Пьесы [сборник] - Жан Жене
Сын Сэра Гарольда демонстрирует револьвер, который он только что извлек.
Хорошо. Там вечно будет Франция.
КАДИДЖА (появляясь из правой кулисы и вопя)…а я говорю, что ваша сила ничего не может против нашей ненависти…
Араб торопливо выходит из кулисы и помещает свой кулак обратно в рот Кадиджи.
СЭР ГАРОЛЬД (Кадидже). Что ты хочешь сказать? Сейчас ночь…
КАДИДЖА …Прах, запустение, беззвучие, сам ты такой…
Выстрел. Она падает, араб подхватывает ее. Стрелял Сын Сэра Гарольда. Он спокоен, вкладывает револьвер обратно в кобуру. Оба они, пятясь, уходят со сцены. Тишина. АРАБ (к публике). Она мертва.
На несколько секунд наступает темнота. Потом свет возвращается, но еле-еле. Кадиджа стоит на сцене одна, у правой ширмы, держа в руке зажженную свечу.
КАДИДЖА (строгим голосом). Я мертва? Это так. Так нет же, нет! Я не закончила свой труд, так померяемся силами, Смерть! Саид, Лейла, любимые мои! Вы тоже по вечерам рассказывали друг другу о зле, которое происходило днем. Вы тоже понимали, что надеяться можно уже лишь только на него. О зло, прекрасное зло, ты, что остаешься с нами, когда все остальное провалилось к черту, чудесное зло, ты поможешь нам. Умоляю тебя, умоляю тебя стоя, зло, приди и оплодотвори мой народ. Да чтобы он не бездельничал!
Зовет властным голосом.
Каддур!
Три секунды спустя появляется один из арабов. Он приближается из правой кулисы. Подходит к Кадидже.
Что сделал ты, чтобы зло торжествовало?
Вся последующая сцена происходит очень быстро — и слова, и жесты, — почти что как организованная потасовка.
Очень быстро:
КАДДУР (голосом глухим, но с гордостью). Их мясо еще не остыло — приложи свою руку — видишь: я забрал оба револьвера.
КАДИДЖА (сухо). Положи их сюда!.. Ствол дымится… яростный и глумливый взгляд…
Каддур очень быстро рисует своим угольным карандашом револьверы на ширме.
После чего встает с левой стороны сцены. Рисунки должны представлять предметы чудовищно увеличенными.
КАДИДЖА (говорит все тем же строгим голосом). М’Барек!
Входит М’Барек.
Ты сделал это?
М’БАРЕК. Ровно в полдень вспорол брюхо трем их коровам. Туго набиты. Вот рога.
КАДИДЖА. И делайте все тихо, нас подслушивают. Лаусин!
Входит Лаусин, как и все предыдущие, справа. Начиная со следующей реплики разговаривать будут голосами резкими, но приглушенными.
ЛАУСИН. Изнасиловали под апельсиновыми деревьями одну из их девушек, я принес тебе кровавое пятно. (Рисует красным пятно на ширме и уходит.)
Теперь арабы появляются быстрее, чем раньше. Ожидают выхода справа, в нетерпении.
КАДИДЖА (строго). Это — удовольствие, тебе и ей. Но само преступление нам полезно.
ЛАУСИН (громко). Тот, кто будет насиловать ее после меня, уже не увидит ее глаз, видевших поверх меня цвет апельсинов на фоне неба.
КАДИДЖА (смеясь). Застегни свою ширинку, мальчишка. (Зовет.) Несер!
НЕСЕР. Я вопил: «Смерть гадам», — и голос мой сотряс холсты, натянутые от горизонта к горизонту. Вот… он мой голос. (Рисует вопящий рот, из которого вылетает молния, и уходит налево.)
КАДИДЖА. М’Хамед!
Еще быстрее:
М’XАМЕД. Я вырвал сердце…
КАДИДЖА. Положи! (Он рисует сердце и уходит.) М’Хамед!
Возвращается М’Хамед.
Похоже, сердце несвежее?
М’ХАМЕД (подходя к ширме и рисуя не сколько завитков над сердцем). Оно еще дымится, Кадиджа!
КАДИДЖА. Спасибо, сын мой. (Зовет.) Ларби!
ЛАРБИ. Отворил брюхо, чтобы добраться до потрохов… Они горячие. (Рисует потроха, тоже дымящиеся.)
КАДИДЖА (изображает гримасу). Не очень приятно пахнут.
ЛАРБИ (обиженно). Или я оставляю их здесь, или я зашью их обратно внутрь живота.
КАДИДЖА. Оставь. (Зовет повелительно.) Мустафа!
Ларби уходит со сцены.
МУСТАФА (приближаясь). Голубенькие глазки дамочек… (Рисует четки из шести голубых глаз.)
КАДИДЖА. Али!
Али входит молча и рисует отвратительное, очень французское, нормандское лицо, срезанное капитанской армейской фуражкой.
Выходит.
Куидер!
Входит Куидер.
КУИДЕР. Я испугался. Я удрал.
КАДИДЖА (с силой). Спасибо, сын мой. Нарисуй свой страх!
Тот рисует две ноги, похоже на бег.
И если по ногам твоим текло дерьмо, чуть-чуть, то не забудь о нем. (Зовет.) Амер!
Входит Амер.
АМЕР. Ограбил банк.
КАДИДЖА. Давай деньгу.
Амер рисует пачку банковских билетов и помещается слева, вместе с остальными.
Атраш!
Входит Атраш.
Ты?
АТРАШ. Взорвал лимонные деревья.
КАДИДЖА. Оставь.
Тот рисует ветку лимонного дерева и отходит влево.
Азуз!
Входит Азуз.
Ты?
АЗУЗ. Солнце — солнце или каска пожарного, чье сияние следует убрать? — солнце, которое уже садилось, сияло слишком сильно, тень его меня слепила, и я был грустен…
КАДИДЖА (улыбаясь, но несколько утомленная). Давай. Но поторопи немного свою песню… Я мертва, но все еще на ногах, а это утомляет.
АЗУЗ …а я не знал, что дым будет таким густым…
Все замедляется:
КАДИДЖА (властно). Покажи угли. Или пепел. Или пламя. Или дым, пусть он войдет в мой нос, заполнит горло. И дай услышать треск огня.
Тот рисует горящий дом, изображает голосом потрескивание пламени и уходит налево.
Абдесселем!
Входит Абдесселем.
А ты?
АБДЕССЕЛЕМ. Отрезал ноги!
КАДИДЖА (еще более усталая). Оставь свой след!
Тот рисует очень быстро четыре ноги.
А запах? Покажи запах…
Тот рисует над ними несколько дымных завитков.
Он силен. (Кричит в кулису.) Эй вы, остальные, давайте! Идите! Входите. И добавьте сюда цвета!
Арабы поспешают, рисуют все вместе на ширме — голову, руки, винтовки, несколько пятен крови… Ширма вся покрыта цветными рисунками.
И не стыдитесь, дети мои! Будьте достойны презрения всего мира. Режьте, дети мои…
Они продолжают молча рисовать.
ОДИН АРАБ. Больше нет места.
КАДИДЖА (кричит). Пусть доставят новую стену!
Из левой кулисы в глубине сцены появляется ширма, похожая на первую, с зубцами и знаменами по верху, но эта вторая ширма будет выше и больше той, которая уже имеется на сцене. Все арабы спешат (но весьма организованно) покрыть ее рисунками. А тем временем вверху, по-прежнему в молчании, оба старика покрывают наградами манекен.
(Зовет). Лассен!
Из правой кулисы появляется Лассен. Он стар.
Что сделал ты?
ЛАССЕН. В мои-то годы… Я молился…
КАДИДЖА. Спасибо, отец. Вводи в дело Господа Бога. Пусть совершает преступления направо и
