Антология - Русский романс
ЭДУАРД ГУБЕР
(1814–1847)
252. На покой[263]
Тяжело, не стало силы, Ноет грудь моя;Злое горе до могилы Дотащу ли я?
На покой пора печали, Время спать костям;Душу страсти разорвали, Время спать страстям.
А далеко ли? У гроба Отдохнул бы я;Отдохнули бы мы оба — Я да грусть моя.
1841253. Сердце[264]
Поиграли бедной волею Без любви и жалости,Повстречались с новой долею — Надоели шалости.
А пока над ним шутили вы, Сердце к вам просилося;Отшутили, разлюбили вы — А оно разбилося.
И слезами над подушкою Разлилось, распалося…Вот что с бедною игрушкою, Вот что с сердцем сталося.
1841ВЛАДИМИР СОЛЛОГУБ
(1813–1882)
254. Серенада («Закинув плащ, с гитарой под рукою…»)[265]
Н. М. ЯзыковуЗакинув плащ, с гитарой под рукою,К ее окну пойдем в тиши ночной,И там прервем мы песнью молодоюРоскошный сон красавицы младой.Но не страшись, пленительная дева,Не возмутим твоих мы светлых сновНеистовством бурсацкого напеваИль повестью студенческих грехов.
Нет, мы поем и тихо и смиренноЛишь для того, чтоб слышала нас ты,И наша песнь — как фимиам священныйПред алтарем богини красоты.Звезда души! Богиня молодая!Нас осветил огонь твоих очей,И голос наш, на сердце замирая,Любви земной не выразит речей.
Мы здесь поем во тьме весенней ночи;Ты ж, пробудясь от шума голосов,Сомкнешь опять мечтательные очи,Не расслыхав воззванья бурсаков;Но нет… душой услышав серенаду,Стыдясь во сне… ты песнь любви поймешьИ нехотя ночным певцам в наградуИх имена впросонках назовешь.
1830-е годыНИКОЛАЙ ОГАРЕВ
(1813–1877)
255. Деревенский сторож[266]
Ночь темна, на небе тучи, Белый снег кругом,И разлит мороз трескучий В воздухе ночном.
Вдоль по улице широкой Избы мужиков.Ходит сторож одинокий, Слышен скрип шагов.
Зябнет сторож; вьюга смело Злится вкруг него;На морозе побелела Борода его.
Скучно! радость изменила, Скучно одному;Песнь его звучит уныло Сквозь метель и тьму.
Ходит он в ночи безлунной, Бела утра ждетИ в края доски чугунной С тайной грустью бьет.
И, качаясь, завывает Звонкая доска…Пуще сердце замирает, Тяжелей тоска.
1840256. «Над морем позднею порой…»[267]
(Из Гейне)
Над морем позднею порой Еще лучи блестели,А мы близ хижины с тобой В безмолвии сидели.Туман вставал, росла волна, И чайка пролетала,А у тебя, любви полна, Из глаз слеза упала.Катилась по руке твоей — И на колени пал я,И медленно с руки твоей Твою слезу спивал я.С тех пор сгораю телом я, Душа в тоске изныла —Ах, эта женщина меня Слезою отравила.
<1840>257. Дорога[268]
Тускло месяц дальныйСветит сквозь тумана,И лежит печальноСнежная поляна.
Белые с морозуВдоль пути рядамиТянутся березыС голыми сучками.
Тройка мчится лихо,Колокольчик звонок;Напевает тихоМой ямщик спросонок.
Я в кибитке валкойЕду да тоскую:Скучно мне да жалкоСторону родную,
1841258. Изба[269]
Небо в час дозораОбходя, лунаСветит сквозь узораМерзлого окна.
Вечер зимний длится;Дедушка в избеНа печи ложитсяИ уж спит себе.
Помоляся богу,Улеглася мать;Дети понемногуСтали засыпать.
Только за работойМолодая дочьБорется с дремотойВо всю долгу ночь.
И лучина бледноПеред ней горит.Все в избушке беднойТишиной томит;
Лишь звучит докучноБолтовня однаПрялки однозвучнойДа веретена.
1842259. Арестант[270]
Ночь темна. Лови минуты!Но стена тюрьмы крепка,У ворот ее замкнутыДва железные замка.Чуть дрожит вдоль коридораОгонек сторожевой,И звенит о шпору шпорой,Жить скучая, часовой.
«Часовой!» — «Что, барин, надо?»— «Притворись, что ты заснул:Мимо б я, да за оградуТенью быстрою мелькнул!Край родной повидеть нужноДа жену поцеловать,И пойду под шелест дружныйВ лес зеленый умирать!..»
— «Рад помочь! Куда ни шло бы! —Божья тварь, чай, тож и я, —Пуля, барин, ничего бы,Да боюся батожья!Поседел под шум военный…А сквозь полк как проведут —Только ком окровавленныйНа тележке увезут!»
Шепот смолк… Все тихо снова…Где-то бог подаст приют?То ль схоронят здесь живого?То ль на каторгу ушлют?.Будет вечно цепь надета,Да начальство станет бить…Ни ножа! ни пистолета!..И конца нет, сколько жить!..
1850260. «Чего хочу?.. Чего?.. O! так желаний много…»[271]
Чего хочу?.. Чего?.. O! так желаний много, Так к выходу их силе нужен путь,Что кажется порой — их внутренней тревогой Сожжется мозг и разорвется грудь.Чего хочу? Всего со всею полнотою! Я жажду знать, и подвигов хочу,Еще хочу любить с безумною тоскою, Весь трепет жизни чувствовать хочу!А втайне чувствую, что все желанья тщетны, И жизнь скупа, и внутренно я хил,Мои стремления замолкнут безответны, В попытках я запас растрачу сил.Я сам себе кажусь подавленным страданьем, Каким-то жалким, маленьким глупцом,Среди безбрежности затерянным созданьем, Томящимся в брожении пустом…Дух вечности обнять за раз не в нашей доле, А чашу жизни пьем мы по глоткам,О том, что выпито, мы все жалеем боле, Пустое дно все больше видно нам;И с каждым днем душе тяжеле устарелость, Больнее помнить и страшней желать,И кажется, что жить — отчаянная смелость; Но биться пульс не может перестать,И дальше я живу в стремленье безотрадном, И жизни крест беру я на себя,И весь душевный жар несу в движенье жадном, За мигом миг хватая и губя.И все хочу!.. Чего?.. О! так желаний много, Так к выходу их силе нужен путь,Что кажется порой — их внутренней тревогой Сожжется мозг и разорвется грудь.
<1844–1847>261. «Дитятко! милость господня с тобою!..»[272]
«Дитятко! милость господня с тобою!Что ты не спишь до полночи глухой?Дай я тебя хоть шубенкой прикрою,Весь ты дрожишь, а горячий какой!..»
«Мама! гляди-ка — отец-то, ей-богу,С розгой стоит и стучится в окно…»«Полно! отец твоей уехал в дорогу.Полно! отец твой нас бросил давно».
«Мама! а видишь — вон черная кошкаЗлыми глазами косится на нас?..»«Полно же ты, моя милая крошка,Кошка издохла — вот месяц как раз».
«Мама! а видишь — вон бабушка злаяПальцем грозится тебе из угла…»«Полно же — с нами будь сила святая!Бабушка с год уж у нас умерла».
«Мама! гляди-ка — все свечи да свечи,Так вот в глазах и блестит и блестит…»«Полно, родимый, какие тут свечи,Сальный огарок последний горит».
«Мама!.. темнеет!.. мне душно, мне душно!Мама!» — «Тс!.. спит. А огарок погас…До свету долго, и страшно и скучно!..Крестная сила, помилуй ты нас!»
<1858>Иван Тургенев
