Евгений Рейн - Избранное
БЕРЕГОВАЯ ПОЛОСА
КАТОК «СПАРТАК»
На памятном бульвареПрекрасный холодок.Зима уже в ударе,Опять открыт каток.
За полчаса стемнеет,Фонарики зажгут.Сильнее сатанеетСпартаковский лоскут.
На поле темно-красномсветла диагональ.И было все напрасным —Но только это жаль.
НА СТАРЫХ УЛИЦАХ
На старых улицах никто тебя не знает,Международный[5] чист и нелюдим.Толпа безмолвная с автобуса слезает,и ты один.Сверни к Плеханову, а хочешь — на Сенную,пойди к Гороховой, а лучше сразу в Буфф.Скажи тихонечко: «Я больше не ревную»на пальцы помертвелые подув.Все так же целится шрапнелью батареяи снится Менделееву табло,все неразборчиво и все-таки светлее,чем запотевшее стекло.О, родина моя, не узнаешь, не знаешь.И все-таки я твой. Совсем темно.Но напоследок вдруг зовешь и утешаешьтем, что засветится окно.И кто-то подойдет, и тронет занавеску,и поглядит, не видя ничего,как на Фонтанке мальчик тянет леску,пустую леску — только и всего.
БАЛКОН
— Домой, домой! — Не так-то простоОт Автова до Льва Толстого.Но оставаться слишком поздно,А ночевать — не та основаУ отношений. Значит, утром —Упреки или перебранка…И будут несусветным чудомПростые слезы без припадка.Но позолочена пилюля,Сегодня пятое июля,Полтретьего на циферблате —Сие считается рассветом.Остаться? Нет, чего же ради?Такси случается и в этом,Пустынном и глухом квадрате.………………………………Через Фонтанку и КалинкинК реке прикованный цепями;Как бы садовою калиткойИ на Садовую. ЦепляяБоками Маклина, Сенную,Демидова и Чернышева.На Невском тени врассыпную!— Теперь уж скоро! Хорошо бы! —Темнее крови ИнженерныйЖдет заговорщиков, как прежде,И вот восходит ежедневныйВосход во всей своей надежде.Нева от Ладоги к БалтфлотуЛетит, как адмиральский катер,А я уже держу банкноту.Поскольку близок дебаркадер.Причал. На КаменноостровскомСтоит мой дом. Балкон огромен.Ребенком, мальчиком, подросткомЯ здесь бывал. И он построенИ для меня. Хотя, возможно,Построен он гораздо раньше.Недаром мой балкон роскошныйДве голых держат великанши.
«Заснеженный Крылов насупился над басней…»
Памяти Глеба Семенова
Заснеженный Крылов насупился над басней,а книгу завалил крещенский снегопад.В единственном саду, что может быть опасней,стоять среди зимы, как тридцать лет назад?
Такая пустота раскинута в аллеях,и временный надзор решетки над рекой,в единственном саду нет правых, нету левых,куда ни поверни — дойдешь до Моховой.
Вернувшись с похорон сварливого провидца,перемешаем спирт с кладбищенской землей,в единственном саду все может повториться,но только не сейчас, а после нас с тобой.
Холодные мосты следят за ледоколом,что свежим трауром фарватер проложил,что басней сбудется, что станет протоколом,определит Крылов — он вместе с нами жил.
В прапамяти Невы, решетки и мартышки,мы вместе, ни один пока не отличим.Так записал Крылов в своей тяжелой книжке,в единственном саду предстанем перед ним.
МОРСКОЙ ВОКЗАЛ
На теплоходик «Волгобалт»я провожал жену и сына.Нас словно кто-то оболгал —и маялась душа, повинна.Вокруг шумел морской вокзал,но в ресторане было пусто,сквозняк над нами полоскалпаласы, и качалась люстра.А сталинский могучий флотнесокрушимою эскадройсвершал последний переходна фреске тесной и нарядной.Флажками говорил «Марат»,и желтый адмиральский катермутил меня, что лимонад,покуда плыл за дебаркадер.Флот уходил в последний бой:«Гангут» пылал, «Марат» дымился,и я разгромлен был судьбойи нестерпимо утомился.Я думал мальчику сказать,что виноват, и взять на плечи,но трудных губ не мог разжатьи поступил куда полегче.Купил пирожных, и пивка,и заливную осетрину,и вот теперь, издалека,что я скажу об этом сыну?Прости, что падший адмиралгубами не припал к матроскетвоей, что мало целовалтвои горячие ладошки.Прости, разболтанный линкорзабыл в сраженье об эсминце,и опрокинутый ликерзалил на галстуке «Вестминстер».Милорд, матросик мой, малыш,запомни этот день в норд-весте.Я знаю — ты не укоришьменя в обдуманном злодействе.Но сам себе я говорю:«О, деточка, милорд, матросик,за то я и сейчас горю,что слышу долгий отголосокневнятной жалобы твоей —вот до отплытия минута,и грохот якорных цепей,и гибель старого „Гангута“».
«Легкий снежок прогулки…»
Легкий снежок прогулкимежду двумя метро.Все мы твои придурки,как без тебя мертво!
Что же? Бери за вороти говори: «Люби!»Шелковый бант приколот,только не отступи.
Хочешь — стяну потуже?Дай — распущу совсем!Или верни мне душу,или назначь никем.
СТИХИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
И. Волгину
Был я в городе Старая Русса.Достоевский писал там Иисуса,что на Митю-Алешу разъят.Вез меня теплоход-агитатор,вез он лекцию, танцы и театр —обслужить наливной земснаряд.
Это было июнем холодным,что потворствовал лишь земноводным.Дождик шел девять суток подряд.Воскресение. Троица, праздник,и немало усилий напрасных —обслужить наливной земснаряд.
Трезвым был земснарядовский сторож,ленинградский блокадник-заморыш,поселившийся в этих местах.Да еще замполит, постаревшийпрежде срока, и сам Достоевскийс неразборчивой фразой в устах.
Дело в том, что салон теплоходаразукрасили так для похода:диаграммы, плакаты, флажки.А над ними висели портреты:фраки, бороды и эполеты —всей России вершки-корешки.
Здесь висели Толстой, Маяковский,дважды Пушкин, однажды Жуковский —всякий гений и всякий талант.Даже Гнедич; конечно, — Белинский,Горький в позе стоял исполинской,и, естественно, местный гигант.
Он глядел, эпилептик, мучитель,бил в глаза ему мощный юпитер,а к двенадцати зал опустел.Свет погас, и могучие тенипролегли от угла, где Есенин,до угла, где Некрасов висел.
Повернул теплоход-агитатор,увозя просвещенье и театр,и зашлепал по рекам назад.Шел в столицу он, спали актеры,спали реки, плотины, озера…Захрапел наливной земснаряд.
Спало слово в земле новгородской,спали книги на полке громоздкой,задремал Волго-Балта канал,замполит, капитан засыпали,спали гении в чистой печали,лишь один Достоевский не спал.
«Ты читаешь вполголоса…»
Н.
Ты читаешь вполголоса,Абажур светлокож.Свет, пронзающий волосы,На сиянье похож.В этот вечер гаданияВсе, что будет, сошлось,И скрестилось заранее,И пронзило насквозь.Чем страшнее историяВ старой книге твоей,Тем яснее крестоваяТень в проеме дверей.То обиды и горестиТочно доски грубы…Вот и свежие новостиС перекрестка судьбы.Ты читаешь, не видишь их,Так и быть — не гляди.Все осилив и выдюжив,Ты прижмешь их к груди.
БОРИС И ЛЕОНИД[6]
