Владимир Мирзоев - Тавматургия

Ч. Хорошо. Ты в состоянии сформулировать свои претензии? Говори откровенно — я не обижусь.

К. Надоело. Выживать надоело. Врать, жевать колбасу, снова врать. Извини, не знаю, ради чего. Раньше знала или казалось, что знаю.

Ч. Вероятно, ты больше не любишь меня? Я правильно понял?

Свидригайлов думает, что он вернулся в родительский дом. В руках у странника — чемодан. Отец, Мать и младшие братья сидят на диване в гостиной — смотрят по телевизору спорт.

С. Добрый вечер, народ… Эй, люди, очнитесь! Вы что? Я вернулся.

Члены семьи отвечают, не сводя глаз с большого экрана.

О. Почему ты кричишь? Мы видим тебя: ты вернулся.

М. Слава Богу.

Б. Мама, а кто этот дядя?

М. Это ваш брат.

С. Не уверен, что я это я.

М. То есть как?

С. Онемел, как рука, из которой во сне потихоньку…

О. Что он мелет?

С. Вся кровь утекла.

О. Слушай, сынок, тебя не было здесь, в этом чертовом доме, целую вечность, а сегодня финал высшей лиги — игра не на жизнь…

Б. А на шмерть.

О. Неужели нельзя как-нибудь помолчать?

М. Если ты голоден, там, в холодильнике, есть молоко, апельсиновый сок…

О. Понимаешь, игра есть игра.

Б. Шока нет. Илья его выпил, шкотина.

М. Не сквернословь. Сухое печенье.

Б. И машло.

М. Ореховое. Ты ведь любишь его?.. Ой, вспомнила: любишь его вместе с джемом.

Б. Я его обожаю!

М. Нельзя говорить «обожаю».

О. Иисусе! Могу я раз в жизни спокойно игру досмотреть?! Без крика и шума.

Б. И пыли.

М. А ты не встревай, когда отец говорит.

С. Я думал, вы спросите… Хоть что-нибудь спросите.

М. Что, например?

С. Я путешествовал, часто думал о вас, побывал в разных странах… Я думал о вас постоянно… Например, Петербург…

О. A-а, люди везде одинаковы.

М. Дорогой, ты обязательно все нам расскажешь — потом, не сейчас. Ты иди к себе в комнату и отдохни, поваляйся в постели. Ты, наверно, устал. Там все чистое. Горничная утром сменила белье.

С. У вас теперь есть прислуга?

О. Ты о чем, старина? В каждой гостинице, даже самой паршивой, всегда есть прислуга.

С. Я стараюсь понять.

О. Не старайся, не надо.

М. Доброй ночи, сынок.

В измерении Т. Мышь, Крыса, Человек.

М. Не так уж важно, кто и кем был в прошлой жизни, правда? Главное — мы не чужие друг другу. У нас есть история, какие-то воспоминания, общие. Слушайте, братцы, у вас почему-то убитый, потерянный вид… Может быть, лучше уйти с террасы обратно в гостиную?

К. Как здесь красиво…

Ч. Да, красота неземная.

К. Будто во сне.

Ч. Ну, положим, сны, они тоже бывают… разного свойства. Мне вот на днях приснилась больница для умалишенных, так, я вам скажу, номера…

К. Дорогой, помолчи хоть минуту.

Пауза.

М. Не знаю, чем вас развлечь. Хотите, устроим пикник на том берегу? С пирогами, блинами, слонами, а говорящие птахи исполнят для нас «Волшебную флейту»… «Аморэ» — так называется местный театр теней.

Ч. С удовольствием.

К. Мы никуда не пойдем.

Ч. Что за черт! Я хочу это слышать и видеть!

К. Перебьешься. Мы не будем пользоваться твоей добротой. Это бессовестно, подло. И пахнет нехорошо.

М. Почему?

К. Ты не знаешь… Этот ботаник и я, мы сыграли весьма неприглядную роль… в этой пьесе…

М. Ну конечно, я знаю.

К. То есть как?

М. Полнота информации о прошлом — одна из восьми привилегий Королевы Мышей.

Ч. Ваше величество…

К. Помолчи, я сказала!

Ч. Нет, я больше не вынесу! В этом хамском, развязном тоне… Она все время меня унижает, мое достоинство человека разумного!

К. Вставай, мы уходим.

Ч. А как же пикник?

Крыса и Человек направляются к выходу.

Ч. Может быть, не сегодня? Когда-нибудь… завтра?

М. Очень жаль.

Ч. Очень жаль.

К. Очень жаль.

Ч. Ваше величество, если позволите, я напоследок — один сугубо личный вопрос.

Умоляюще смотрит на Крысу.

К. Только быстро и без сантиментов, а то меня вырвет.

Ч. Вы упомянули, что у вашего величества всего восемь привилегий. Одна нам стала известна. Случайно. А как обстоит с остальными? Они пока существуют?

К. Что ты несешь?

Ч. То есть, нет, простите, неточно спросил. Не то и не так. Я хотел другое сказать: эти все привилегии, они тоже сверх… ну, вы понимаете… сверх… сверх…

М. Сверхчеловеческие?

Ч. Да! Вот именно! Благодарю. Вы помогли сформулировать мысль.

М. Я понимаю. Отвечу. Это мое субъективное мнение.

Ч. Ну разумеется!

М. Возможно, оно вам покажется слишком жестоким.

Ч. Мне все равно! Это будет мнение моей королевы.

К. Боже правый…

М. Человеку все было дано, все привилегии, даже сверх меры. Получен был свыше карт-бланш. Деревья так снег получают. Евреи — манну. Смотрите: все твари загнаны в угол, кроме Адама. Редкий случай ему улыбнулся, удача. Он мог бы развить в себе интуицию крысы, характер дельфина, физическую мощь муравья — достаточно было этого захотеть. Просто желаю — и все, дело в шляпе. Однако свобода — любить, выбирать, понимать — оказалась убийственной привилегией для вашего вида.

К. Самоубийственной.

М. Да.

Ч. Что же делать?

М. Не знаю. Попробуйте поменять местами пару-другую букв.

Ч. А конкретнее можно?

М. В самом хвосте расшифровки.

К. Однако.

Ч. Но… тогда это будет уже не совсем человек. Или это не важно?

Мышь молчит. Крыса и Человек, склонив головы, уходят.

Свидригайлов снова в своем дешевом номере. На кровати валяется господин Н.

Свидригайлов стоит в замешательстве, с чемоданом в руке.

Н. Привет.

С. Опять это вы?

Н. А кто же еще?.. Ну, вы, наконец, догадались?

С. О чем?

Н. Значит, не озарило, не торкнуло?

С. Отстаньте вы от меня, отвяжитесь!

Свидригайлов садится в кресло, откидывается на спинку, закрывает глаза.

Н. Ничего, что я тут у вас на правах старой няни? Никак не стесняю?.. Вы теперь спите или того… может, молитесь? Я всегда ощущал, что эти молитвы — разговор слепого с глухим. Все эти просьбы и всхлипы, пустые надежды… Делай, брат, что по судьбе тебе выпало, ну, с оглядкой на тайну, конечно, это и будет молитва. А умолять на коленях космический вакуум… Милосердие — это не десять рублей.

С. Почему так безжалостны?

Н. Господи, кто?

С. Мама, отец, этот Маккензи дурацкий.

Н. Не знаю… Маккензи, по-моему, ведет себя как обычно.

С. А кто он вообще такой?!

Н. Ваше завтра. Или, возможно, вчера. Как посмотреть.

С. Хорошо, допустим, увидим… От меня-то что ему нужно?

Н. Н-ну… Это вопрос философский. Сняли номер — и ладно, живите себе.

С. Как будто все в полном порядке?

Н. Ну да. А что вас тревожит? Возможно, вид из окна?

Свидригайлов встает, подходит к окну, раздвигает шторы — за окном непроглядная ночь. Нет ни звезд, ни луны — сплошной черный бархат. Вдруг стекло набухает большим пузырем, разбивается вдребезги, и в комнату влетает окровавленный Менеджер. За ним — еще человек восемь, попавших в его орбиту: дервиш из Турции, дочка священника, Франческа голая, без простыни, Поэт с ведерком пломбира, печальные близнецы из дивизии «Мертвая голова», Он и Она. Все немного контужены, но это им не мешает — гости пляшут, смеются, поют. Как будто у них Рождество.

Мерцающий мир

САВЕЛИЮ хорошо за сорок, с другой стороны, он хорошо сохранился. Вопрос «для чего сохранился» пока что в его голове не оформился. САВЕЛИЙ не привык тревожить себя абстрактными мыслями о жизни и смерти, о конечной цели существования и проч. Зато САВЕЛИЙ пристально следит за своим организмом, регулярно сканирует внутренние органы на томографе, практикует питание по системе доктора Волкова, держит мускулатуру в тонусе, дважды в неделю занимаясь на тренажерах в ближайшем «Докторе Лодере». «Доктор Лодырь» — иногда каламбурит САВЕЛИЙ, но его жена, ТАМАРА, каламбуров не любит — у нее более изощренное чувство юмора. Так она считает с тех пор, как стала смотреть «Прожекторперисхилтон».