Еврипид - Вакханки

Уходят.

Стасим четвертый

На Киферон помчитесь, псицы Лиссы[36],Помчитесь, борзые! В челе дружин —Там Кадма дочери.Под женским убором укрыться мнитЛазутчик менад, безумный Пенфей.И первая мать с открытой скалыУвидит, как крадется он,И крикнет она:“Смотрите: чужойИз Фив на Киферон наш, на Киферон пришел.Кто породил его? Крови не женской он.В нем львицы скорей порода видна,Ливийских Горгон”.Гряди же ты, кара, с грозой, с мечом,И шею насквозь пронзиТому, кто суд и правду, безбожный, оскорбил,Пенфею, чаду праха!

Безумна ярость дикого Пенфея,О Дионис, на оргии твоиИ Реи-матери!Все рвется безумец на дерзкий бон,В борьбе роковой победу вкусить…Нет, горя не знатьДано лишь тому,Кто божье оставил богам.Что мудрость, коли счастья не может дать она?Мне же отрадно чтить ночью и днем богов;И если чего в законе их нет,То чуждо и мне.Гряди же ты, кара, с грозой, с мечом,И шею насквозь пронзиТому, кто суд и правду, безбожный, оскорбил,Пенфею, чаду праха!

Быком обернись ты, наш Вакх, наш бог,Явись многоглавым дракономИль львом золотистым ты в очи метнись!Лазутчик менад нацелил напастьНа стаю вакханок.Приди же и петлю с улыбкой накинь.Безумцу на шею.

Эписодий пятый

Вбегает второй вестник.

О дом, блиставший счастием в Элладе,Дом Кадма-старого, что здесь, в поляхАресовых, пожал посев змеиный, —Хоть я и раб, но плачу над тобой.

Ты от вакханок? Что же там случилось?

Узнай! Царя Пенфея больше нет.

О Бромий-владыка! Слава великому богу!

Что слышу я? Что это значит? В гореНаш царский дом, – а ты, жена, ликуешь?

Я варварской песнью восславила богаЗа то, что не надо оков мне бояться.

Ты думаешь, так оскудели Фивы,Что наказать не сможет вас никто?

Мой повелитель – Дионис, сын Зевса,Не Фивы, нет!

Простительно вам это; но не грех ли —В виду чужого горя, ликовать?

Ты поведай нам, как погиб твой царь,Злой безумец, злых исполнитель дел.

Оставив за собою хутораФиванские и перейдя АсопаСтруи, по склону Киферонских горМы подниматься стали – царь Пенфей,С ним я да тот кудесник, что коварноНа игрище нас взялся проводить.В лесную глушь сначала мы забралисьИ сели там на травке, притаясь;Старались не шуметь, едва шептали,Чтоб не открыли зрителей они.Глядим – лощина, а вокруг все скалы,А в той лощине ели да ручьи;Под елями, глядим, – сидят менадыИ все по сердцу делом заняты:Те облетевший снова навиваютНа тирсы плюш, а те промеж себяВ вакхической резвятся перекличке,Веселые, что жеребицы, с коихВозницы сняли пестрое ярмо.Но царь несчастный их не видел; гостюОн так сказал: “Отсюда, чужестранец,Не видно самозванных мне менад.Вот если б на какой-нибудь пригорокМне влезть, с верхушки ели посмотреть,Я б разглядел все грешные дела их”.Так молвил он; последовало чудо.Была там ель, под облака верхушкой:Гость взял ее за верхней ветви край,Стал гнуть – все гнуть да гнуть к земле сырой.Она ж круглилась, точно лук упругийИль колесо, которому столярЕго окружность циркулем наметил.Так до земли, круглясь, она склониласьВ его руках, – не человек то был.И вот, на ветви усадив Пенфея,Гость начал потихоньку ель пускатьТак, чтоб она безумца не стряхнула;И уперлась вершиной ель в эфир,А на вершине царь сидел несчастный.Но лучше чем увидеть он их мог,Он ими сам замечен был. Как толькоЯ убедился, что взаправду царьТам, на вершине, озираюсь – гостяУж подле нет: и вдруг какой-то голосИз синевы воздушной зазвучал,Не иначе как Вакха: “Эй, юницы!Я к вам привел того, кто осмеялМеня, и вас, и таинства святые.Расправьтесь с ним!” И тотчас столб огняМежду землей и небом загорелся.Замолк эфир, не шевелились листьяДубравы горной, все кругом притихло.Они ж, неясно слухом воспринявЕго призыв, поднялись с мест своих,В недоуменье озираясь. СноваОн к ним воззвал. Когда же дщери КадмаПризнали голос Диониса, – вмигОни в поспешном беге понеслись,Что диких стая голубей: Агава,И сестры с ней, и все вакханки следом,Наитьем бога одержимы, мчатсяПо валунам, по пням и бурелому.Вот господина моего ониЗаметили на ели. По соседствуУтес нашли и камнями бросатьВ Пенфея, и еловыми ветвями,Что дротиками, стали; пригодилисьИ тирсы тут. Но в бедную мишеньНе удалось попасть им, как ни бились:Уж очень высоко тогда сиделБеспомощный Пенфей на этой ели…И вот они, набравши сучьев дуба,Стараются (железа нет у них)Ель отделить от корней, – все напрасно.Попытку бросили и эту. МатьТут крикнула: “Давайте станем кругом,За дерево возьмемся – и авосьС вершины мы тогда достанем зверя,Чтоб тайн священных он не разгласил”.Без счету рук за ель тут ухватилисьИ вырвали с корнями… ВысокоСидел Пенфей – и с высоты на землюОн полетел и грохнулся. РаздалсяУжасный крик: он гибель увидал.И вот всех прежде мать его, как жрица,Бросается на жертву. Тут ПенфейС волос срывает митру, чтоб призналаСвое дитя Агава, пощадила,Несчастная; щеки касаясь с лаской,Он молвит: “Матушка, ведь это я,Пенфей, тобой рожденный Эхиону!О, пожалей и за мою провинностьСвое дитя, родная, не губи!”Но он молил напрасно: губы пенойУ ней покрылись, дико взор блуждал,И рассуждать была она не в силах:Во власти Вакха вся тогда была.Вот в обе руки левую беретЗлосчастного Пенфея руку, крепкоВ бок уперлась и… вырвала с плечом —Не силою, а божьим изволеньем.Ино с другой напала стороныИ тело рвет. Явилась Автоноя,За ней толпа. И дикий гул стоялНад местом мук. Стонал Пенфей несчастный,Пока дышал, и ликований женскихНосились клики. Руку тащит та,А та – ступню с сандалией, и с реберСдирают мясо, кости обнажая,И обагренными руками телоЦаря разносят в бешеной игре…Разбросаны останки по скаламОбрывистым, в глубокой чаще леса…Где их сыскать? А голову егоНесчастную Агава – ведь она жеЕе сорвала – на свой тирс воткнув,Со склонов Киферона понесла,Ликуя, будто, льва сразив, победныйОна трофей на тирсе нам несет.И вот, сестер покинув в хороводах.Она к воротам близится, гордясь,Безумная, добычей злополучной,И Вакха прославляет, что помогВ охоте, что ее венчал победой.А всей-то и победы – только слезы.Подальше от несчастной отойти,Пока еще близ дома нет Агавы!Да, скромность и почтение богам —Вот лучшее, что есть, и кто сумеетВсю жизнь блюсти их свято, тот мудрец.

Уходит.

Стасим пятый

Воспляшем в честь Вакха – и слава ему!Мы кликом восславим Пенфееву смерть.Погиб Пенфей – отродьеУжасное змея:Он женщиной оделся,За посох тирс он принялИ с ним в Аид сошел.Шел бык перед Пенфеем:В беду его он вел…А вы, менады Фив,Вы гимн свой, славы полный,Победный гимн свелиНа стоны и на слезы.О, славный поединок,Где матери рукаБагрится кровью сына!

Агава входит в сопровождении толпы фиванских вакханок; на тирсе у нее голова Пенфея.

Но вот спешит к Пенфееву дворцуАгава-мать – безумный взор блуждает…Приветствуйте поклонниц Диониса!

Вакханки Азии…

Что ты зовешь меня?

Несем с КиферонаУлов свой счастливый,Трофей этот свежий,Кисть плюща к чертогам.

Я вижу, товарка: приди и ликуй!

Его без сетей изловила…Смотрите-ка: львенок,Ведь можно узнать…

В глуши где-нибудь?

О да: Киферон…

Ну что ж: Киферон?

Убил… погубил.

Кто первая коснулась?

Мой подвиг это, мой!“Счастливою Агавой” в дружинах я зовусь…

Одна ты?

Нет, Кадма…

Что Кадма?..

Отродье…Те после меня, те после меняЗа зверя взялися… Добыча на славу!

Приди ж, пируй со мной!

Пир-то где, горькая?

Детеныш-то молод:Хоть грива космата —Волосики пухомЛицо обрамляют.

Зверь дикий, конечно: как много волос!

Да, бог наш – охотник искусный,И ловко менад онНа след наводил!

Владыка – ловец!

Поздравишь меня?

Поздравлю, изволь.

Фиванцы… ах… те…

И сын Пенфей Агаву…

Мой сын поздравит мать!Она ж взяла добычу неслыханную: льва!

На славу…

Со славой…

Гордишься?

Еще бы!..Добычей такой, трофеем таким!Всем Фивам на диво мой подвиг свершон.

Да покажи ж, несчастная, фиванцамПобедную добычу наконец.

Вы, жители твердынь фиванских славных,Придите и любуйтесь! Вот – трофей!Мы, дщери Кадма, изловили зверя:Тут дротик фессалийский ни при чем,И схвачен зверь не сетью, а кистямиРук наших белых. Ни к чему теперь,Оружием обвесившись, кичиться!У нас учитесь: мы его рукойИ изловили, и на части телоРазъяли – без железа. Где отец?Что я не вижу с нами старца Кадма?И где Пенфей, мой сын? Пускай возьметОн лестницу покрепче и к триглифуВот эту львиную главу прибьет[37] —Мою добычу в нашей славной ловле!

Входит Кадм. За ним несут на носилках останки Пенфея.