Белая фабрика - Дмитрий Глуховский
Ривка. Меня не подпускают больше к нему.
Иппе. Да не бойся ты. Скажу ему просто, что ухожу, а вместо себя вон тебя привела. А ты спрячься тут, обожди.
Ривка. Ты точно решила, Иппе? На восток ехать?
Иппе. Не могу тут больше. И тиф еще гуляет… А там, может, на земле поработать дадут. Если на земле работать дадут, я всех своих накормлю.
Ривка (тихо). А то, что говорят… что это поезда в один конец?
Иппе. Да ну-ка хоть, брось! Не верю.
Ривка пожимает плечами. Молчат.
Иппе. Твои-то как?
Ривка. Йосеф лежит, отец лежит. Мальчики лежат. Если я этой работы не получу, Иппе, не знаю, что и делать. Конец нам тогда.
Работница. Идут! Румковский идет!
Появляются Румковский, его брат и полицай Мордке. Ривка прячется.
Румковский. Так! Сегодня к нам большая шишка с визитом! Все должно быть шик и блеск! Дайте-ка гляну, все опрятные? Вопросы есть?
Иппе. Пан Румковский, я… я думаю на восток ехать. То, что немцы предлагают.
Румковский. Зачем, дурочка? На твое место очередь на три квартала стоит!
Иппе. Ну вот решилась, пан Румковский. Я и сменщицу себе уже привела.
Румковский. Думаешь, это ты будешь сменщиц назначать, а? Хе-хе. Ну думай, думай.
Иппе. Она сама швея, пан Румковский, умелая. Модистка. У нее ателье свое было.
Румковский. Нам тут модистки без надобности.
Иппе. И хорошенькая.
Румковский. Это кто же?
Иппе. Ривка, выйди.
Ривка выходит на сцену. Подходит несмело, становится рядом.
Румковский. А. Пани Кауфман. А что, как ваш супруг? Жив ли? Не хворает?
Ривка. Здоров, пан Румковский. Работает.
Румковский. Крепкий орешек! Ну что ж, если есть кому кормить вашу семью, я место этой барышни отдам более нуждающимся.
Ривка. Пан Румковский, я умоляю вас. Мне очень нужно это место.
Румковский делает шаг к ней, нависает над ней. Ривка не отстраняется от него, хотя и прячет глаза.
Румковский. Насколько сильно?
Ривка. Очень сильно, пан Румковский.
Румковский смотрит на часы. Вздыхает. Потом кивает Мордке, и тот отгоняет Иппе и работницу от Ривки, загораживает Румковского своей спиной. Румковский прижимает Ривку к стене, целует ее в шею. Ривка дергается, но не сопротивляется, старается только отвернуться, чтобы старик не попал ей в губы. Румковский запускает ей руку под юбку. Ривка ахает, пока он орудует там.
Ривка. Нет. Нет. Нет.
Румковский. Как же нет, когда да, моя сладенькая?
Вдруг раздается свисток.
Йосеф Румковский. Немцы идут!
Румковский выдергивает руку, обнюхивает ее, отталкивает Ривку.
Хаим Румковский. Ладно. Можешь заступать на место этой дуры. И заходи ко мне как-нибудь вечерком, угощу тебя, а то отощала совсем.
Ривка, пряча глаза, перебегает к Иппе. На сцене появляются Коппе и Ланге.
Румковский и его свита преображаются: спесь и самоуверенность слетают с них, они снимают шапки и склоняют перед немцами головы.
Румковский и полицай Мордке (Коппе). Добро пожаловать, герр группенфюрер…
Ланге. Обергруппенфюрер!
Румковский. О, с повышением вас! Вот, герр обергруппенфюрер. Вы изволили заметить, что у нас здание собора простаивает. И вот мы приспособили его для цеха по производству перин и подушек. Потолки тут высокие, очень удобно.
Коппе и полицай Мордке. Интересно.
Румковский. В текущем положении в гетто освобождается большое количество перин и подушек. А ведь перо и особенно пух сейчас поистине на вес золота. И мы смогли наладить тут производство новых подушек и перин для Германии из образовавшегося пуха.
Коппе и полицай Мордке. Разве это гигиенично?
Румковский. Стопроцентно! Мы подвергаем материал тотальной дезинфекции.
Коппе и полицай Мордке. Ну что ж.
Румковский. Тут обычно у нас целые горы из перин! А когда зайдешь сюда посреди рабочей смены, пух и перья до потолка летают! Так что местные переименовали эту церковь в Белую фабрику. Белая фабрика, ха-ха!
Коппе и полицай Мордке. Курьезно.
Румковский. Как я уже говорил ранее, мы построили тут настоящий город труда! Мы трудимся на благо немецкого народа более самоотверженно, чем когда-либо и кто-либо трудился…
Коппе и полицай Мордке. Вот об этом-то я и хотел с вами поговорить, Румковский. Отойдемте-ка в сторонку.
Они отходят подальше от работниц. Теперь Мордке переводит им на ухо.
Коппе. Нужно, чтобы вы предоставили нам десять тысяч для депортации.
Румковский. Еще десять тысяч человек, герр обергруппенфюрер?
Коппе. Именно так.
Румковский. Мы должны сами предоставить вам эти десять тысяч человек?
Коппе. Да. У вас же есть эта ваша еврейская полиция? Вот пускай и поработает.
Румковский. Но по какому критерию мы должны отобрать эти десять тысяч человек, с вашего позволения, герр обергруппенфюрер?
Коппе. Ну… У вас же тут город труда, не так ли, Румковский?
Румковский. Так точно.
Коппе. Тогда, я бы сказал, критериями для отбора должны быть трудоспособность и производительность. Ваше гетто должно оставаться экономически целесообразным.
Румковский. Понимаю.
Коппе. Мне кажется логичным депортировать лиц старше шестидесяти пяти лет.
При этих словах Ривка вздрагивает и вслушивается в их разговор.
Румковский. Требуется выслать стариков?
Коппе. Да. У нас ведь тут не богадельня, Румковский.
Коппе хлопает сникшего Румковского по плечу, отходит в сторону. Оглядывает помещение, подмигивает сгрудившимся работницам.
Коппе. Ну, что вы встали? Работайте! Работа пойдет вам на пользу!
Три работницы, включая и Ривку, становятся спиной к залу, занимая ту же самую позицию, в которой стояли работницы шоколадной фабрики «Sarotti» в начале спектакля. Йосеф Румковский звонит в колокол, подавая сигнал к началу работы. Он достает за сценой подушки и вручает их работницам; те передают их по цепочке, дальше, складывают посреди сцены. Белая фабрика работает так же четко и слаженно, как будет работать шоколадная фабрика два десятилетия спустя.
Довольные, Коппе и Ланге уходят. Румковский тоже выходит, за ним собирается и Полицай Мордке, но Ривка догоняет его и хватает за рукав.
Ривка. Постой. Постой. Что они про стариков говорили?
Полицай Мордке. Скоро сама узнаешь.
Ривка. Я слышала – что депортировать их будут. Но депортация… Это что значит?
Полицай Мордке. Это значит депортация, сестричка. Как слышится, так и пишется.
Ривка. Говорят, что эти поезда на смерть людей везут.
Полицай Мордке. Говорят, что кур доят. За отца трясешься? А он не помер еще?
Ривка. Я его никуда депортировать не дам!
Полицай Мордке. Послушай меня, глупышка. С этим делом спорить – значит, сразу в гестапо. Шлепнут вас всех разом, и детвору не пожалеют. Знаешь, у Румковского какой девиз? Порядок в гетто! Адью.
17
Квартира Кауфманов. Йосеф сидит за столом, Ривка кашеварит. Наливает черпаком из кастрюли в глубокую тарелку отвар. Несет тарелку отцу, ставит рядом с кроватью, будит старика, помогает ему сесть в постели.
Йосеф. Брось, только псих может в это поверить! Как ты себе это представляешь?
Ривка. Я никак не хочу себе это представлять.
Йосеф. Ну ладно еще стрелять людей за ослушание. В конце концов, тут у нас не курорт, да и время военное. Тут трудовой лагерь, нужен порядок. Немцы строги, поблажек не дают. Но чтобы целыми поездами уничтожать народ! На такое немцы не способны, да и никакие люди на такое не способны!
Ривка. Куда бы они их
