Джеймс Данливи - Одиночка
Смит. Потому-то я и не склонен его недооценивать.
Томсон (отдавая письмо). Но если уж хотите по правде, мистер Смит, так вы это дело переоцениваете. Да еще принимаете близко к сердцу. (Нежное дирижирование бледной длани.) Сядьте, сядьте. (Берет со стола бутерброд с рыбкой.) Что-то вы так побледнели. (Подает бутербродик Смиту.) Ничего, что пальцами.
Смит. Спасибо, мисс Томсон. Они и правда у меня уже в печенках сидят.
Томсон (этакая шелковистая несгибаемая заступница). Мистер Смит, не поддавайтесь. Кладите себе маслину.
Смит. Вы правы, мисс Томсон. Надо не поддаваться, а я поддаюсь.
Томсон. Не берите в голову. (Вдумчиво отхлебывает шерри.) И поглядим, что будет дальше. Стоит выказать беспокойство, вас тут же схапают.
Смит. Вот ведь впутал.
Томсон. Вы о чем.
Смит. Беспардоннейшим образом. Впутал вас в дела, которые, честно говоря, ничем хорошим не чреваты.
Томсон. Смеетесь.
Смит. Да нет.
Томсон. Вот, берите еще кусочек. Такова жизнь, мистер Смит. В смысле, люди прут толпами, карабкаются вверх. (Оглядывает пейзаж с вершины.) А здесь гак мило. (Теплая, тихая улыбка.) Вообще-то на вас работать не так уж плохо. (Над Смитом флажок надежды.) Думала, что работа меня в гроб вгонит. Кроме того, не меня же они достают. А вас.
Смит. Увы.
Томсон. Но как бы то ни было, не позволяйте им перехватить инициативу. Как отфехтовались сегодня.
Смит. Инструктору пришлось вокруг меня изрядно попрыгать на пуантах. Кстати, там нынче в клубе чудные образчики человечьих статей.
Томсон. Во, расскажите мне про них, мистер Смит. Люблю послушать про таких тарзанов, у меня брат по тем же меркам скроен — тот, чье фото мелькает в колонках светской хроники. (Ставит рюмку на стол, высвобождая руки, чтобы, присвистнув, изобразить ими большое латинское V.) Он от подмышек прямо на нет сходит, по форме треугольника. (Втягивает живот, выпячивает грудь. Смит незаметно увлажняет губы.) Живота нет напрочь. В доме у родителей он, бывало, как выйдет на кухню — вообще безо всего — молоко из холодильника вынет и целую кварту залпом. (Отбрасывает голову назад, сраженная воспоминанием об этой кварте; при виде уязвимо выставленной шеи с голубовато-припухлой жилкой Смит цепенеет.) Тело у него и правда впечатляющее. Уж у меня-то было время им налюбоваться. (Вся собирается в комок, дикая кошка джунглей.) Такой огромный, а двигается, будто он пума какая-то. (Смит, этот рыцарь пера и бумаги, выказывает слегка встревоженный, но одобрительный интерес.) Мистер Смит, вы не боитесь, что какой-нибудь такой громила возьмет вас и убьет. Нет, ну вы же не можете бояться, вы же у нас гордый. Ха-ха, прямо так и вижу вас в единоборстве с таким тарзаном. (Смит созерцает сложенные на животе руки. Одинок. Печален.) Да вы что, мистер Смит. Я, что ли, вас обидела. Да-да, обидела, я вижу.
Смит. Да нет.
Томсон. Нет да. Что же с того. Ну и не надо нам быть как те громилы. Я к тому, что прямо так и вижу вас с поднятой шпагой. (Облагораживающее что видение тенью ложится на Смита.) Вы не слабак, мистер Смит, у вас есть то, чего нет у них. Смит. Что именно, мисс Томсон. Томсон. Даже если шпагу опустим. Вы ведь можете заключать сделки. Смит. А.
Томсон. У вас вся сила в голове, я вот что, видимо, хочу сказать. Потом, вы вежливый, у вас руки красивые. Достойно держитесь. Все это тоже важно, мистер Смит. (Медленно зацветающая улыбка.) Я просто ну никак, понимаете, никак не могу вас представить (Смит поднимается, чтобы стоя встретить удар) этак у холодильника, голым, с бутылкой молока. Это ну просто было бы, ну вроде… ироде… (Во взгляде жалость.)
Смит. Н-да. Пожалуй, можно приступать к обеду. Томсон (низким контральто. К кулисам). Сейчас. Хотела только выглянуть в ваше окошко. Тут у нас бедняки живут через улицу. (Намеренно используя возможности телосложения, неторопливо подходит к окну, качая бедрами — две такие славные дыньки, как на волнах, туда-сюда под платьем. Вдруг стоп, через плечо крутнула головой и взгляд назад, а там у Смита глаза к ней как приклеены.) Думаете, походочка вызывающая — ох неспроста, а, мистер Смит.
Смит. Я не совсем вас понимаю, мисс Томсон. Томсон. Да понимаете, мистер Смит. Смит. Не понимаю, мисс Томсон. Почему вы так головой качаете.
Томсон. Это ж надо, мистер Смит, какой вы наивный мальчик. Ха-ха, не может быть. Не может быть, чтоб вы не заметили, как я хожу, будто сама на это напрашиваюсь.
Смит. На что.
Томсон. На это. Не надо из меня тянуть насильно, я ведь возьму да и скажу. (При этом поворачивает назад — этакий клипер, быстроходный-быстроходный, на внешнем рейде.)
Смит (прочищает горло, снимая крышку с супницы). Мисс Томсон, надеюсь, вы спаржу любите. (Предупредительный кавалер, рванувшийся помочь мисс Томсон придвинуть кресло.)
Томсон. Ну-ну, вы джентльмен, я знаю. (Руки Смита, слегка ошпаренные, отдернуты.) Н-дэ, спаржа — это хорош-шо. (Сидящий Смит, всеобщее внимание к салфеткам. Мисс Томсон, вся изогнувшись, выглядывает из-за вазы с цветами.) Прямо какой-то симпозиум. (Смит протягивает тарелочку со спаржей за вазу с цветами.) Спасибо.
Смит. Вы разрешите, я вам отрежу хлеба. Мисс Томсон, вам белого или черного.
Томсон. Вот черный симпатично смотрится. Мистер Смит, а ничего, если я буду поглощать свою спаржу с помощью пальцев. Ведь есть такие, которых в жар бросает, стоит сунуть в тарелку крючковатый палец.
Смит. Конечно нет, мисс Томсон, я тоже суну в тарелку крючковатый палец. Так гораздо здоровее.
Томсон. Смотри, как вас заботит все это здоровье. (Сняв со стола огромную вазу с цветами, заслонявшую от нее Смита, устанавливает ее на полу.) Так лучше.
Смит. Стараюсь поддерживать, мисс Томсон. Кое-какие функции.
Томсон. Смотрите, как бы они не нарушились — от излишнего-то усердия. (Смит: взгляд вверх, взгляд вниз, взгляд в сторону.) Ну вот. Опять вас обидела.
Смит. С помощью спорта. Чтобы держаться в форме.
Томсон (шесть пуль короткой очередью смертельно поражают Смита в область диафрагмы.) От тридцати назад уже дороги нет. (С ослепляющей убедительностью.) Какой славный животик. Он правда симпатичный. Мне нравится. Честно-честно. (Смит повержен. Мисс Томсон к нему склоняется.) А почему бы вам не попытаться носить корсет, если это вас так волнует. Что ж я, не понимаю — сидячая жизнь еще никому не приносила пользы. Зашли бы как-нибудь ко мне. Можно было бы у меня в гостиной на роликах покататься. (Смит поднимает брови. Мисс Томсон улыбается.) У меня и пишущая машинка имеется. Захочется, так можно даже поработать.
Смит. Вы очень добры, мисс Томсон. (Глаза мисс Томсон скошены на спаржу, еще не полностью исчезнувшую у нее во рту.) Но ведь у вас есть и личная жизнь какая-то. Я уж и так бесстыдно покушаюсь на ваше свободное время.
Томсон. Да на что мне это свободное время. Приду домой — особенно пока Голиаф на ветеринарной станции, — немножко послоняюсь, послушаю музыку, пошью немножко. Ровным счетом ведь ничего не делаю. Бывает, брат придет, натащит полную квартиру знаменитостей. (Смит разливает вино.) Стадо напыщенных ничтожеств. Когда-то я по таким, как они, с ума сходила. Вы ж понимаете — теннис, гольф, все сытенькие такие, здоровенькие, как на подбор. И вот однажды вдруг — раз (взмах руки со спаржей), у меня на эту публику глаза открылись. Постояла просто и послушала. И впервые услышала, что они говорят. Боже мой, да они ничего не говорят. И в тот же день стою я на корте с ракеткой, отдыхаю, и тут меня кто-то тычет в спину сквозь ограждение. Какой-то парень с улицы. (Оглядывается через плечо.) Я поворачиваюсь, и только я хочу его послать — я извиняюсь, — говорю, пошел ты, а он мне подает листок бумаги. Так в первый раз я встретилась с той поэтической диковиной. На бумажке оказалось стихотворение, а на обороте — адрес. Ой, я болтаю как дурочка. Наверное, это вино.
Смит (этакий заботливый хозяин. Подливает). Еще по чуть-чуть, мисс Томсон, вы так интересно рассказываете.
Томсон. Издеваетесь.
Смит. Что вы, как можно.
Томсон. О (несколько осаживая взглядом Смита), тогда я была дура дурой. Поднимаешься со своим золотым ключиком в гнездышко, лифт подарками набит, которые сама себе накупила на деньги одного парня. Обычное дело, все через это проходят, а этот мне вдруг сует записку со стихами. Начинаю читать. И останавливаюсь прямо в самой середке. И думаю, Господи, видать, неспроста он написал все это, такие слова красивые, да ведь они и про меня тоже, — вот я, наверное, почему остановилась. (Берет спаржу.) Хорошая спаржа. Забавно, я после этого стала все думать, думать. Что, думаю, у меня за жизнь такая, что в ней хорошего. Ну, хорошего-то было много. Но я продавалась за чечевичную похлебку. И вот теперь меня интересует уже только настоящее, ну понимаете, истинные ценности, а эта поэтическая диковина всю дорогу интересовалась только бесплатной порцией меня да красивой жизнью в том самом гнездышке. Ну надо ж. (Глаза мисс Томсон наливаются влагой.)
