышал, и пою.

Казнь Рылеева

Есть смерть… и – казнь. Казнь – смерть в квадрате,С учётом снов перед концом.Вот с опрокинутым лицомМне вы и вспомнились, Кондратий,

Кондратий Фёдорович – какПсалмы слагая в каземате,Подсаливали русский мракСлезой нелюбого дитяти.

У нас у всех одно рожденье.Был дважды вздёрнут, кто сумел.В слезах любви и вдохновенья,С петлёй на горле, бел как мел,

Как вас не стало, песнопеньеЛишь жаворонок и допел.

Мужицкое нытьё

У работяг есть интонация нытья,Корявая на слух, но сердцу не чужая,Распев докучливый, как книга Бытия.К стыду аз, Ладогин, её лишь обожаю.Беспомощна её сентиментальность, вдругНахлынувшая: хлюп! – и обычайно спьяну,Воспоминания про добрый нрав подруг,О верности друзей, чьи мысли без обману,

О ярких жизни полосах, к примеру оТом, что герою моему сказал начцеха,О том, как на курорте было хорошо…

И приступ чувствуешь, и несуразность смеха,

Виват, дивертисмент несмазанных дверей,Небритая, палеолитская культура,Мне, как художнику, твоя близка натура,Щемишь ты душу, и она, душа, добрейБывает к золотой (июльский луч) травинке,

Тут землю всю люблю, и каждый сантиметр,Тут мальчиком хочу погибнуть в поединкеЗа честь, за Родину, за пошлый сантимент.Тут думаю: вот так смешно из желудейРождаются дубки, боряся с буйством дёрна,Бояся коз, и гроз, и сапогов людей…Нытьё заносчиво, обидчиво и вздорно,Нудёж о том, что, мол, смотрите на меня,Какой я огурец, что прожил жизнь такую,

Моя ли в том вина, что, вот, жена – змея,Всю юность я спустил с откоса огневую,Что нет отдушины, что жизнь, как то вино,Кончается, что ангел-бомж сдаёт бутылкиБессмертной бабе в запылённое окно,Античной Клавдии со гребешком в затылке,Раисе, Лидии, иль Зое – именаПивных богинь, живых надгробий, жирных граций…Вахлацкое нытьё, твоя ли в том вина? —Милей мне твой псалтирь сонатных вариаций.

О, детство золотое

Ни звука в сердце нет, и очень тихо – в доме.Дым сигареты, будто выгорела страсть.И «Нервы» Анненского спят в объёмном томе.Не хочется желать и невозможно красть.

Я в шоке: «Это рай, бывает ли такое?Душа, как утаишь от мира торжество»?– Бог знает, как… и вдруг сильней всегоСпеть пьяно хочется: «Ты ж, детство… ты ж, златое»!

В Петергофском парке

Гуляя в Петергофском парке,Став гусляром – в подводном мире:В воображеньи строишь церковь,И возвращаешься к жене,А здесь вокруг тебя химеры,А здесь вокруг тебя русалкиГуляют в петергофском паркеИли в неведомой стране.

Лист подорожника на ранку,Стихотворение на память.Корабль в небе с рёвом мчитсяНад паутиной городка,Не думаю на травы падатьНа восковых прекрасных крыльях.Ты ждёшь меня в аллее парка.Причал. Травища высока.

Подросток

Элегия

Любите самого себя

Что за лицо там, за строкой?Ты ль – прежний Славка? Скажь мне слово,Застрочник, молви, всё не ново —Сквозную рану успокой.Глаза я увидал: твои,Вчерашний «я», подросток странный —Полны не слёз и не любви,Но черни, звезднообуянной.

Ночь, улица, фонарь… фонарь —Ты плоской усмехнулся шутке.Мы едем (в рифму) на попуткеВ гэ Павловск – зелень, киноварь,Парк общих нам воспоминаний,Где ты-я некогда в тениПрожёг, свободный от желаний,«Златыя», – извините, – «дни»

И вновь глядишь ты на меняСквозь текст, лица не узнавая,Кто для тебя – трава, тропа яНа дёрне золотого дня?Английский, может, я пейзаж?Ты свистнешь: «жизнь – фью – пролетелаКак», – скажешь, – «сойка просвистела»…Возьмёшь советский карандаш,Срифмуешь на листочке в клетку,…В пустом окне и – в золотом —

Рассеянно увидишь веткуСирени, ветку за стеклом,Так врозь, друг-Славка, мы с тобойЖивём, глазами не встречаясь,Звёзд полной бездне скажем «Ой»,Как тело с духом, разлучаясь,

Ты – за строкой, я – перед ней…Что слаще, мальчик, что больней,Чем с прошлым «я» своим разлука:(Раз) невозможность говорить,(Два) слышать сердце друг у друга?(Три) «нашим жизням в царстве звукаЕдину часть не обхитрить», —

Как сам Г.Р. бы спел Державин —Ловец блестящих фазанов,Рыбак на зорьках – осетров —Строф мощных… тот, с кем рифма: «Навин»,

Что солнца бег остановлял…О нём ты вспомнил, Славка… встал,Прошёл по комнате, вздохнул,Схватился вдруг за сердце, пылкоЛист в клеточку перечеркнул…

Сервант. Серебряная вилка,Нож, сковородочка шкворчит.Секундной стрелкой поезд мчит,Бросаются навстречу ели,Вишнёвый сад… дымок вдали…Обедать дачники засели…Две тёти за водой пошли,Ведя бомондную беседу;У правой юбка с бахромой…Зачем же в поезде с тобой,Скажи на милость, я-то еду?Зачем «зазноба» мне твоя,К которой жаждешь на свиданку,Как – не найду сравненья я —Дурында рыба, – на приманку?

Плотвой потрачен – «день златой»,Дождь на щеках и целованье,Не смей, цветок, Марина, мой…Отобрала воспоминанье…– Ты ж не обиделся? Сидишь,В зубах ты беломор мусолишь,Марину любишь? Вряд ли… лишь,Себя-да-сам любить изволишь;А ветер, от дождя сырой,Качает клёна ветку в неге.Попался, и в сети элегийМоих ты блещешь чешуёй,

Дуда из белого листа,Судьба без блёсток, без помады.Но где в них, в сумерках, звезда,Что копит дружеские взгляды?Джаз вертит облак, как винил.Взошла труба, как ум за разум,Внезапный Паркер ум пленил,Ум оковал. Жизнь пахнет джазом,Жизнь всё смешней. Мерцает комп,Прикинулся фонарь звездою,И солнце, вспухшее как тромб,И дух смущённый над водою…

Но листья за твоим окном,Но перечёркнутые клеткиТетрадные, но смех соседки,Известной токсовской кокетки,

…В серебряном саду ночном…

По совету Руми

Нельзя поддаваться отчаянью: уныние, Ладогин, – гроб.Не вдруг выбирать собеседника, но чтоб не попался жлоб.Хватает мне на обед сухого хлеба с травою?Так – усы всему свету не дёргать, посчитав их за свой укроп.

Сказка о Пушкине

Я встретился с Пушкиным в дымке, где реальность граничат и сон.Живые черты, быстрый взгляд, и был полон мучения он,Его одиночество было уж разбавить ничем нельзя.…Он смерти своей ожидал, как Рука ожидала гвоздя.Потом я заснул… и приснился мне осенний лиственный лес,И голос в том сне моей крёстной, которой уже нет здесь:«Ты видишь», – сказал мне, – «там, где Александр Сергеич прошёл,На каждом шагу белый гриб травяной пробуравил шёлк,А там, где брызнула кровь его по лесам всей России, там —Рыжими целыми стайками лисички бегут по мхам».

Какая красивая сказка, – подумал я в полусне, —Нежнее любой колыбельной. Простая. И нравится мне.

Клеопатра