Иван Елагин - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.2: Стихотворения. Портрет мадмуазель Таржи

НАПЛЫВ

Мы выезжали из Чикаго,А может быть, из Конотопа,Из Киева, из Магадана.И, как в атаку из окопа,Кидался ветер из оврагаИ налетал на нас нежданно.

Мы выезжали из Чикаго.Нас было четверо в машине.Тот день был днём последним года.Шоссе белело, как бумага,Стояла зимняя погода,Но снега не было в помине.

Но память не дает мне спуску,Переставляет то и этоПо собственному произволу.(Вот по Андреевскому спускуМчит Скорой помощи каретаПо направлению к Подолу.)

Мы выезжали из Чикаго.Катились мы по автостраде.Ветров могучая ватагаНас била спереди и сзади,Ветров свирепая ораваНас била слева, била справа.

Мы выезжали из Чикаго.(А может быть, из КуренёвкиМы ехали на хутор Грушки.Забылся раненый, бедняга.За городом без остановкиПереговаривались пушки.)

Мы выезжали из Чикаго,Мы не заметили, что в трансеМы очарованно застыли,Что мы не сделали ни шагу,Что едем в том автомобилеВо времени, а не в пространстве.

Мы выезжали из Чикаго.Над озером кричали птицы.Мы в путь пустились на рассвете.(Ещё далёко до больницы.Очнулся раненый в карете,На нем шинель, пилотка, фляга.)

Мы выезжали из Чикаго.Оставленные небоскрёбыВдали затягивались дымом.Мгновенье — как земная тяга,Мгновенье нам дается, чтобыОстаться в нас неистребимым.

(Трясло карету на пригорке.Его шатало и бросало,Но он держался, молодчага,И только попросил усталоСвернуть закрутку из махорки.)Мы выезжали из Чикаго

Или из даты новогодней?Из календарного порядка?Из часового циферблата?Из потускневшего сегодня?Мы двинулись в «давно когда-то»,У нас на звёздах пересадка.

(А из дорожного зигзагаЕщё не вырвалась карета,Ухабам отдана на милость.Мне, может быть, тогда приснилось,Что я за океаном где-то,Что выезжаю из Чикаго.

И может быть — ещё мне снитсяИль кажется, по крайней мере,Что клиника за поворотом.Но раненного миномётомНе довезли мы до больницы —Скончался от кровопотери.)

Ну как угомониться слабым,Войной чудовищною смятым,Моим издёргавшимся нервам?Я думал, в семьдесят девятом,А оказалось — в сорок первомЕще я еду по ухабам!..

(Я снова в Киеве военном,Я с коченеющим солдатомЛечу по спускам и подъёмам,А день расплавился закатомПо этим, с детства мне знакомым,Кирпичным желтоватым стенам.)

А мне казалось — из ЧикагоЯ выехал в автомобиле.(Но вот пошла дорога криво,И мы с трудом заколесили,И около универмагаНас бросило волною взрыва.

Но уцелела всем на дивоРазболтанная колымага.Вослед за этим взрывом третьеУже прошло десятилетье) —Мы по дороге из ЧикагоОт этого взлетели взрыва!

Машина сумасшедшей птицейНа сосны кинулась с откосаИ загремела вдоль оврага,И на дороге из ЧикагоЯ с переломанной ключицей,Я с кровью, хлынувшей из носа.

Колен разорванные связкиИ переломанные рёбра,Десятки синяков и ссадин.Я очень скоро буду найден,И, как Иван-царевич в сказке,Я буду по кусочкам собран.

Меня положат на носилки,И вежливые санитарыПеренесут меня в карету,И, несмотря на боль в затылке,На переломы, на удары,У них спрошу я сигарету.

В карете на носилках лёжа,Затягиваясь струйкой дыма,Я понимаю, что мне плохо,Что жизнь моя непоправима,И с чем-то очень давним схожаСегодняшняя суматоха,

Сегодняшняя передряга,Что я живу уже сверхплана,Что существую рикошетом,Что, видимо, по всем приметамНе существует ни Чикаго,Ни Киева, ни Магадана,

Ни Конотопа, ни вселенной,А только есть одна дорога,А на дороге катастрофы…

Ему, как истому артисту,Не помешает жест актёрский,И у холста взмахнул он кистью,Как палочкою дирижёрской.

Чуть-чуть разметивши пространство —(К холсту пять-шесть прикосновений!)Стал блеском бронзовым бросатьсяИ осторожно вешать тени.

Цветастая неразбериха!Весёлых красок суматоха!То размахнётся кистью лихо,А то с медлительностью вздоха.

Неясно, что он там задумал, —Он занят был работой странной:Он мне казался стеклодувом,Что выдувал пузырь стеклянный.

Но вот — частица за частицей —Сперва едва, сперва миражемТо тут, то там сирень круглится,Плюмаж вздымая над плюмажем.

Там контур появился жёсткий,А там — расплывчатый, ущербный,И кисть уже не дирижёрской —А стала палочкой волшебной.

Видно, было мне так назначено,Что я жизнь мою прожил начерно,Что явился я с опозданиемНа свидание с мирозданием.

Видно, так уже предназначено,Видно, так уже напророчено,Чтоб была душа озадачена,Чтоб была душа озабочена.

Испокон, видно, так налажено,Видно, сужено да положено,Чтоб гудела душа, как скважина,Ветром времени потревожена.

Видно, так уже предначертано,И никем ещё не нарушено:Надо всем, что на свете мертвенноПриоткрыта душа-отдушина.

А живём мы неозаренными,Много хлама в пути накидано.Сквознячками потустороннимиНас прохватывает неожиданно.

Рано утром над землёю нашеюПролетаю я на самолёте.Облака большие манной кашеюВ персиковом плавают компоте.

Верно бы, Цветаева обиделась,Верно, обозвала б гастрономом…Что же делать, если так увиделось?Я сравнил с предметом мне знакомым.

В небе всё и проще и понятнее.Отдых для меня полеты эти.Да и каша в небе — поприятнееТой, что заварили на планете.

Ещё много хороших вещей на земле,Ещё вздыблена лошадь с царём на скале,

Разлетается тога с царёвых плечей —На земле еще много хороших вещей.

Декорации брошью блистают во мгле,Ещё много хороших вещей на земле.

Приготовлены строго смычки скрипачейНа земле ещё много хороших вещей.

Гумилев и Волошин, Вийон и Рабле,Ещё много хороших вещей на земле,

И высокого слога не сохнет ручей.На земле ещё много хороших вещей.

Ещё много хороших вещей на земле —И рассвет, что ерошит листву на ветле,

И взлетают со стога десятки грачей.На земле ещё много хороших вещей.

Я целую ладошки твои в полумгле.Ещё много хороших вещей на земле.

Обжигай, недотрога, меня горячей.На земле ещё много хороших вещей.

И душистый горошек стоит в хрустале —Ещё много хороших вещей на земле.

Ещё много у Бога и дней, и ночей.На земле ещё много хороших вещей.

День начинался медленно. Сперва,По-зимнему обутый и одетый,Он из кладовки приносил дрова,Лучину в печке разжигал газетой.

Часы идут. Дрова в печи свистят.К полудню воздух в комнате просушен.А я едва включаю термостат —Течёт тепло над сетками отдушин.

Крошащиеся времени пластыТы измеряешь мерою какою?Ты меришь время тем, что сделал ты,Иль тем, что время сделало с тобою?

Обдаст полено запахом смолы,В печи огонь блеснёт, подобно чуду,И озарит все в комнате углы…А я о термостате позабуду.

Что значит миг? Секундной стрелки сдвиг?Один живёт от сдвига и до сдвига,А для другого целый мир возникВ течение взметнувшегося мига.

А у кого для жизни больше сил?Чей день светлей? Чьи озаренья шире?И времени кто больше получил,Чтоб разобраться и в себе, и в мире?

Мой век! От стукаНочного в дверьПошла наукаБольших потерь.

Мой век ущербный,Мой век-недугЛистал учебникКолымских вьюг.

Мой век! Ты — школьник,И твой дипломДобыл ты в штольняхТупым кайлом.

Мой век! ЭкзаменВ полярный вузТы сдал слезамиРоссийских муз.

В краю студёныхГлыбастых льдов —Плоды учёныхТвоих трудов.

Почётный докторБушлатных прав,Мой век, продрог ты,В метель попав.

С таёжных ёлокНе сходит снег.Постыдно дологУ века век.

Сочиняю сценарий для фильма.Первый кадр: золотится закат,Озаряется озеро Ильмень,А над озером сосны стоят.

Небольшая домашняя нечисть,Самодельный критический чёрт.(Обязательно с чёртом я встречусь,И он мне наставленье прочтёт!)

«Отчего не берёшь ты Нью-Хемпшир?Что ты озеро Сквам не берёшь?Летний день, над водою померкший,Так для первого кадра хорош!

У тебя в поэтическом фильмеНесуразностей быть не должно,И не видел ты озера Ильмень,И в другом полушарье оно!»

Мне подыскивать надо героя —Без героя и фильма-то нет.Понемногу наметились трое:Академик, священник, поэт.

И пойдут они все по дороге,Что трудна, и крута, и пряма,Будут правду искать, а в итогеЭмиграция или тюрьма.

А у чёрта на это в запасеНехороший презрительный смех:«Убирался бы ты восвояси,На крови спекулировать — грех!

Лучше взял бы ты школу в Вермонте.На привычные вещи взгляни:Видишь — там, на ночном горизонте,Автострадою мчатся огни.

Вот одна из возможнейших версий:Там — стеклом ветровым отражён —Твой герой, паренёк из Нью-Джерси,И зовут его, может быть, Джон…»

Я для фильма искал героиню,И почти что обрел во плоти:Я позарился на балерину,Что на Запад решилась уйти.

Оказалось — совсем не годится:По примеру блистательных дивОбзаводится виллою в Ницце,Мой сценарий вконец загубив.

Неудачи преследует демон,Или бедный талант мой иссяк, —Только фильмы на русскую темуУ меня не выходят никак.

Я живу всё странней, всё нелепей,И в бессмысленный сон погружён,Вспоминаю всё чаще о цепи,О распавшейся цепи времен.

Вот мне и стало казаться,Что стихи мои тоже так,Как солдаты, чётко по плацуОтбивают за шагом шаг.

А душа моя по-другому,А душа моя, как назло,То проскальзывает невесомо,То волочится тяжело.

Сочинитель, к беде готовься!Будет участь твоя плоха,Если не совпадает вовсеШаг души с шагами стиха.

Я очень Вас благодарю, Бетаки,За Ваши негодующие строки.Люблю стихи, подобные атаке,Стихи, как партизанские наскоки!

Нас заливают мутные потокиГазетной злопыхательской клоаки,Стрекочут нам партийные сорокиДежурно-показательные враки.

У этих — бронированные щёкиНе заалеют от стыда, как маки.Кто устыдился — в лагерном баракеОтсиживает длительные сроки.

Для многих эти времена жестоки,И многие живут, как на биваке,В Москве, в Нью-Йорке, в Риме, в НагасакиШумят над нами мировые склоки.

Мы все в литературе одиноки,И потому так дороги нам знакиВнимания, и я за Ваши строкиЕще раз Вас благодарю, Бетаки.

Вот я качаюсь — чучело,А надо мной — вороньё.До самых бровей нахлобученоФетровое рваньё.

А из-под фетра — патлыСоломенные торчат,А на портках — заплатыГолубоватый квадрат.

На шее кругом намотаноПродранное тряпьё.Качайся по ветру — вот оно,Чучелово житьё.

Рубаха моя подпоясанаВерёвочкою гнилой.Ветви осеннего ясеняШвыряют в меня листвой.

Грубо углём намалёваныБрови, и нос, и рот.Раскачиваюсь зарёванный,Дождь на меня идёт.

И в эту погоду аховую,На огород водворён,Я рукавами размахиваю,Распугиваю ворон.

Ну что же, — обломком угольнымРожу всю перемажь!Я тоже в театре кукольномТрагический персонаж.

Все мы загримированыИ выряжены пестро,А я ещё нафаршированный, —Во мне — не моё нутро!

Тырсой набит, соломою,Войлоком и трухой.Как будто лицо знакомое,А стал я совсем другой.

В чучелы угораздило, —Ну так — теперь держись!Ловким чучельным мастеромТы оказалась, жизнь!

Пришиты к лицу неслыханныеБуркалы из фольги,И даже в череп напиханыИскусственные мозги!

Покачиваюсь, раскачиваюсьВ сторону из стороны,Всячески выпендрячиваюсь —А вороньё хоть бы хны!

Пол-огорода склёвано,Затоптано, разорено,Птицами разворованоСобранное зерно.

Чучелу понаскучилиС бандой ворон бои.В тысячу раз не лучше ли,Если мозги свои?

Вставьте в меня, пожалуйста,Сердце вместо трухи,Чтоб затевал я шалости,Чтоб сочинял стихи,

Чтоб трепака отплясывал,Чтобы глушил самогон,Чтобы читал Некрасова,А не пугал ворон.

Суетись всю жизнь, кружисьБез толку в бедламе.Лучше б нам у входа в жизньДали по программе.

Я бы знал: я генералИли только клоун,Знал бы я, какой финалМне приуготован.

В жизни не произойдётПутаницы с нами,Если знаем наперёд,Сколько актов в драме,

У кого какая роль,У кого какая боль,Кто ты — шут или король,Единица или ноль.

Героиня какова,И в какой картине,И какие ты словаСкажешь героине.

Знать бы, кто руководитЧастью музыкальной,Принимать весёлый видИли вид печальный?

Декорации взойдут,Когда свет потухнет,Или жизнь мою дадутПрямо в серых сукнах?

Чуть программу приоткрой —Видно из программы, —Всеблагой или ДругойПостановщик драмы.

Корму обрызгало шампанскоеИз размозжённой вдрызг бутыли.Корабль сползал, цепями лязгая.Махину на воду спустили.

И вот уже морского странникаДалеко силуэт сиротский.Вы — крестный моего «Титаника».(Почти из Вас цитата, Бродский.)

Пусть бьёт в него волна шипучаяТам, на просторе океанском.А с Вами, Бродский, я при случаеХотел бы чокнуться шампанским.

Я опять лечу на самолёте.Самолёт гудит на ровной ноте.

У окна, откинувшись слегка,Сверху вниз смотрю на облака.

И во мне спокойствие такое,Словно я попал в страну покоя.

Но едва ногой я землю.трону —Нет моей тревоге угомону.

Стал ногой на землю, так ужеПоневоле ты настороже…

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов?Неужели же в сущности всё оказалось неверным?Даже месяц, что плыл меж берёзовых белых стволов,Был подвешен на нитке, раскрашенным был и фанерным.

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,Чтоб пресыщенный мозг задевали и били по нервам?Неужели всё было игрой? И всего-то делов,Что, взойдя на подмостки, кривляться фигляром манерным?

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,И всего-то делов, что ночами торчать по тавернамУ залитых вином и запачканных пеплом столов,И заумные вирши гундосить каким-нибудь стервам?

Неужели же нет первозданных, осмысленных слов,И всей жизни улов оказался до жути мизерным?И со свалок журнальных гремит щебетанье щеглов,И бездарная заваль себя называет модерном!

Неужели всё кончится бредом горячих голов,Тех, что мир оглашают не словом, а рёвом пещерным,И, подобно саркомам, гангренам и гнойным кавернам,Ополчились на плоть первозданных, осмысленных слов!

Под вывеской — окноИ дверь в полуподвал.Мой бедный Сирано,Ты рестораном стал!

Девчонка мне питьёПоставила на стол.Напялен на неёТвой кожаный камзол.

Болтается пероНад шляпою у ней,Но голое бедроРапиры поверней.

И всё же не возьмуЯ твоего письма,Хоть — видно по всемуОна не прочь сама…

Высокое нытьёЕй быстро надоест,Чтоб соблазнить еёДостаточен и жест.

Выпячивая носВо всю его длину,Ты обсуждал вопросПолёта на луну.

Укрыт ночною тьмой,Вещал ты в тишине,А современник мойУже был на луне!

Мой бедный Сирано,Твоя мечта смешна:В архив уже давноРомантика сдана —

Ни шпаги, ни плаща,Ни благородных дам.Но смерть от кирпичаЕщё доступна нам.

Ах как всё это, право, печально!В нашем сердце некрасовский стихРазгулялся рыдально-кандальноИ ещё до сих пор не затих.

Ах как всё это, право, печально!Это Лермонтов в юности намТу строку обронил огнепально,Что на сердце оставила шрам.

Ах как всё это, право, печально!Это Блок через ночь, через снегИз проклятого века прощальноПомахал нам в чудовищный век.

Ах как всё это, право, печально!Но не в том ли бессмертья залог,Что печально звучит как хрустальноДо сих пор нам из пушкинских строк.

Два пенсильванских немца в чёрных шляпахВ сиянии окладистых бородВошли в автобус и уселись важноИ благолепно за моей спиной.Через минуту я услышал странныйИ неприятный щёлкающий звук.Я обернулся — и в корявых пальцахУ немцев увидал пустые банкиИз-под каких-то минеральных вод.И то и дело кто-нибудь из нихНа банку нажимал, и та в ответПрищелкивала. Это продолжалосьОт Питтсбурга до Вашингтона — большеШести часов, — и я возненавиделОкладистые бороды, я проклялСтаринного покроя сюртукиИ шляпы старомодного фасона,И все сентиментальные рассказыО прелестях патриархальной жизни.

Какая-то чушь, какая-то блажь,Какой-то осенний кругом ералаш.Размашисто дерево пляшет чардаш,Рушатся листья у входа в гараж.

Ты по бульварам, осень, спешишь,Ты по верандам, осень, снуёшь…Как он неистов — над кряжами крыш —Твой золотистый вертёж и крутёж!

Какая-то блажь, какая-то чушь,Ветер в саду учиняет дебош…Всю свою силу на ветви обрушь!Ветер, ты всё оборвёшь, разнесёшь!

Ты как мятеж, ты как кутёж,Ветер, по нашему саду идёшь!Всё разгромишь, — ну, так и что ж?Может быть, этим-то ты и хорош!

Как напоследок входит он в раж —Клён заоконный, взлохмачен и рыж!Солнечно, осень, меня взбудоражь!Вновь ты стихами со мной говоришь.

Вновь мне из дому уйти невтерпёж…Песней своей меня, ветер, утешь!Только ты между ветвями пройдёшь —Сразу же в дереве синяя брешь.

Какая-то чушь, какая-то блажь,Красных деревьев идет демонтаж.Сад мой, богатства свои ты отдашь,Вот уже шабашу листьев — шабаш!

Листья слетают с деревьев-плакушПрямо в колодцы небесные луж…Солнечный лист луже отдашь —Вот и готов под ногами витраж!

Ветер, ты — нож! Бешено режь!Скомканный куст так неуклюж.Сколько летящих по небу депешС вечной мольбой о спасении душ!

Какая-то чушь, какая-то блажь,Много на сердце разных поклаж —Всякая ветошь, да ложь, да мираж…Какую ты новую ношу мне дашь?

Знаю я: скоро, осенняя тишь,К окнам моим ты опять подойдёшь.Может быть, сердце моё навестишь,Может быть, даже смиришь его дрожь.

Уже подымается лунная брошьИ всё заливает вечерняя тушь.Я знаю: ты, осень, меня уведёшьВ какую-то темь, в какую-то глушь…

По каменным плитам колёсаСтучат все сильней и сильней.Мне город кидает с откосаБукеты вечерних огней.

Опять — неприкаянный странник,Бродяга, скиталец — опятьСбежал я от ласковых нянек,Чтоб жажду ночную унять.

Крутись подо мною, планета,Летите с боков, фонари!Луны голубая монета,Всю ночь надо мною гори!

Я с тихих ушел побережий,Я жить начинаю вразброс!Как будто я шерстью медвежьейВ автобусе ночью оброс…

Привычный порядок несносен,Я снова пытаю судьбу,А клык вурдалачий из дёсенУже оттопырил губу,

И глаз неуёмные свёрлаГорят всё наглей и наглей,А рядом у девушки горлоРассветного неба нежней.

Ты на пьесу не сердись, не сердись,Автор пьесы знаменит, знаменит,Автор пьесы — абсурдист, абсурдист,Да и пьеса — динамит, динамит!

А на сцене — гастроном, гастроном!Говорят в нем на родном, на родном!

По нью-йоркским авеню, авенюК гастроному я гоню, я гоню!

Средь Нью-Йорка он залёг, он залёг.(Ионеско носорог, носорог!)

Ты на пьесу не сердись, не сердись,Старым пьесам не чета, не чета,Автор пьесы — абсурдист, абсурдист,Не поймёшь в ней ни черта, ни черта!

О поэте о большом, о большом,Чьи слова мы бережём, бережём.

Чтобы было веселей, веселей —Он справляет юбилей, юбилей,

А читатель дорогой, дорогойНа планете на другой, на другой…

Ты на пьесу не сердись, не сердись,Чепуху в ней говорят, говорят,Автор пьесы — абсурдист, абсурдист,Сочиняет невпопад, невпопад…

Ливни, ливни то и дело.Осень очень потемнела.Словно тут прошёл походомПо лесам суровый БогИ с размаху, мимоходомВсю листву крепчайшим йодомОсновательно прижёг.

Ещё есть зал с Крестителем Родена,И в том же зале Граждане Кале,А выставок мелькающая пенаВо времени погаснет, как в золе.

Осенний дворик. Солнечно и пусто.Филадельфийских клёнов пестрота.И вот они, ворота в рай искусства —Роденовские Адские врата.

Сегодня день непонятный вовсе.Взялись откуда-то в городе овцы.

С посохом некто, в хламиде нектоС овцами шёл вдоль Большого проспекта.

Они обдавали клубами пыли,От них шарахались автомобили.

И долго доказывал кто-то упрямо,Что это какого-то дела реклама.

Не то реклама овечьего сыра,Не то реклама спасения мира.

Видно, пришёл каюк.Стал я совсем старик.Кажется — больше, друг,Не напишу я книг.

Критик в тебя влюблён,Критик кричит «ура!»,Если с тобою онИз одного двора.

Если же ты чужой —Влепит тебе вожжой!

Может быть, критик прав,С полки меня убрав?Выявил ход вещей,Что я Дракула-граф,Идолище, Кащей.

Вот я иду — ничейМежду высоких трав,Звёзды моих ночейНачисто растеряв.

Мне бы сказать хотя бНесколько важных строк —Как я в пути озяб,Как я в пути продрог,

Как я во тьме дорогЧуть было не погиб…Только ни разу с ногКритик меня не сшиб.

Мы с тобой о чем-то разговариваем.За окном осенний вечер тих.За окном — огромнейший аквариум,Сколько кружит рыбок золотых.

Кажется — ещё одно мгновение —И уйдём мы в воду с головой…До краёв вся улица осенняяНалита тяжёлой синевой.

Целый день виденья необычныеНеотступно ломятся в окно,А напротив — домики кирпичныеГлубже опускаются на дно.

Может быть, мы где-то в тихой заводиЛюди, и деревья, и дома.Протянулась далеко на западеВодорослей красных бахрома.

А у дома зарослью коралловойКуст качнулся по ветру чуть-чуть,И фонарь медузою опаловойВыпустил светящуюся муть.

Мы теперь особенно медлительны,Точно важно плаваем в воде,А такой прохлады удивительнойНа земле не отыскать нигде.

Кое-как стихи мои набросаны —Путаница беспокойных слов…Я опять попался в сети осени:У неё всегда такой улов.

Поздравляю со снегом, со снегом,Что летел на щиты печенегам!Поздравляю со снегом недобрым,Что повозки заваливал обрам!

А под Киевом зимней равнинойЕхал князь со своею дружиной —Снег на нём, на коне его пегом…Поздравляю со снегом, со снегом!

Поздравляю со снегом косматым,Что кидался навстречу номадам,Что на скифские падал становьяВ неоглядных степях Приазовья,

И, вздымая весёлые вьюги,Леденел на хозарской кольчуге,И, крутясь неуёмным бураном,Шёл и шёл на шатры половчанам!

Поздравляю со снегом, со снегом,Поздравляю с варяжским набегом,С топором, со щитом, с булавою,С завирухою над головою.

Поздравляю со снегом, со снегом,С занесённым пургою ночлегом,С очумелым полётом снежинок,С мельтешеньем искринок, звездинок.

Поздравляю с безумьем метельным,С завихреньем его карусельным,Поздравляю с заносом, с завалом,С ледяным заоконным кристаллом.

Поздравляю с нашествием снега!Как он в стёкла ломился с разбега!Захватило нас белое войско,Расправляется с нами по-свойски!

И мы прячемся в шапки и в шубы,И в мохнатые шарфы-раструбы,И, тяжёлые шторы задвинув,У печей мы сидим, у каминов.

Что же делать и нам, и деревьям,И домам с наваждением древним?С этим сном? С этим звёздным мерцаньем?Чудно нам, и деревьям, и зданьям…

Может — я, этот дом, эта пихта —Заблудились в пространствах каких-то?Может быть — это Сириус, Вега?Сколько снега, летящего снега!..

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ