Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х т. Т. I
«Склоненные рога, песок и ссора…»
Склоненные рога, песок и ссораПлаща с быком — толпы и рев и плеск,И тонкой шпаги неповторный блеск,И смерть поет в руках тореадора.
В горах костра неугомонный треск.Три карты — смерть. И не подымешь взора.И после шпаг — язвительнее спораПобедных кастаньет голодный всплеск.
Любовь, любовь, сомкнувшая запястья!И кисти рук, вкушая ночь и плен,Изнемогают от огня и счастья.
И ревности и горести взаменПоет вино в таверне Лиллас-Пастья,И падает убитая Кармен.
«Еще любовью пахнет горький порох…»[37]
Еще любовью пахнет горький порох,Еще дымится теплый пистолет,Еще звезда хранит тугой рассветИ туч растерянный и долгий шорох.
Еще — и не забыть суровый бред,И в чернореченских скупых просторахСнега, и стольких лет смятенный ворох,Глубокий, снегом занесенный след.
Еще, — ах снежной пылью серебритсяСлегка его бобровый воротник,И утром невообразимо дик
Покой непробудившейся столицы,И слово смерть — в конце земной страницыКоснеющий не вымолвит язык.
«В огне и дыме буйствует закат…»[38]
В огне и дыме буйствует закат,Скелет звезды в тоске ломает руки,И плачет он. Сухая тяжесть мукиБезмолвием умножена стократ.
Но оглушенные, немые звукиПолзут, и за окном тяжелый сад,Одолеваемый, — проснуться б радИ вырвать ночь — из-под покрова скуки.
Зачем душа безумствует моя?Непостижимого небытияВеликолепное недоуменье.
По желобу стекает ночь. РукаОпустит ставень. Снова облакаПлывут, как прежде, в ночь, без возраженья.
«На первом повороте — ночь. А там…»
На первом повороте — ночь. А там,За неизбежным поворотом — сноваПривычный хаос бытия земногоПрищурился, и кажется, что нам
Не одолеть вращенья карусели,Что мы, наверное, осужденыТолпой войти в безобразные сныЗемной, мимоструящейся метели.
Но вдруг протяжно взвоют тормозаИ остановится сердцебиенье,И центробежный устремится ток,
И в широко раскрытые глаза,Одолевая головокруженье,Ворвется желтый, солнечный поток.
ПОСЛЕ СМЕРТИ[39]
1. «Огонь, слегка метнувшись, потухает…»
Огонь, слегка метнувшись, потухаетНе сразу загустеет воск свечи,И золотая капелька стекаетИ мертвые с собой влечет лучи.
Душа — ты капля золотого воска,Путеводительница корабля, —Там, за бортом, покинутая роскошьТвоих полей и запахов, земля.
Душа, путеводительница белых,Большим пространством вздутых парусов,Душа, ведущая корабль телаВдоль призрачных и медленных валов.
Кто смертью назовет мое томленье,И паруса, и ветр, и этот путь,Исполненный такого вдохновенья,Что я не в силах прошлого вернуть.
Душа, о капля стынущего воска,Ты телу путеводная звезда,Когда оно, забыв земную роскошь,Уходит в призрачные холода.
2. «Судьба работает в убыток…»
Судьба работает в убыток:Напрасно силится онаЛучистый выплеснуть напитокУпокоительного сна.
По смерти, вдруг, как бы спросонок,Освобождается, спеша,От надоедливых пеленокНеугомонная душа.
И память, стертая до лоска,Не сохранит для новых бурьУдушье ладана и воскаИ эту бедную лазурь.
Летит, в пространства тяготеяИ от земли оторвана,Разбуженная Галатея,Поработительница сна.
3. «Воздух розовый и ломкий…»
Воздух розовый и ломкий,Твердь последней высоты.Влагу золотой соломкой,Сердце, тянешь ты.
И моей холодной кровиОстывающей струяОборвет на полусловеСкуку бытия.
Вот, просторным дуновеньемНевесомого крыла,Ты над смертью и забвеньемМедленно взошла.
Видишь, милая подруга,Время замедляет шаг,Видишь, из земного кругаУлетевшая душа!
ИЗ КНИГИ «ОБРАТНЫЕ ПАРУСА» (1925)
Брониславу Сосинскому
73, УЛИЦА СЕН ЖАК («Вытканные ветром горизонты кровель…»)
Вытканные ветром горизонты кровель,Фокусники сердца — флюгера.Цоканьем копыт, пульсированьем кровиСтянутый, глухонемой парад.
Искони: обоев нет и подоконник —Праздный суевер, скупой предлог.Пальцами перелистать посмертный сонник,Как закладку, выкинуть тепло.
Слышишь мертвое, как морг, дыханье, —Из-под кожи — запах кумача.Медленный покой. Священное ПисаньеТеплого, как тело, кирпича.
«И ночь стекла — о стеклый жир жаровень…»
И ночь стекла — о стеклый жир жаровень,Жаворонком просыпавшаяся листва!Перелистал, как ноты, — дни Бетховен —Симфонии девятый вал.
Два близнеца, два пика Эльборуса,Где осенью просеяли метель,Ты в небо уронила наши бусы,Не доверившись иной мете.
Смятенье, оскалившиеся скалы,За тучами, внизу, Азербайджан.Но и над этим снегом талымРесниц — ты все же госпожа.
И озарясь и озираясь, — зорче, зорче,Уже добрел до бреши бред —Ты сердце, точно раковину створчатую,Девятым валом выплескиваешь на брег.
Ковшом черпала ты для чернецов и черниМоей языческой музыки зык.Любимая, ты только виночерпийНачерно написанной грозы.
И ночь стекла.
«Мы на океанах и на материках чужане…»
Мы на океанах и на материках чужане,Любовники-расстриги мы в любви.Ветшающему солнцу милой даниМы не принесли в сухой крови.
Мы узкой скукой мерим на аршиныПредусмотрительные наши дниИ мимо, мимо — властолюбивые глубиныИ опустошающие ночь огни.
Когда, как нянька, жизнь за рукуВнимательно ведет весна, —Как перескажешь совестливую скукуНеукоснительного сна?
*** (1–4)
1. «Оскудевают милые слова…»
Оскудевают милые слова,И славой чванится твоя усталость.Еще немного нам осталосьСловами славу целовать.
Но ты и ты — славянский говор, озимь,Сладчайший Ильмень. Милая, покойНад невозможною рекой —Твои слабеющие слезы.
Твой мирный свиток и твой мерный меч,И плаха хвоей мне щекочет щеки.В последние, в сухие строки,Мне, как в любовь, дано залечь.
Совиный ветер, соловьиное свиданье,В последний раз поют перепела.Ты в озимь зябкую вплелаЗаупокойное метанье.
2. «Любимый ключ, — о нелюбовь! Ключицы…»
Любимый ключ, — о нелюбовь! КлючицыСтянули грудь, но ключевой водой,Но пахнущим тревогой ситцем,Но даже сердцем — все-таки с тобой.
И смятый, как платок, весенний северИсходит влагой. Божится гранит.В божнице мед томительного сева,Несеянный покой тобой звенит.
Тобой звенит, как улей растревожен,О перегуды, отгулы влюбленных пчел!Что из того, что день тобою прожит —Я сердце сердцем перечел.
Любимый ключ, о нелюбовь, и звонкийЗатвор тобой, тобой раскрепощен —И в мире мы, и вовсе претворенКелейный свет, и может быть еще.
3. «Настороженный, осторожный покой…»
