Тюрьма человека. Стены - Мария Виргинская
ЕРОФЕЙ: Это все могло измениться.
ГРЕК: Это как раз — не могло! И возраст.
ЭСПЕРАНСА: А я самогон гоню. На продажу. Дома. По мне что, заметно?
ВОР: Будет заметно, когда пронюхают!
ЭСПЕРАНСА: Не учи ученого! Я аккуратно. Только проверенным клиентам и в свою тару. И чтоб с этикетками, с акцизом.
(Входит Тихон. Ерофей отходит в угол камеры, молится беззвучно)
ТИХОН: Что вы тут притихли? Грустите?
ЭСПЕРАНСА: Так ведь есть, с чего!
ВОР: А выпить нет! Будь человеком, началь…Тихон Сергеич! Принеси выпить!
ТИХОН: Не положено.
ВОР: Отходную. Вот и девчонки просят! Надь! Стелла!
ТИХОН: Пусть освобождаемый попросит, тогда я доложу.
ЭСТРЕЛЬЯ: Проси!
ЭСПЕРАНСА: После домолишься!
ВОР: Сделай людям богоугодное дело! Ты в рай уйдешь, а нам в этом аду жариться аж до второго пришествия!
ГРЕК: До пришествия Светозара.
ЕРОФЕЙ: Принесите им вина, Тихон Сергеевич.
ТИХОН: Я тебе книгу принес, Ерофей Денисыч. Сказать, где нашли, не поверишь…
ГРЕК: Дайте!
ТИХОН: В посольстве КНР. У китайцев!
ЕРОФЕЙ: Мне все равно.
ГРЕК: А нам — нет! (берет книгу у Тихона) Это — она?
ТИХОН: Она. Только ничего вы тут не прочтете. На китайском тут.
ЭСТРЕЛЬЯ: Ероша!
ВОР: Слышь?! Тебя на китайский перевели!
ГРЕК: Ты уже почти классик…
ВОР: А на греческом такой книжки нет?
ТИХОН: И на хинди нет. (выходит)
ЭСТРЕЛЬЯ: Это неважно, что на китайском! В руках можно подержать!
ВОР: А китайцы народ большой! Многомиллионный! Раз они тебя читают…
ЭСПЕРАНСА: То и мы когда-то прочтем!
ЕРОФЕЙ: В переводе с китайского? (оборачивается к ним, и все замирают, потрясенные: теперь это совсем молодой человек. Человек с фотографий)
ЕРОФЕЙ: Что вы на меня так смотрите, как на призрак?
ЭСТРЕЛЬЯ: Ничего…
ЭСПЕРАНСА: Радуемся…
ГРЕК: Здесь много стихотворений…
ЕРОФЕЙ: Бойся своих желаний — они сбываются, когда о них забываешь! Идиотская у меня судьба все-таки!
ГРЕК: Я тебе переведу.
ВОР: Ты?! А по-каковски ты еще шпаришь?
ГРЕК: Я говорил уже, что знал несколько языков. В том числе, видимо, и китайский.
ЭСТРЕЛЬЯ: Читай!
ЭСПЕРАНСА: Он сейчас сам что-нибудь сочинит!
ЭСТРЕЛЬЯ: Говорят, беда одна не приходит. Так чудо — тоже! (Ерофею) Ты себя видишь? Изнутри?
ЕРОФЕЙ: Я себя вижу сильным.
ГРЕК: Тогда слушай! (декламирует, прикрыв глаза)
Стон — у губ, а молчанье — бездонно,
Это ищет следы по горам,
Наши головы пеплом казненных
Посыпают ночные ветра.
Если мне не сразиться с изменой,
Если нам не вернуться домой,
То, что было доселе Вселенной,
Станет затхлой безжизненной тьмой…
ЭСПЕРАНСА: Как по писаному шпарит!
ЕРОФЕЙ: Спасибо, Грек. Я сам дальше.
Скалистый путь к истокам света вьется,
Цепочкой судеб горный кряж увит.
Мы шли вперед, опережая солнце,
В свою страну свободы и любви.
Мы шли, ветрами расправляя флаги,
Из древних, оскверненных мукой царств,
Нам в спины хрипло лаяли собаки,
А пули проносились вдоль лица…
(Входит Тихон, останавливается в дверях)
Мы выли в ночь. Мы пели по острогам.
Делили хлеб и ненависть к врагам.
Мы все дойдем — и те, кто пал дорогой,
От яркого рассвета в двух шагах…
Простите меня. За все, что я тут наговорил.
ВОР: Проехали, Ероша.
ЭСТРЕЛЬЯ: То был не ты…
ТИХОН: Пора, Ерофей.
ЕРОФЕЙ: (отдает книгу Эстрелье) Это вам. Тебе и малышке. Береги дочку.
ТИХОН: Микитин Ерофей Денисович! На выход!
ВОР: Да пшел ты!
ЭСПЕРАНСА: Горит вам?! Пули заржавеют?! Ну, Ерошка, ни пуха…
ГРЕК: До встречи на небесах, так?
ЕРОФЕЙ: Так. (выходит)
ЭСТРЕЛЬЯ: Прими, Господи, душу грешную…
ЭСПЕРАНСА: (Тихону) А ты чего здесь?
ТИХОН: Исполнение приговоров не входит в мои функциональные обязанности. Выходите, красотки.
ЭСТРЕЛЬЯ: Мы?..
ЭСПЕРАНСА: А куда нас?..
ВОР: Может, поцелуемся на прощанье?
ЭСПЕРАНСА: В другой раз! (выходят с Тихоном, в коридор) Так вы куда нас ведете?
ТИХОН: К товарищу коменданту. Он вам заплатит. Наличкой.
ЭСТРЕЛЬЯ: Правда?!
ЭСПЕРАНСА: А за что он заплатит? За красивые глаза, что ли? Мы ж — ничего…
ТИХОН: Меня не касается.
ЭСТРЕЛЬЯ: Мы здесь просто побыли, еще и поели…
ЭСПЕРАНСА: С нас вычтут за еду?
ТИХОН: Нет! Еда и ваши услуги оплачиваются из отдельного фонда.
ЭСТРЕЛЬЯ: Ой, чего-то мне страшно, Надька!
ЭСПЕРАНСА: Двум смертям, Стелка… Сама знаешь!
(В камере молча сидят Грек и Вор)
ГРЕК: (после паузы) Он был моим другом. (не получив ответа) Он был моим настоящим другом. И в детстве, и когда мы планировали покушение на тирана.
ВОР: Он и правда его планировал?
ГРЕК: Он. Сеня. А я — Микулин Ерофей Денисович.
ВОР: У тебя крыша едет.
ГРЕК: Мы заранее сговорились. На крайний случай. Нам казалось, что если правящего ублюдка убьет поэт… это будет… символично! Не киллер, не военный, именно человек искусства! Но я не смог. Меня словно сила нездешняя оттолкнула от оружия, едва я к нему притронулся! И я сказал Сене: «Мне Господь не даст! Не дает!»
ВОР: Какому — Сене?
ГРЕК: Ему. Я — Микулин Ерофей Денисович, а он был — Ставицкий Семен… Забыл отчество!
ВОР: Он помнил об этом? Здесь?
ГРЕК: Нет. Потому и продержался. Он внушил себе, что он — это я. Он в это — верил!
ВОР: А ты?
ГРЕК: И я. Я только сейчас, когда увидел дело, альбом… То моя бабушка была на скамье под кустом сирени…Но ему уже нельзя было ничего говорить. Он бы сломался.
ВОР: Как знать!
ГРЕК: Это мягкого человека нельзя сломать. Как его ни комкай, он разогнется, примет свои прежние формы, а жесткого возьми на излом — и все! Сеня был жесткий.
ВОР: Почему же он… Ну, не смог?
ГРЕК: Никто бы не смог. Там такая была охрана! А когда его взяли, он уже перевоплотился в меня!
ВОР: Почему ты — Грек?
ГРЕК: У меня мама была гречанка. Или бабушка. Или отец-профессор мне привил любовь к этому языку. Я учился на правоведа, но посещал лекции на филфаке. Там училась Аглая. Не знаю, почему я назвался Греком. Не помню. Но я помню, почему согласился поменяться с Сеней судьбой! Не только потому, что не мог убить!
ВОР: Да ты прям святой мученик!
ГРЕК: Сеня на меня кричал: «Уничтожить людоеда — святое дело! Убив людоеда, ты спасешь от него людей!»
ВОР: Людоеда свои замочили. Толку!
ГРЕК: Мы не знали тогда, что толку не будет. Нам было по двадцать. Даже двадцати еще не было. Мне. И… я еще почему согласился стрелять… Я хотел пропиарить свои стихи! Я думал, покушение на тирана будет им хорошей
