Валерий Квилория - Кабан по-телегенски

Валерий Квилория

Кабан по-телегенски

© Квилория В. Т, 2013

© Оформление В. Т Квилория, 2013

Вчера было лучше, уверены многие. Увы, было хуже. Просто мы были моложе.

Проснувшись, Димка услышал, как кто-то отчаянно икнул. Открыл глаза, увидел потолок в трещинках и испугался. Потолок вдруг вздрогнул и стал колыхаться. Следом раздалось зверское «йок!». Только тут Димка осознал, что звук этот издал не кто иной, как он сам.

– Йок-споди, – прохрипел Димка и, окончательно проснувшись, сел на постели.

Тотчас по темени ударило невидимой кувалдой, да так больно, что он схватился за голову, всерьез опасаясь, как бы через слуховые отверстия не выбрызнули остатки воспаленного мозга. Судя по тому, как гудело в голове, серого вещества оставалось на самом донышке. Перед глазами все плыло и покачивалось, время от времени в неведомо кем определенное мгновение вздрагивая и надрывно озвучивая спазм в желудке.

– Вот это замочили кабана, так замочили, – простонал Димка, припоминая вчерашний день…

…В жаркий полдень из школы вернулся дядя Пантелеймон Юрьевич и мрачно объявил: – Все, денег нет. Надо кабана бить.

Учитель ботаники испытующе оглядел присутствующих. Жена Надя и сын Толик ответили молчаливым согласием. Только Димка заикнулся, было, что у него есть кое-какой финансовый запасец, и что он-де готов с радостью сбросить его в общий котел. Но Пантелеймон раздраженно отмахнулся: – Не лезь, племяш! Ты не в счет. Приехал в гости, ну, и гости.

На том и сошлись. На бетонную дорожку выставили все имеющееся в наличии холодное оружие, а также две паяльные лампы, взятые напрокат у соседа Петровича. Кабана постановили бить тут же, на дорожке.

– Надежда, – командовал Пантелеймон, – грей воду. Я за веревкой. А вы, родственнички, – кивнул он Толику с Димкой, – выгоняйте кабана.

Там, где заканчивалась бетонная дорожка, начинались хоздвор и непролазная унавоженная грязь. Заняв исходную позицию, братья взялись за рекогносцировку предстоящего сражения. Обстановка была лучше не придумаешь. Позади калитка, ведущая в сад и огород. Слева курятник с квохчущей внутри наседкой. Справа, вдоль забора, остатки прошлогодней соломы. Прямо – хлев, где и находился предназначаемый на выгон и убой.

– Значит, так, – объяснял Толик, вооружившись палкой, – я его гоню, а ты прикрывай курятник.

– А может, закрыть?

– Нельзя, курка вчера на гнездо села.

В хлеву, как в склепе, было сыро и сумрачно. Кабан встретил их нежным хрюканьем и пристальным взглядом хитрющих глазок.

– Здоровый мужик, – то ли восхитился, то ли испугался Димка, отступая на задний план.

– Да он вовсе и не мужик, – весело отозвался То-лик, открывая дверку загончика. – Ему ветеринар еще в прошлом году обработал… Иди, давай! – угрожающе махнул он на несостоявшегося «мужика».

«Двери настежь, за ними заманчиво-золотистая теплынь. К добру ли» – видимо, гадал кабан и не двигался с места.

– Иди, гад! Иди! – пихал Толик грязным кедом не менее грязный кабаний зад.

Но тот, почуяв неладное, привалился к стене, нагнул упрямо голову и не поддавался.

– Так, – растерялся Толик, – чего делать-то?

– А шут его знает, – отозвался Димка, которому вся эта затея не понравилась с самого начала, а теперь, после знакомства с пышущим здоровьем зверем, и вовсе – мужик он там или не мужик.

Димка достал сигарету и чиркнул зажигалкой.

– А ну-ка, дай, – просиял Толик.

Взяв зажигалку, он присел у кабаньего хвоста. Кабан слегка подвернул голову и, скосив глазки, настороженно наблюдал. Сообразив, что его ждет, и, что коптить его явно рановато, животное вдруг молча и мощно бросилось на выход. Димка не успел ахнуть, как был сбит с ног. Где стоял, там и рухнул в мерзкую грязь навзничь, молодецки раскинув руки, с изумлением в лице и дымящейся сигаретой в зубах.

Пока Толик поднимал унавоженного родственника, ругающего на чем свет стоит кастратову матку и обещающего сделать из ее сына полновесную отбивную, кабан, опьяненный ярким солнцем и свежим воздухом, замер посреди дворика.

– Ах ты дрянь! – увидев его, зарычал Димка, полный ненависти. – Я тебе сейчас дам! – и стал оглядываться в поисках орудия возмездия.

На помощь подоспел двоюродный брат. Недолго думая, он перетянул недисциплинированное животное палкой. Толик, похоже, рассчитывал на то, что кабан развернется и выбежит на бетонную дорожку. Увы, случилось обратное. Непонятно, из каких соображений, боров весело хрюкнул и, не разбирая дороги, ринулся вперед. Впереди был курятник, и он влетел в него, словно пушечное ядро. Раздались треск ломающихся насестов, грохот падающих гнезд, хлопанье крыльев и безумное кудахтанье. Затем враз все смолкло, и наступила тревожная тишина. Озадаченные братья подошли ближе. Из кабаньего убежища доносилось тихое чавканье, прерываемое печальными вздохами.

– Вот сволочь! – простонал в отчаянии Толик. – Это он, гад, курку сожрал. Ну, сволочь!

И Толик бросился в курятник. Тотчас послышались глухой удар, треск дерева, изумленное «ох», сочный шлепок и краткая констатация по поводу кем-то изнасилованной жизни. И снова тишина. Не успел старший брат испугаться, а меньший уж разразился бурной речью. Из монолога стало понятно, что Толик плотно засел посадочным местом в толстом слое вонючего помета. Речь из курятника завершилась стремительным вылетом наседки, ошарашенной всем увиденным и услышанным.

На крики и кудахтанье прибежали дядя Пантелеймон с веревкой и тетя Надежда с тазиком.

– Остолопы, – только и сказал Пантелеймон, увидев перепачканного племянника, а потом и сына, вынесшего из курятника шишку на лбу и сенсационную весть: куркиным яйцам полный капут.

Сделав на конце веревки петлю, дядя, проклиная бестолковых помощников, полез за кабаном самолично. Вскоре под возмущенный визг петля была наброшена на заднюю ногу яйцепожирателя. Втроем они попытались вытащить его на свет божий, но, увы, напрасно. Зверь то ли действительно был столь могуч, то ли успел запутать веревку меж поломанных насестов, то ли попросту застрял – непонятно. Так или иначе, сдвинуть его с места оказалось невозможно.

Вымотавшись, молодежь, как более радикальная, стала высказывать всевозможные идеи. Предлагалось выкурить «скотину» дымом, заколоть на месте и даже поджечь курятник ввиду того, что последний в отличие от первого дышит на ладан и давно пора строить новый.

Наблюдавшая за всем этим тетя, наконец, плюнула и вынесла из хлева корыто. В корыто налили пойло, а Толику приказали забраться на крышу курятника. Остальные стали засадой в хлеву.

Ждать пришлось недолго. Минут через пять из ветхого убежища высунулся чувственно подрагивающий кабаний пятачок. А потом и сам он весь бесшумно выплыл и застыл над корытом. Пока несостоявшийся «мужик» чавкал, Толик спустил с крыши палку и прикрыл дверь курятника. А после поступил против всякой инструкции и совсем глупо – прыгнул на кабана с победным криком, по-видимому, решив его оседлать.

Да только звук достиг ушей едока несколько раньше, чем долетел сам Толик. Хряк сорвался с места, а неудавшийся ковбой приземлился на край корыта, из-за чего другой его край резко подскочил и ударил Толика, как говорят, промеж ушей.

– Вот заставь дурака Богу молиться, так он и лоб расшибет, – расстроился Пантелеймон.

Но, увидев, что кабан отбежал к забору и, ткнувшись в солому, застыл, сурово приказал: – Зови Петровича. Сами не управимся.

Толик ушел, держась за травмированную голову, а дядя стал льстиво причмокивать и осторожно подступать к концу веревки. Когда оставалось всего ничего, явился Петрович. Он был почему-то с ружьем и патронташем через плечо.

– Во! – тряхнул он оружием. – Бабахнем картечью в глаз и всех делов!

– Давай, – тотчас согласился хозяин, которому вся эта канитель порядком надоела.

– Счас, – засуетился Петрович.

Зарядив двустволку, он тщательно прицелился и спустил оба курка. Раздался неожиданной силы грохот, сравнимый по своему воздействию на окружающих разве что со светопреставлением. Кабан взял невообразимо высокую ноту, что живо напомнило падение авиабомб из фашистских кинохроник, вздыбился и растаял, таковой была его скорость. Нечто размытое скользнуло в калитку, и только душераздирающий звук указывал на то, что издающий его уже в огороде.

Вырвавшись на оперативный простор, шестым чувством ведая путь к своему спасению, кабан пересек огород наискосок. Пересек и сходу вломился в узкий собачий лаз. После чего через образовавшийся в заборе проем можно было запросто гонять особей крупного рогатого скота.