Александр Володин - Дочки-матери
Вадим Антонович. От кого ты приняла подарок? Соображаешь? Почему ты сочла себя вправе принять этот подарок?
Елена Алексеевна. Ах ты мой хороший! Садись, ешь торт.
Родители сели за стол и некоторое время молча пили чай.
Дочкам было любопытно разобраться, что происходит, но они надеялись, что скоро все выяснится само собой. Они погодки, но не похожи друг на друга: Галя повеселей, Аня посерьезней.
Вадим Антонович. Где она остановилась?
Елена Алексеевна. Говорит, в комнате отдыха на вокзале.
Вадим Антонович. Надо ее найти.
Елена Алексеевна. Зачем?
Вадим Антонович. Я хочу прочитать это письмо.
Елена Алексеевна. Если она из Свердловска, значит, на Казанском. Только давай договоримся, никакого расследования. Пожалей девочку.
Аня. А что случилось?
Елена Алексеевна. Ничего, ничего.
Галя. Нет, что-то наверняка случилось! Папа, в чем дело?
Вадим Антонович. Дело в том, что эта девочка предъявила маме странное письмо, из которого следует черт знает что. Либо дура, либо авантюристка.
Галя. Исследовать письма, сличить почерки, установить даты.
Вадим Антонович. Все, довольно. Я уверен, что эта девица, которая выросла в детском доме, знает, что после себя надо вымыть посуду и подмести. А вам надо тысячу раз напоминать, легче сделать самому.
Елена Алексеевна. Вадим!
Аня. Папа, это твоя дочь?
Вадим Антонович. Чья дочь? Моя дочь?…
Елена Алексеевна шла с Ольгой по улице.
Ольга. Как вы меня нашли? Когда я вам говорила, я ведь еще и сама не знала, где буду ночевать. Я и сунулась-то на Казанский вокзал только потому, что так вам сказала. Тогда мне и стукнуло в голову: дай попробую! И повезло, устроилась. А вот вы почему туда пошли?
Елена Алексеевна. А я – потому что тебе поверила.
Ольга. Смешно!…
Елена Алексеевна. А ты знаешь, у тебя очень легкая красивая походка.
Ольга. Обыкновенная…
Елена Алексеевна. Ты могла бы хорошо танцевать.
Ольга. А я хорошо танцую.
Елена Алексеевна. Нет, я говорю о балете… Для меня существуют две идеальные балерины: Анна Павлова и Галина Уланова. В честь этого я и дочек так назвала. Только они не оправдали моих надежд.
Ольга. Нет, в балете я не специалист. Мне и не до того. Я знаете как живу? Учеба да работа, так и бегаешь, как заяц. Я и комсорг группы, и профориентация на мне, и клуб «Верность» на мне, и спортлагерь. Кроме того, из-за моего голоса и дикции мне поручают выступать с приветствиями, с репортажами…
Елена Алексеевна. Ты, я вижу, активная девочка, все совмещаешь.
Ольга. Не знаю… Во всяком случае, если мастеру, скажем, нужно отлучиться, на меня можно оставить любую группу. У нас в ПТУ всё домашние дети, а дети, воспитанные дома, это совсем не то…
Потом они сидели в комнате, где были вчера. Ольга продолжала рассказывать – небрежно, между прочим, чтобы это не выглядело похвальбой.
Ольга. А специальность у меня будет – газорезчица, уже проходим практику на заводе. Тут и голова нужна, необходимо разбираться в чертежах. Ну, отметки у меня какие? У нас только одна девочка не имеет троек. Я тоже близка к этому результату. Если бы я еще не работала помимо учебы…
Елена Алексеевна (рассеянно). Где же ты работаешь?
Ольга. Я уже вам говорила.
Елена Алексеевна. Ах да, прости.
Ольга. Я животных кормлю в мединституте, мышей. Семьдесят ре плюс стипендия тридцать три, вот считайте.
Елена Алексеевна. Как же ты тратишь эти деньги?
Ольга. После интерната первое время у меня все на еду шло. Я думала: как это взрослые не хотят пирожное, например, съесть или яблоко? А сейчас уже настолько наелась, поняла, взрослые за свой век тоже наелись…
Елена Алексеевна. Ну вот, Оля. Мы с Вадим Антоновичем тут о тебе говорили. Как эта ошибка могла произойти? Все-таки какая-то неясность. Хотелось бы кое-что узнать поточнее. Кроме этого письма, что ты знаешь о своей матери? Кто она была? Хоть какие-нибудь сведения у тебя есть?
Ольга. У меня есть сведения, что она сдала меня в Дом младенца. И сама туда попросилась санитаркой, чтобы быть все время при мне. А через три месяца исчезла. И не вернулась.
Елена Алексеевна. Санитарка, санитарка… Постой, санитарка… Вадим!
Вадим Антонович вышел из своей комнаты с двумя книгами в руке, косвенно давая понять, что он работал и его оторвали. Но Елена Алексеевна была слишком возбуждена, чтобы обратить на это внимание.
– Вадим, помнишь, когда ты болел, к тебе приходила делать уколы медсестра Леля. Леля Васильева.
Вадим Антонович. Ну, была.
Елена Алексеевна. И помнишь, на наш адрес один раз пришел штраф за какой-то скандал, который она затеяла в «Якоре»?
Вадим Антонович. Не помню.
Елена Алексеевна. Ну да, я же тебе тогда ничего не сказала.
Вадим Антонович. Это естественно.
Елена Алексеевна. Потому что эта Леля сразу же прибежала ко мне, плакала, просила прощения. Она тогда только что устроилась на работу, получила комнату, боялась, что скандал дойдет до начальства и ее уволят. А мне, мол, ничего не будет. И вот она в панике дала наш адрес. Из милиции проверили – правда, Васильева проживает. Она мне даже деньги за штраф оставила! Потом ее все равно уволили, уже за что-то другое. И она куда-то уехала.
Вадим Антонович. Ну, ты даешь!
Елена Алексеевна. И вот я думаю: если ей один раз могла прийти в голову мысль дать наш адрес, почему она не могла и в другом случае этим же воспользоваться? Чтобы ее не заставили забрать свою дочку из детдома.
Ольга. Ее никак не могли заставить. Потому что это письмо матери, которое я вам показала, оно и значит как бы официальный отказ. А как только мать отказалась от ребенка, то все заботы о нем государство уже берет на себя.
Елена Алексеевна. Но она могла и не знать! Когда человек что-то нарушает, он всего остерегается. Решила на всякий случай замести следы. Прости, что я так говорю. Но ведь согласитесь, такая возможность не исключена? Конечно, это только предположение.
Вадим Антонович. Так ты считаешь, что это и есть ее родительница? Вот эта самая Леля Васильева?
Елена Алексеевна. Я же говорю, это только гипотеза. Если у тебя есть другие соображения, скажи. Давайте все думать. Оля, ты как думаешь?
Ольга. Не знаю…
Вадим Антонович. В таком случае можно попытаться выяснить, куда она уехала.
Елена Алексеевна. Судя по ее характеру, она с тех пор могла двадцать раз переменить и работу и место жительства.
Ольга. Честно говоря, не она мне нужна. Я думала, может быть, я ей нужна? Но раз нет, так нет…
Она встала.
– Тогда простите за беспокойство.
Елена Алексеевна. Нам-то какое беспокойство. Это тебе беспокойство, ехала в такую даль.
Ольга. Сначала я должна была все уточнить, а потом уже ехать. Вот это моя оплошность.
Елена Алексеевна. Да, еще вот что! Такая получилась неловкость… Мы ведь твой торт-то съели… И косынку девчонки куда-то задевали… Я искала, искала, не могла найти.
Ольга. Какая чепуха, смешно. Не везти же обратно.
Елена Алексеевна. А что ты, собственно, всполошилась? Необязательно сразу ехать. Ты же хотела пожить, Москву посмотреть.
Ольга. Может, и поживу.
Елена Алексеевна. Зашла бы на занятия нашего коллектива, у нас интересный коллектив.
Вадим Антонович. К чему ей твоя самодеятельность.
Ольга. Нет, почему же, возможно, и зайду. Рада была с вами познакомиться.
Елена Алексеевна. Мы тоже.
Ольге не хотелось еще уходить. В полусвете прихожей лицо Елены Алексеевны казалось ей необыкновенно хорошим. Волосы пышные, узлом сзади. Смотрела она, правда, куда-то поверх.
Ольга. Спасибо вам большое за все.
Елена Алексеевна. Ладно, ладно.
Ольга ушла.
Елена Алексеевна. Хорошая девочка.
Вадим Антонович. Волевая.
Елена Алексеевна. Ну и что, это неплохо.
Вадим Антонович. Активная, активная. Из таких вырастают самые вредные бабы. Придет время – она будет тебе указывать, какие ты должна разучивать танцы, и станет обвинять тебя в беспочвенном экспериментаторстве.
Елена Алексеевна. Ты хороший, ты хороший, не злись.
Вадим Антонович. Поверь, милая, она будет именно такая. Твоя беда в том, что сначала ты всеми восторгаешься, а потом не знаешь, как от них отвязаться…
В Доме культуры занимался хореографический коллектив, пятнадцать девочек и один южно-смуглый мальчик.
Вдоль трех стен этого зала – палка, у которой они проделывают свой урок. Вдоль четвертой стены – составное зеркало.
Елена Алексеевна вела занятие.
– И… раз! И… два! Первая позиция, руки и – раз! И – на эфасе! На пальчиках, остренько, как лошадки. Ножки гордые, красивые! Спинки держите. На ручку посмотрели. Коленки еще выворотней… Марина! Надо улыбаться, улыбаться надо! Головки красивые! Девочки, не халтурьте. И… сели на арабеск. Э-эх, плохо!
