Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
Йосси, сын Абрама и Рахили, был безутешен. Юдифь, его жена, как могла, утешала свекровь, но та лишь молчала и плакала. Даже малютка Ясмин не в силах была утешить бабушку.
Йосси хотелось бы иметь больше детей, но Юдифь не могла снова забеременеть, так что Ясмин оставалась их единственной отрадой, так же как для Абрама и Рахили. Ясмин нравилось проводить время с дедом, она просила его обучить ее профессии врача, а тот улыбался и, несмотря на протесты Рахили, учил внучку, хотя и сетовал, что та никогда не станет врачом вроде него. Ясмин была примерно одного возраста в Мариной, их часто видели вместе.
Ахмед был очень привязан к этой семье, как, кстати, и ко всем обитателям Сада Надежды, но его отношение к евреям как таковым было, мягко говоря, настороженным. С каждым годом их все больше приезжало в Палестину, чтобы купить здесь землю; они скупали ее у всех, кто пожелает продать. Поначалу влиятельные арабские семьи не видели ничего опасного в этом неиссякающем потоке мигрантов, а некоторые из них — такие, как Хусейни, Халиди, Дахани и некоторые другие, даже вели с евреями торговые дела. Он слышал даже, что кое-кто из них имел связи с семьей Валеро — евреев-сефардов, владеющих сетью банков.
Не так давно Ахмед примкнул к группе противников массовой еврейской иммиграции; эти люди были весьма обеспокоены будущим той пустынной земли, на которой они родились. На первое собрание этой группы Ахмеда привел его шурин Хасан.
Много лет назад Хасан весьма успешно начал свое дело в Бейруте, а потом продолжил его в Стамбуле, сколотив состояние на торговле, во многом благодаря своему покровителю, преуспевающему иерусалимскому торговцу.
Сыновья Хасана, Халед и Салах, учились в христианской школе в Бейруте, где их, помимо всего прочего, учили ненавидеть евреев. Кое-кто из их священников-наставников откровенно проклинал евреев за то, что они, дескать, убили их Бога; этот Бог, как Халед потом пытался объяснить дяде, был не кто иной, как еврейский пророк по имени Иисус. При этом те же священники, не желавшие скрывать своей неприязни к евреям, не скрывали также и своей симпатии к арабам; время от времени им даже удавалось обратить некоторых из них в свою веру.
Когда Хасан решил покинуть Стамбул, чтобы вместе с семьей вернуться в Иерусалим, ему позволили совершить паломничество в Мекку. Там он примкнул к группе сторонников Хусейна-ибн-Али, губернатора Хиджаза, одной из османских провинций в Аравии.
Познакомившись с Хусейном, Хасан был впечатлен его бородой — белой как джелабба, в которой он был одет, она придавала ему особое достоинство. Хусейн был шарифом Мекки [10] и происходил от самого Пророка.
Друзей шарифа очень интересовало, разделяет ли Хасан их планы создать арабское государство, свободное от турецкого ига. Хусейн, разумеется, станет новым калифом и будет править народом ислама.
Как Ахмед, так и его шурин Хасан со своими сыновьями, были разочарованы результатом революции, устроенной группой турецких офицеров, которых на Западе прозвали «младотурками», а сами себя они именовали комитетом за единство и прогресс и пробудили большие надежды, но в конце концов никаких улучшений не наступило, по крайней мере в этом уголке империи султана.
Кроме того, Хасан считал, что новые хозяева империи ведут себя не как положено правоверным мусульманам.
Каждую пятницу они в мечети после молитвы, чтобы провести время за беседой.
— Евреи вооружаются, — сетовал Хасан. — Один мой друг из Галилеи рассказывал, что эти отряды боевиков — все эти «Ха-Шомеры», то есть «стражи», и другие — с каждым днем всё больше наглеют, прикрываясь тем, что якобы защищают сельскохозяйственные колонии от бандитских нападений. Они носят куфии, подобно бедуинам, и забираются всё дальше за реку Иордан — будто бы в поисках этих самых бандитов. С каждым днем они набирают силу, и скоро настанет день, когда они захотят большего, чем то, что сейчас имеют.
— Мнение моих соседей относительно турков разделились, — рассказывал Ахмед. — Например, один из них, Яков, считает, что евреи должны поддерживать султана. Он считает, что евреи должны объединиться и иметь в Стамбуле своих представителей, которые будут защищать их интересы. Думаю, тот же Яков предпочитает видеть евреев подданными султана. Да и вообще я полагаю, что мои друзья из Сада Надежды даже не мечтают ни о чем другом, как жить под покровительством султана, как сейчас.
— С каждым днем евреи позволяют себе все больше, — пожаловался Халед, племянник Ахмеда. — Боюсь, что скоро они подомнут под себя всю Палестину.
Ахмед разрывался между дружбой которую питал по отношению к обитателям Сада Надежды, и семейными узами, но его шурин Хасан не сомневался, что настанет время, когда палестинские арабы станут независимыми от Османской империи. Он был убежден, что если этого добиться, то новое положение дел спровоцирует напряженность с евреями, которые мало-помалу обустраивались на палестинской земле.
— Не думаю, что они к этому стремятся, — слегка запинаясь, ответил Ахмед. — Единственное, чего они хотят — это спокойно работать и жить в мире с нами.
— Но, дядя, ты же сам — пример того, как они всё захватывают. Ты вынужден делать с этими людьми землю, на которой живешь, — ответил Халед.
— Землю, которая принадлежала не мне, а господину Абану, и именно он решил ее продать. Я не могу винить этих евреев, потому что они ничего плохого мне не сделали. Они обращаются со мной, как с равным, выказывают уважение и дружелюбие к моей семье. У меня ничего не отбирали, ведь у меня ничего и не было.
— Ты полагаешь, у них есть право покупать нашу землю? — спросил Халед.
— Право? Они просто покупают то, что другие желают продать.
— Ты и представить себе не можешь, что это значит! — взорвался Халед.
— Ладно, ладно, давай не будем спорить. В главном мы согласны. В том, что все мы жаждем выйти из Османской империи и создать новое государство, свое, арабское, — вмешался в разговор своего зятя и сына Хасан.
— Ты занимаешь соглашательскую позицию, Ахмед. Халед же — реалист, — произнес еще один мужчина, Омар Салем, который верховодил в группе.
Ахмед не осмелился ответить Омару. Он уважал этого человека. Не только потому, что тот был выходцем из известной семьи, но и потому, что он был знаком со многими людьми при дворе султана в Стамбуле, а также в Каире и Дамаске, и входил в ближний круг шарифа Хусейна. Хотя он никогда не хвастался своим положением, все признавали за ним лидерство.
В тот день Омар пригласил их в свой особняк, расположенный вне стан Старого города. Самые известные семьи выбрали район Шейх-Джаррах, чтобы построить там новые дома, а особняк Омара был одним из лучших. В роскошно декорированном зале Ахмед ощутил себя съежившимся.
Омар вел себя как радушный хозяин, пытаясь доставить удовольствие гостям. Время от времени появлялся слуга с чаем и сластями, а также кувшинами со свежей водой, где плавали лепестки роз.
— Султан тоже не доверяет прибывшей массе евреев и каждый раз накладывает всё больше ограничений на их проживание. Но я согласен с дядей Ахмедом, наша проблема — не евреи, а турки. Евреи могут жить рядом с нами и в тот день, когда мы перестанем быть подданными султана, — сказал Салах.
— Но они всё прибывают и покупают здесь собственность. В Иерусалиме их уже больше, чем нас, — ответил его брат Халед.
— Друзья мои, мы должны поработать над тем, чтобы однажды наши сыновья жили в великом государстве, управляемом людьми одной с нами крови, богобоязненными и следующими заповедям Пророка. Да, мы мечтаем об арабском государстве, — произнес Омар, и все остальные пылко закивали.
— Иерусалим стал совсем не тем святым городом, которым мы его знали, с каждым днем на улицах всё больше проституток. И некоторые наши девушки становятся безо всякого стыда любовницами евреев. Это сделали с городом русские и армяне, — посетовал Хасан.
— И не только они... Каждый день прибывает всё больше иностранцев — британцы, американцы, болгары... И большинство из них — нечестивые. Самые худшие — евреи из России, они приносят греховные идеи. Не хотят ни прислуживать, ни иметь хозяев, не ходят в синагогу и позволяют своим женам вести себя так, будто они мужчины. В сельскохозяйственных колониях, где они живут, нет руководства, и все равны, — напирал Халед.
— Да, они утверждают, что все люди равны, и никто не должен быть хозяином другого человека, — пытался объяснить ему Ахмед, не скрывая своего восхищения.
— Ты ведь и сам это прекрасно знаешь, так ведь, дядя? Ты живешь с ними бок о бок, ведь в Саду Надежды живут именно русские евреи, — заметил Салах, — и они никогда не ходят в синагогу и не соблюдают шабат.
Когда Ахмед вернулся домой, Дина бросилась ему навстречу. Ей не терпелось узнать, как ему понравился дом Омара. Ахмед постарался рассказать ей все как можно подробнее, не упустив ни одной мельчайшей детали. Жена слушала его, раскрыв рот от изумления.