Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
Он уже обсуждал с Диной этот вопрос, но жена наотрез отказалась говорить об этом с Касей.
— Они и сами наверняка всё знают, — сетовал Ахмед.. — Благо, ни Марина, ни наш Мухаммед не скрывают своих чувств. Они безоглядно влюблены, и такое поведение кажется им естественным.
— И что, по-твоему, мы здесь можем поделать? — спросила Дина. — Это ты должен найти для Мухаммеда хорошую жену, и тогда ему придется расстаться со своими мечтами о Марине.
— Ты должна поговорить с Касей... — настаивал Ахмед.
— И что я могу сказать ей такого, чего она и так не знает? К тому же я не хочу, чтобы она думала, будто я что-то имею против Марины. Она хорошая девочка, всегда была к нам добра и помогала нянчить Айшу. Наша дочка любит ее, как сестру.
— В таком случае, что мы, по-твоему, должны делать? — поинтересовался Ахмед.
— Женить Мухаммеда, я тебе уже говорила. Если мы найдем ему хорошую жену, он скоро забудет Марину.
— Но если его женить, он не сможет учиться, — возразил Ахмед. — Все эти годы мы тянули из себя жилы, лишь бы он стал врачом, а если мы его женим, ему не останется ничего иного, как вместе со мной долбить камень, чтобы прокормить семью.
— Врачом он в любом случае не станет: наш сын пожелал изучать юриспруденцию, — ответила Дина.
Ахмед смиренно вздохнул.
— Ну что ж, мы должны уважать его выбор, — сказал он. — В конце концов, для того, чтобы быть врачом, необходимо призвание, а у него его нет. Ему очень повезло, что он поступил в британскую школу Сент-Джордж, туда принимают лишь избранных. Хвала Аллаху, что некий английский дипломат заболел малярией, от которой его удалось вылечить только нашему старику Абраму, и он в благодарность открыл для нашего сына дорогу в Сент-Джордж.
— Этот врач-еврей всегда старался нам помочь, хотя и не смог спасти нашего сына, — вздохнула Дина, которая до сих пор не смогла забыть о безвременной смерти Измаила.
— Если бы Абрам не поговорил с нужными людьми, наш сын не смог бы поступить в английскую школу. Так что пока я не стану женить Мухаммеда, — резонно заявил Ахмед.
— В таком случае, поговори с ним сам, — сказала Дина. — В конце концов, ты — его отец, и он обязан тебе подчиняться. Напомни ему, что наступит время, когда он должен будет жениться на женщине, которую ты для него выберешь.
— Он и сам это знает.
— Знает, но не желает с этим мириться.
Этот спор продолжался каждый раз, когда Мухаммед и Марина проводили время вместе. Родители решили разлучить Мухаммеда с Мариной, послав его учиться в Стамбул, к компаньону Хасана. Брат Дины сохранил в этом городе добрых друзей, с которыми вел торговлю, а теперь они щедро предложили принять его племянника. Хасан лично предложил содержать племянника, и Ахмед поначалу от этого отказался, но настойчивые уговоры жены и тещи, а также самого Хасана закончились тем, что он уступил. Хотя разлука всё равно никакой роли не сыграла. Когда сын Ахмеда вернулся домой, он едва успел поприветствовать отца, так торопился к Марине.
Ахмед любил Марину не меньше, чем Дина, однако, признавая все достоинства этой девушки, никак не мог позволить Мухаммеду на ней жениться. Вот если бы Марина согласилась принять ислам... Но он прекрасно знал, что она никогда этого не сделает, а значит, не может быть и речи о том, чтобы она стала его невесткой.
Он очень медленно приблизился к молодым людям, которые не заметили его появления.
— Ах, папа, ты уже здесь! — с улыбкой воскликнул Мухаммед.
— Уже шесть часов вечера, — сухо ответил Ахмед.
— Ты прав, время так быстро бежит, что мы и не заметили. Марина считает, что я хорошо говорю по-английски, хотя не знаю, важно ли это, в конце концов, она его выучила безо всякой помощи.
— Благодаря моему отцу, — вставила она.
— У Якова всегда были способности к языкам, — кивнул Ахмед. — Тебе повезло.
— Так вот, благодаря своему таланту Марина выучила английский и немного французский, и это помимо арабского.
— Да ладно, Мухаммед, арабскому это ты меня научил, отец лишь обучил основам, не более того, а французский, хотя я его знаю плохо, я выучила с Самуэлем и Луи. Мой родной язык — идиш, хотя сейчас я с легкостью говорю на иврите и арабском. Дома у нас звучат все языки — Луи постоянно болтает по-французски, Ариэль — на идиш и русском... ну а мне нравится говорить по-арабски. Это такой красивый язык!
Ахмед опустил голову, и Мухаммеду сразу вдруг стало не по себе.
— Я провожу тебя домой, папа, — сказал он. — А потом мы еще погуляем, хорошо? — обратился он к Марине.
К дому они шли молча, пытаясь найти слова, чтобы как-то закрыть ту трещину, которая их разделяла, как понимали оба.
— Мухаммед, сынок, ты же знаешь, что у вас с Мариной не может быть никакого будущего, — с глубокой печалью в голосе произнес Ахмед.
— Папа, зачем ты так говоришь? Марина — она такая... такая... Я люблю ее, и я уверен, что она тоже...
— Да, согласен, она тоже тебя любит и не скрывает этого. Но ты должен учиться. Мы приложили столько усилий. Тебе выпала такая удача: ты сможешь учиться в Сент-Джордже. Неужели ты откажешься от такого шанса?
— Но когда-нибудь я всё равно женюсь...
— Ни слова больше! Сейчас, конечно, рано об этом говорить, но, когда придет время, я найду тебе подходящую жену, так что не беспокойся.
— Папа, прости меня, я не хочу тебя обидеть, но я предпочел бы сам выбрать себе невесту.
Они переглянулись, И Мухаммед встревожился, увидев на лице отца досаду.
— Ты сделаешь то, что должен, а не то, чего тебе хочется. Уж поверь, я знаю, как для тебя лучше.
— Ты хочешь сказать, что не позволишь мне жениться на Марине?
— Мне очень жаль, но ты не можешь на ней жениться. Марина — иудейка, а мы — мусульмане. Или ты надеешься убедить ее отречься от своей веры? Ты всерьез думаешь, что она согласится? Нет, она этого не сделает, да и родители ей не позволят.
— Касе и Якову наплевать на веру.
— Напрасно ты так думаешь. На самом деле вера для них очень важна. Они — иудеи. Если бы они могли отказаться от своей веры — думаешь, они бы сюда приехали?
— Они бежали от погромов...
— Допустим. И что же, они не смогли бы найти лучшего места, куда бежать? Нет, Мухаммед, не обольщайся: они не позволят Марине отречься от своей веры.
— А один мой друг-христианин из Сент-Джорджа утверждает, что сефарды — это как раз «Яхуд авлад араба», то есть еврейские дети арабов.
— Что за бред! Но в любом случае, Марина — не сефардка.
— Папа, но мы же отмечаем общие праздники; ты сам ходил к ним в гости на иудейский Пурим и меня водил на могилу Симона Справедливого в день его памяти. А они вместе с нами праздновали окончание Рамадана. Мы живем бок о бок, бок о бок трудимся на этой земле, и в сущности ничем не отличаемся друг от друга, за исключением того, что по-разному молимся Всевышнему.
— Замолчи! — в сердцах закричал Ахмед. — Как ты можешь так говорить?
— Я хочу сам решать свою судьбу! Я люблю Марину и не хочу никакой другой жены, кроме нее.
— Нет, Мухаммед, ты будешь делать то, что я тебе велю. И ты будешь жить так, как жил я, а до меня — мой отец и отец моего отца.
Ахмед развернулся и вышел из дома. Ему необходимо было глотнуть свежего воздуха. Он не хотел, чтобы этот разговор привел к ссоре с сыном. Тот обязан слушаться. Лучше всего как можно скорее отправить его обратно в Стамбул, чтобы продолжил изучение юриспруденции. Чем больше времени он проведет вдали от Марины, тем быстрее ее забудет. Но все равно он улучил момент, чтобы переговорить с Яковом. Он стыдился того, что пришлось к этому прибегнуть, но не мог в одиночку нести этот груз.
На следующее утро, прежде чем отправиться в карьер, он заглянул в Сад Надежды. Там он застал плачущую Касю и убитого горем Ариэля. Ни Якова, ни Луи не было.
Ариэль сообщил ему печальные новости. Оказалось, что этой ночью умер Абрам Йонах. Старый врач уже несколько месяцев был тяжело болен и каждое утро с большим трудом поднимался с постели; смерть настигла его во сне: он просто не проснулся однажды утром.
— Он был хорошим человеком, — вздохнул Ахмед, который и в самом деле ценил и уважал старого врача-еврея.
— Он свел нас с тобой, — прошептала Кася, еле сдерживая слезы.
Яков и Луи уже отправились в город, Марина пошла вместе с ними, — объяснил ему Ариэль. — А мы с Касей отправимся позже, нужно закончить работу.
Остаток дня Ахмед сдерживался, чтобы не зарыдать. Он едва смог сосредоточиться на работе, но Иеремия, всегда такой требовательный, ничего не сказал по этому поводу, поскольку тоже горевал из-за кончины Абрама.
Ахмед и Дина присоединились к похоронной процессии, чтобы проводить Абрама в последний путь, в вечность. Дина плакала, обнимая Касю, а Мухаммед как мог утешал Марину.
Горе разделяли как мусульмане, так и христиане. Абрам Йонах имел хорошую репутацию как врач, но в особенности заслужил искреннюю привязанность тех, с кем имел дело. Он не брал ни гроша с тех, кто не мог заплатить, а среди его пациентов были и мусульмане, и христиане, жители Иерусалима, как и дипломаты и путешественники, заезжающие в город.
