Эмиль Брагинский - Почти смешная история и другие истории для кино, театра
Седые волосы
Сбитнев рано поседел. Первые седые волосы появились у него в двадцать лет. Он часами стоял у зеркала и выдергивал их пинцетом, специально купленным в магазине. «Медицинские принадлежности». Года через два дергать седые волосы стало занятием безнадежным. Вся голова была уже белой. Сначала Сбитнев сильно расстраивался, потом привык, а потом осознал, что ему повезло.
Когда он кончал институт, его сокурсников продолжали звать по именам, а он уже стал Олегом Сергеевичем. Его не послали на периферию, а сразу взяли в Министерство и за седые волосы охотно потащили вверх по служебной лестнице. Его выдвигали как молодого и способного специалиста (он действительно был способным), но так как выглядел Сбитнев не по летам солидно, то не раздражал тех, кто его выдвигал.
В тридцать лет Олег Сергеевич Сбитнев стал начальником крупного технического Главка и сознательно приобрел замашки сорокалетнего. Изредка баловался биллиардом, в поезде требовал нижнюю полку, на юге не пересиживал на солнце и, открывая газету, начинал с раздела «международная жизнь».
Только что Олег Сергеевич удачно женился на дочери Большого человека. Он ухаживал за ней три месяца. Водил на балеты с Плисецкой, водил к Образцову, а однажды, желая показать себя человеком разносторонним, взял билеты в театр «Современник». Он повел девушку на выставку живописи и толково объяснил про невежество молодых художников. Он присылал ей цветы. В воскресенье возил на черной «Волге» за город, они выходили из машины и прогуливались по опушке леса или по берегу реки. Он не мял Люду по подъездам и не тискал под деревом. Он ухаживал солидно, как и положено серьезному человеку с серьезными намерениями.
Ровно через три месяца (он отмечал в записной книжке дату знакомства и даты встреч) Обитнев сказал себе — хватит тянуть волынку, старательно завязал галстук, надел новые чешские ботинки, галстук показался слишком ярким, он заменил его на другой. Сбитнев сильно волновался и, пока они ехали по загородному шоссе, молчал. Его волнение передалось Люде. Она сразу поняла, что вскоре произойдет что-то необычное. Они долго гуляли по полю, как вдруг Обитнев нагнулся, сорвал цветок и, подавая его девушке, сказал срывающимся голосом:
— Я люблю вас, Люда, я прошу выйти за меня замуж!
Люда, дородная девушка, ростом выше Сбитнева, расплакалась, наклонила голову и уткнулась Сбитневу в плечо.
Он растерянно погладил Люду по тугой спине.
— Ну так как же? — спросил он, не поняв, обозначают слезы согласие или протест, и, затаив дыхание, ожидал ответа.
— Я тоже… — всхлипнула Люда. — Я давно ждала… Седенький мой…
— Тогда позволь, я тебя поцелую!
Теперь, когда дело было сделано, Сбитнев с удовольствием поцеловал девушку в губы, считая, что не совершил ничего предосудительного, не стесняясь шофера, который мог наблюдать живописную сцену, сидя в черной «Волге».
Сбитнев поцеловал невесту второй и третий раз и, когда вернулись в машину, сообщил шоферу, что они собираются пожениться, и шофер сказал:
— Поздравляю, Олег Сергеевич! Можно ехать?
На обратном пути Сбитнев все время порывался спросить у Люды, как отнесется к этому ее отец, с которым он еще не был знаком, но не рискнул.
С отцом все обошлось. Он внимательно оглядел будущего зятя, который, как школьник, переминался с ноги на ногу, понял его состояние и усмехнулся.
— Что это вы такой молодой, а уже седой? Я вон держусь.
— Не каждому дано… — виновато улыбнулся Сбитнев.
Они поговорили о Министерстве, в котором работал Сбитнев и о котором высказал ряд резких критических замечаний. Это сегодня было модно и должно было представить его человеком мыслящим.
По дороге во Дворец бракосочетания Сбитнев общался только с невестой и, казалось, не замечал никого другого, что выгодно показывало его влюбленным женихом.
— Он симпатичный… — тихонько сказала мужу мать невесты, а отец высказался уклончиво:
— Поживем — увидим…
Но Сбитнев этого не слышал.
Он был совершенно счастлив, огорчало лишь то, что Людин отец улетел в командировку, разумеется, ответственную, и он не успел наладить с ним отношения.
Сбитнев написал матери, что, мол, поздравь, женился. Мать ответила строгой телеграммой:
— Приезжайте оба, и сразу!
Сбитнев решил съездить. Пусть жена посмотрит, что он, Сбитнев, родом из пустякового городишки и добивался, как говорится, всего своим горбом.
Сбитнев показал жене телеграмму.
— Надо было позвать маму сюда, когда мы расписывались! — сказала Люда.
— Она бы все равно не приехала, ей тяжело, — ответил Сбитнев.
Городишко стоял на бугре, подставленный солнцу. Когда-то на бугре скрещивались проезжие дороги. Теперь дороги захирели. Городишко продвинулся в районные центры и так в районных и застрял. Семь часов езды от столицы по железной дороге. Скорые поезда не останавливаются. Пассажирские останавливаются. Стоянка две минуты.
Молодые прибыли вечером. С вокзала пошли пешком — такси в городе не было. Сбитнев собственноручно нес чемодан.
Над домами торчали кресты антенн. В окнах алела герань. На лавочках возле домов в коричневых и синих плащах «болонья» сидели парни и девушки. Многие узнавали Сбитнева и здоровались, и он здоровался в ответ. Здоровался он часто, и Люду это смешило.
Возле отчего дома дежурил милиционер. Увидев приезжих, он радостно кинулся им навстречу:
— Чего же не сообщил-то? Вот тип! Я бы встретил!
Это был младший брат, Яша.
Олег Сергеевич поморщился;
— Когда же это ты в милицию поступил?
— Не одобряешь? — ухмыльнулся Яша, в упор разглядывая невестку.
— А с учебой как же? — спросил Олег Сергеевич, но Яша отмахнулся:
— Ты бы хоть познакомил!
— Людой меня зовут! — протянула руку молодая.
Ну а дальше было все как полагается — мамины ахи, слезы да причитания: вот отец не дожил… и тридцать три родственника, которые зашли как бы случайно… и «выпьем за счастье!», и «горько», и «как там Москва?».
Поздно ночью, когда Люда заснула, Сбитнев, в одних трусах, встал с постели, тихонечко перешел в соседнюю комнату к матери и шепотом сообщил ей, кто Людин отец.
— А это худо или, может быть, обойдется? — перепугалась мать.
— Да нет, значения не имеет… — сказал сын, подумав при этом, что даже с родной матерью нельзя быть до конца откровенным… — Люда девушка славная…
— Добротная девушка! — согласилась мать, глаза у нее озорно сверкнули. — У нас говорят про таких — не девушка, а мотоцикл с коляской. Про характер не скажу — не разобралась. Ну а что красоты нет. Так это ничего.
От матери Сбитнев уходил огорченный, неприятно, когда жену не считают красивой или, на крайний случай, хорошенькой. И нетактично говорить об этом. Грубо!
Утром Сбитнев вышел на улицу и, как нарочно, увидел мотоцикл с коляской. Он стоял у самого крыльца. Верхом на мотоцикле лихо, как на коне, восседала молодая, немного раскосая черноглазая женщина, похожая на киноартистку.
Сбитнев обомлел. Он не ожидал встретить Наташу, которая давно уже уехала из этого города, а, увидев, удивился и несколько испугался и даже оглянулся — не идет ли Люда? А Наташа перехватила его взгляд и понимающе улыбнулась, и Сбитнев тоже улыбнулся, сначала осторожно, заискивающе, а потом не удержался — улыбнулся широко и весело, и от этого стало ему легко, и он сказал просто и обрадовано:
— Здравствуй, Наташа!
— Здравствуй! — ответила Наташа. — Яков учит меня мотоцикл водить. Это милицейский, видишь, сбоку написано.
Она с нескрываемым любопытством рассматривала Сбитнева, а он тоже рассматривал ее и замечал, что располнела, но все так же хороша, и ноги, как были, так и есть, замечательные призовые ноги.
Наташа опять перехватила его взгляд и одернула юбку, чтобы закрыть колени, но юбка не одергивалась, и колени остались видны — загорелые коленки, и Обитнев не хотел на них смотреть, но не отводил глаз. И становилось ему все веселее, и голова слегка закружилась, и казалось, он никогда не расставался с Наташей, не причинял ей зла и обиды.
— А ты, слыхала, жену привез? — спросила Наташа.
— Привез! — согласился Сбитнев.
— Лучше меня? — в голосе Наташи Сбитнев уловил скрытую насмешку и догадался, что Наташе поторопились доложить, какая у него жена.
— У каждой свое… — ответил он уклончиво.
— Помнишь, на литературе. Олег, скажи, за что Онегин полюбил Татьяну? За что ты ее полюбил?
— Брось дразниться! Ты-то как?
— Тоже к матери приехала. Я теперь тульская. Там новый цирк выстроили, в нем и служу.
— Как же ты служишь в цирке? — поразился Сбитнев.
— Под куполом работаю… — усмехнулась Наташа. — Я, конечно, шучу. В буфете. У нас красиво придумано. По всему фойе возле окон столы. На каждом — самовар. Пряники. Пирожные. Бутерброды с отдельной колбасой, в Туле очень даже съедобная отдельная колбаса. У нас в буфете уютно, и зритель чувствует себя по-домашнему.
