Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961
«В сорока строках хочу я выразить…»
В сорока строках хочу я выразитьЛожную эстетику мою.
…В Пятигорске, где-то на краю,В комнате без выступов и вырезовС точной вывеской — «Психобольной» —За плюгавым пологом из ситчикаПятый год сержант из динамитчиковБредит тишиной.
Интересно, кем он был перед войной!
Я был мальчишкою с душою вещей,Каких в любой поэзии не счесть.Сейчас я знаю некоторые вещиИз тех вещей, что в этом мире есть!Из всех вещей я знаю веществоВойны. И больше ничего.
Вниз головой по гулкой мостовойВслед за собой война меня влачилаИ выучила лишь себе самой,А больше ничему не научила.
Итак, в моих ушах расчлененаЛишь надвое: война и тишина —На эти две — вся гамма мировая.Полутонов я не воспринимаю.
Мир многозвучный! Встань же предо мнойВсей музыкой своей неимоверной!Заведомо неполно и неверноПою тебя войной и тишиной.
«Чужие люди почему-то часто…»
Чужие люди почему-то частоРассказывают про свое: про счастьеИ про несчастье. Про фронт и про любовь.Я так привык все это слышать, слышать!Я так устал, что я кричу: — Потише! —При автобиографии любой.
Все это было. Было и прошло.Так почему ж быльем не порастает?Так почему ж гудит и не смолкает?И пишет мной!Какое ремеслоУ человековеда, у поэта,У следователя, у политрука!Я — ухо мира! Я — его рука!Он мне диктует. Ночью до рассветаЯ не пишу — записываю. ЯНе сочиняю — излагаю были,А опытность досрочная мояТвердит уныло: это было, было…
Душа людская — это содержимоеСолдатского кармана, где всегдаОдно и то же: письмецо (любимая!),Тридцатка (деньги!) и труха-руда —Пыль неопределенного состава.Табак? Песок? Крошеный рафинад?Вы, кажется, не верите? Но, право —Поройтесь же в карманах у солдат!
Не слишком ли досрочно я узнал,Усвоил эти старческие истины?Сегодня вновь я вглядываюсь пристальноВ карман солдата, где любовь, казна,Война и голод оставляли крохи,Где все истерлось в бурый порошок —И то, чем человеку хорошо,И то, чем человеку плохо.
«Про безымянных, про полузабытых…»
Про безымянных, про полузабытыхИ про совсем забытых — навсегда,Про тайных, засекреченных и скрытых,Про мертвых, про сожженных, про убитых,Про вечных, как огонь или вода,
Я буду говорить, быть может, годы,Настаивать, твердить и повторять.Но знаю — списки рядовых свободыНе переворошить, не исчерпать.
Иная вечность — им не суждена.Другого долголетья им не будет.Одев штампованные ордена,Идут на смерть простые эти люди.
«…Тяжелое, густое честолюбье…»
…Тяжелое, густое честолюбье.Которое не грело, не голубило,С которым зависть только потомуВ бессонных снах так редко ночевала,Что из подобных бедному емуРавновеликих было слишком мало.
Азарт отрегулированный, с правиламиЕму не подходил. И не устраивалЕго бескровный бой. И он не шелНа спор и спорт. С обдуманною яростьюДве войны: в юности и в старости —Он ежедневным ссорам предпочел.
В политике он начинал с эстетики,А этика пришла потом.И этикаБыла от состраданья — не в крови.Такой характер в стадии закатаДавал — не очень часто — ренегатовИ — чаще — пулю раннюю ловил.
Здесь был восход характера. Я видел.Его лицо, когда, из лесу выйдя,Мы в поле напоролися на смерть.Я в нем не помню рвения наемного,Но милое, и гордое, и скромноеРешение, что стоит умереть.И это тоже в памяти останется:В полку кино крутили — «Бесприданницу»,—Крупным планом Волга там дана.Он стер слезу. Но что ему все это,Такому себялюбцу и эстету?Наверно, Волга и ему нужна.
В нем наша песня громче прочих пела.Он прилепился к правильному делу.Он прислонился к знамени, к тому,Что осеняет неделимой славойИ твердокаменных, и детски слабых.
Я слов упрека не скажу ему.
«Скользили лыжи. Летали мячики…»
Скользили лыжи. Летали мячики.Повсюду распространялся спорт.И вот — появились мужчины-мальчики.Особый — вам доложу я — сорт.Тяжелорукие. Легконогие.Бутцы, трусы, майки, очки.Я многих знал. Меня знали многие —Играли в шахматы и в дурачки.Все они были легки на подъем:Меня чаровала ихняя легкость.Выпьем? Выпьем! Споем? Споем!Натиск. Темп. Сноровистость. Ловкость!Словно дым от чужой папиросыОтводишь, слегка тряхнув рукой,Они отводили иные вопросы.Свято храня душевный покой.Пуда соли я с ними не съел.Пуд шашлыку — пожалуй! Не менее!Покуда в легкости их рассмотрелСоленое, словно слеза, унижение.Оно было потное, как рубаха,Сброшенная после пробежки длинной,И складывалось из дисциплины и страха —Половина на половину.Унизились и прошли сквозь казармы.Сквозь курсы — прошли. Сквозь чистки — прошли.А прочие — сгинули, словно хазары.И ветры их прах давно размели.
«В любой библиотеке есть читатели…»
В любой библиотеке есть читатели —Сражений и героев почитатели.Читающие только о войне.
А рядом с ними приходилось мнеГлядеть людей и старше и печальнее,Войну таскавших на своем горбу.
Они стоят и слушают в молчании,Как выбирает молодость судьбу.
«У Абрама, Исака и Якова…»
У Абрама, Исака и ЯковаСохранилось немногое отАвраама,Исаака,Иакова —Почитаемых всюду господ.
Уважают везде Авраама —Прародителя и мудреца.Обижают повсюду Абрама,Как вредителя и подлеца.
Прославляют везде Исаака,Возглашают со всех алтарей.А с Исаком обходятся всякоИ пускают не дальше дверей.
С той поры, как боролся ИаковС богом и победил его бог,Стал он Яковом.Этот ЯковПод любым зодиаком убог.
«Почему люди пьют водку?..»
Почему люди пьют водку?Теплую, противную —Полные стаканыПошлого запахаИ подлого вкуса?Потому что она врывается в глотку,Как добрый гулякаВ баптистскую молельню,И сразу все становится лучше.В год мы растем на 12 процентов(Я говорю о валовой продукции.Война замедляла рост производства).Стакан водки дает побольше.Все улучшается на 100 процентов.Война не мешает росту производства,И даже стальные протезы инвалидовСтановятся теплыми живыми ногами —Всё — с одного стакана водки.
Почему люди держат собаку?Шумную, нелепую, любящую мясоДаже в эпоху карточной системы?Почему в эпоху карточной системыОни никогда не обидят собаку?Потому что собака их не обидит,Не выдаст, не донесет, не изменит,Любое достоинство выше оценит,Любой недостаток простит охотноИ в самую лихую годинуЛизнет языком колбасного цветаВаши бледные с горя щеки.
Почему люди приходят с работы,Запирают двери на ключ и задвижку,Бросают на стол телефонную трубкуИ пять раз подряд, семь раз подряд,Ночь напролет и еще один разокСлушают стертую, полуглухую,Черную, глупую патефонную пластинку?Слова истерлись, их не расслышишь.Музыка? Музыка еще не истерлась.Целую ночь одна и та же.Та, что надо. Другой — не надо.
Почему люди уплывают в мореНа два километра, на три километра,Хватит силы — на пять километров,Ложатся на спину и ловят звезды(Звезды падают в соседние волны)?Потому что под ними добрая бездна.Потому что над ними честное небо.А берег далек — его не видно,О береге можно забыть, не думать.
АМНИСТИРОВАННЫЙ
