Недиалог - Надя Алексеева
Рус молчит.
Камский. Ри-ит, я к тебе всегда… Люда говорила, что у тебя… эээ… бывает… И голова чуть-чуть… Но я всегда, ты же знаешь…
Рита. Сказать тебе мое последнее слово? Для поста, а? Катерина, вы тоже послушайте. Бесполезно прятать ножи. Глупо выбрасывать бритвы. Бывают тетради на сто двадцать листов, исписанные ненавистью, и крысы, которые так и не выбрались. Потому что.
Камский пятится к дому.
Рус (снова лезет в карман за деньгами). Так, Екатерина, последнее предложение. Сколько вам заплатить, чтобы вы оставили нас в покое? Жена нездорова, у ребят горе. Нам не до крысы вашей.
Катька. Вашей.
Рус рычит, бежит в дом, отпихивая на ходу Камского, прибегает с ножом замахивается на крысу, Рита приподнимается и удерживает его руку. Со стороны кажется, что он хочет убить Риту. Катька, словно очнувшись, наваливается и толкает его, нож улетает в решетку.
Все слушают, как нож упал на дно колодца. Звякнул. Над решеткой стоит Камский, вовсе пьяный.
Камский. Г-глубоко там.
Рус (садится на асфальт, трет лоб). Жрать охота.
Рита. Да.
Камский (икая). Л-любопытно, что Джим вылез сюда. Это ж с-сколько он прополз по потемкам.
Катька (отряхиваясь, Камскому). А можно я вопрос задам?
Рус. Чего? Господи, какая дурацкая ночь. Куда Мила ушла?
Катька. Папе.
Камский достает свой телефон.
Камский. Надо сказать «пап».
Катька. Пап, что ты знаешь о беженцах?
Все смотрят на Катьку.
Звучит голос Бориса Иваныча из телефона.
2014 год 1 мая
В лагере ПВР[11] Лена с дочкой, дочка школу не успела окончить, Лене больше тридцати не дашь, а может, так и есть, паспорт я не проверял. Лицо у нее мученическое какое-то, иссушенное, глаза, как у княжны Таракановой, все чего-то сверху ждет. И она ничего не спрашивала у меня. Историк и историк. Особняк им выделили, конечно, знатный, там бы копать и копать, а они его сначала под летний лагерь детям, потом вот беженцам на растерзание. Этот еще, завглавчертегознает пункта сказал: люди важнее. Да кто спорит, дайте я стены обследую, а потом сели хоть беженцев, хоть пришельцев. Не положено. Ладно, комнату мне отдельную оформил, там вожатые спали. Узкая, три кровати застелены колючими одеялами с белыми невнятными полосами. Лена приходила, как дочка уснет. Кровати скрипучие, конечно. Все три. Так что мы часто засыпали на полу. Потом, во сне ее начинало трясти, она вскакивала, одевалась, сгребала одеяла с кроватей, какие-то кульки из них вертела. Проснувшись, понимала, что не там. Кулек из одеял падал на пол, и сама она садилась ко мне ближе. Где отец дочки, я не спрашивал. Боялся, что его убило и она начнет рыдать, а главное, скажет, что никто с ним не сравнится и что она все еще его любит. Даже если и так – плевать. Просто неприятно было бы это услышать. Женщина тебе говорит, что она с тобой на безрыбье (и ты с ней по тем же причинам), но когда слова произнесены вслух, высказаны, придется реагировать. Менять тактику, бросать ее, грубить, ревновать. Глотать такое нельзя. Его в конце концов убило, эту заслугу не перевесить, даже научным открытием, да и того у меня нет.
2014 год 6 мая
Лена сказала: она никто, никто теперь без меня.
2014 год 9 мая
За Победу не пили, Катю отправили в город с остальными беженцами – пусть смотрит парад. Я давно забросил работу, не простукивал стен, не лазал в подвал. Казалось, стукни по стене, и все развалится. Ничего из командировки (разведки) не принесу. Я никто, твердит Лена. А выходит, как у Бродского: ты никто и я никто. Она не читала, но ее совестно этим корить, она жила тяжелее моего. Что там, у меня? Институт закончил, сына родил. И с тем бабки валандались, а я науку двигал – не продвинул…
2014 год 25 мая
Вместе мы почти пейзаж, говорю. Лена хмыкает. Не улыбается, растягивает губы в улыбку, когда надо. Словно королева, одетая в пожертвованный кем-то костюм адидас, а порой, под утро, – в мою рубашку.
2014 июнь
Она выправляла какие-то документы, справки, что-то надо было подтвердить, где-то регистрироваться. В пэвээрах тоже всю жизнь жить не будешь. Я делал фотографии стен, подмахивал отчеты: «Несмотря на усилия и вложенные средства экспедиция не достигла успеха». Остальное сюда писать не хочу, все в отчетах. Тут о Лене, о лете.
Катька с каким-то подростком хотят вместе в Москву. Ее ровесник. Тоже беженец. Они всерьез готовятся сдать ЕГЭ, поступать, жить в общаге, пожениться.
Ей сколько, говорю?
Отвечает: семнадцать.
Все ясно – я закруглил диалог. И правда ясно, в их возрасте нет колеи и хоть влево, хоть вправо. А мне…
Ну вот куда мне их. Такая вот близость, как с Леной случилась, опасна. Срастешься, себя потеряешь. Я проходил такое. Да и работа, мне сорок семь, еще все впереди.
Катька незаметно уходит.
2017 год
Беженцы. Я больше ее не видел.
Ни ее, ни Катьку.
Все пэвээры закрылись.
Что мы топчем – в том нам гнить.
Все сидят ошарашенные. Камский смотрит на телефон, а потом роняет его в канализацию. Неслышно подходит Мила с курьерской сумкой.
Мила. Это что за? За дверью нашла у вас.
Мила с Русом начинают есть суши из коробки, прямо руками. Рита уходит в дом. Рус сначала подрывается бежать за ней, потом, вспомнив, что нож в канализации, сидит на месте. Потом оглядываются на крысу. Рита выходит с подаренными прихватками, забирает у них бутылку соевого соуса.
Мила. Ты куда унесла соус?
Рита подходит к решетке. Поливает спину крысе.
Мила. Дай сюда.
Рита льет осторожнее. Мила надевает на руки прихватки, тянет крысу. Вытягивает.
Мила держит крысу на руках. Рита звонит в ветеринарку.
Рита (в трубку). Да, наша крыса, домашняя… В решетке канализации застряла… Да, просидела… Ничего не делать?.. Или выживет или нет?.. Да не вешайте трубку!
Камский (подходит к Миле). Дай. (Забирает прихватку и крысу.)
Камский держит крысу на руках в прихватке. Смотрит. Смотрит. Смотрит.
Свет гаснет.
конец
Москва, 2023
Я не понимаю
Монолог
Действующие лица:
Она, женщина 30+ лет.
Хорошо бы перчатку надеть ей на левую руку. Если
