Эмиль Брагинский - Ирония судьбы, или С легким паром

 — Какое это имеет значение? — уклонилась от ответа Надя.

 — Значит, не замужем… — с чисто женской мудростью заключила Галя. — И он улетел в Ленинград встречать с вами Новый год.

 — Все было не так, — волновалась Надя. — Вчера Женя вместе с друзьями пошел в баню и там…

 — Мне надоело слушать про баню, — перебила Галя и добавила неожиданно: — Сколько вам лет?

 — Много… — после паузы тихо ответила Надя.

 — Последний шанс?

 — Как вам не стыдно!

 — Это мне-то стыдно? Я у вас жениха не крала!

 — Вы все неправильно понимаете…

 — Вы хищница! Но все равно у вас ничего не выйдет! В последний момент он все равно сбежит…

Галя повесила трубку. Машинально Надя еще сказала: «Алло… Алло», потом тоже положила трубку на рычаг.

Лукашин снова отпер дверь, прислушался — телефонный разговор вроде бы закончился.

 — Можно? — спросил Лукашин. — Извините… Я забыл портфель.

 — Вам Галя звонила…

— Откуда она узнала номер? — притворно удивился Лукашин. — Ну да, я же ей сам сообщил… И потом, у вас легкий номер…

 — Я ей пыталась все объяснить, но она не поверила… Я ей сказала, что вы уехали на аэродром.

 — Большое спасибо! — поблагодарил Лукашин и, помолчав, робко проговорил: — Ну, я пошел!

Надя не оправдала надежд Лукашина, потому что ответила:

 — Счастливого пути!

Лукашин мялся, не зная, что бы еще сказать:

— Большое спасибо…

 — Не за что… — кивнула Надя.

 — Ну, я пошел! — Словарь Лукашина не блистал многообразием.

 — А как вы будете добираться до аэродрома? — Этим Надя вроде бы выводила Лукашина из тупика. — Автобусы еще не ходят…

 — Сам не знаю… — ответил Лукашин. — Как-нибудь.

И Надя совершенно неожиданно резко бросила:

 — Ну, идите!

Не будучи знатоком капризной женской души, Лукашин покорно двинулся к двери.

 — Так я, значит, пошел… Я вам только хотел сказать…

— Что? — быстро спросила Надя.

— Можно, я вам как-нибудь позвоню?

 — Вы помните телефон?

 — 14-50-30!

 — Позвоните! — разрешила Надя.

 — Большое спасибо. — Лукашин еще сделал шаг к двери. — Простите за вторжение!

 — С Новым годом! — В голосе Нади едва-едва прозвучал оттенок горечи, но Лукашин его не уловил:

 — Спасибо! Вас тоже!

Он уже взялся за ручку двери, и Надя, отчетливо видя, что этот недотепа сейчас действительно уйдет, вскрикнула:

 — Что вы делаете?!

 — Ухожу!

 — Но вы же… вы же ищете предлог, чтобы остаться!

 — Ищу, но не нашел!

 — А я… — призналась в ответ Надя, — не могу найти предлог, чтобы задержать вас!

 — Правда?.. — радостно засуетился Лукашин. — Тогда я сниму пальто и задержусь!

Оба испытывали неловкость, не знали, о чем говорить, и, как водится в подобных случаях, не смели взглянуть друг на друга. Надя села в одном углу комнаты, а Лукашин присел на краешек тахты в другом. Пауза затягивалась. Становилась невыносимо долгой. Тогда Лукашин встал и, вопросительно взглянув на Надю, снял со стены гитару.

 — Давайте я вам что-нибудь спою? — предложил Лукашин.

 — Потому что молчание слишком затянулось?

— Может быть, поэтому. Вообще-то я не очень хорошо пою, но люблю.

И Лукашин запел задорную песенку:

Если у вас нету дома,Пожары ему не страшны.И жена не уйдет к другому,Если у вас нет жены.

Если у вас нет собаки,Ее не обидит сосед.И с другом не будет драки,Если у вас друга нет.

Если у вас нету тети,То вам ее не потерять.А если вы не живете,То вам и не умирать…

Оркестр гремит басами,Трубач выдувает медь.Думайте сами, решайте сами —Иметь или не иметь?!{Стихи А. Аронова.}

 — Проблемная песня… — усмехнулась Надя.

— А я ведь гитару-то взял не зря. Теперь вы, как радушная хозяйка, должны отплатить мне тем же… Спойте, пожалуйста. — И Лукашин протянул Наде гитару.

Надя взяла гитару, но петь не собиралась.

 — Вам же не нравится, как я пою…

 — Нравится… я врал… я вру…

 — Всегда?

 — Почти! — улыбнулся Лукашин и подошел к портрету Нади, который стоял за стеклом книжного шкафа рядом с фотографией Ипполита.

 — У вас хорошая фотография!

 — Обычно на фотографиях я получаюсь скверно, но эта мне тоже нравится… Хотя ей уже десять лет…

 — Вы нисколько не изменились, — галантно заявил Лукашин.

— Опять врете?

 — Почти нет…

 — А вы где работаете? — спросила Надя.

 — В районной поликлинике. Принимаю больных. Иногда по тридцать человек в день.

 — Надоедает?

 — Конечно, — согласился Лукашин. — Но что же делать? Они ведь больные. Их надо лечить.

 — Ладно. Уж так и быть, спою вам, — вдруг согласилась Надя. — Хотя вы этого не заслуживаете.

И она негромко запела на прекрасные цветаевские слова.

 — Мне нравится, что вы больны не мной,Мне нравится, что я больна не вами,Что никогда тяжелый шар земнойНе уплывет под нашими ногами.Мне нравится, что можно быть смешной,Распущенной и не играть словами,И не краснеть удушливой волной,Слегка соприкоснувшись рукавами.

Спасибо вам и сердцем, и рукойЗа то, что вы меня — не зная сами! —Так любите: за мой ночной покой,За редкость встреч закатными часами,За наши негулянья под луной,За солнце не у нас над головами,За то, что вы больны — увы! — не мной,За то, что я больна — увы! — не вами…

Когда Надя кончила петь, Лукашин сказал неожиданно:

 — Надя, у меня к вам просьба… Может быть, дерзкая…

 — Какая?

 — Вы не обидитесь?

 — Постараюсь.

 — И не прогоните меня?

 — Если я до сих пор этого не сделала… Вы хотите, чтоб я еще спела? — улыбнулась Надя.

 — Нет… Надя, можно, я выну из шкафа фотографию Ипполита и порву ее?

 — Нет, нельзя… — холодно отказала Надя.

 — Неужели вы огорчены, что Ипполит ушел? — Голос Лукашина звучал подавленно.

 — Зачем вам это знать?

 — Нужно.

 — Огорчена, — с вызовом ответила Надя. — Да!

 — Вы в этом уверены?

Надя промолчала…

 — Сколько вам, тридцать два? — бестактно спросил Лукашин.

 — Тридцать четыре…

Когда Надя Лукашина (до замужества Шевелева) сдавала в чистку пиджак мужа, она обнаружила в кармане этот исторический счастливый билет. Она отдала его в окантовку и повесила над кроватью.

Эта этикетка с той самой бутылки, которую распили в бане Лукашин и его друзья. Авторы книги по спекулятивной цене выкупили уникальную бутылку у банщика, когда он вез тачку с пустыми бутылками к пункту приема посуды.

— Тридцать четыре… — задумчиво повторил Лукашин. — А семьи все нет, ну не складывалось. Бывает. Не повезло. И вдруг появляется Ипполит, положительный, серьезный. С ним спокойно, надежно. За ним как за каменной стеной. Он ведь, наверно, выгодный жених. Машина, квартира. Подруги советуют: смотри, не упусти…

 — А вы, оказывается, жестокий!..

 — Хирург. Мне часто приходится делать людям больно, чтобы потом они чувствовали себя хорошо.

 — А вы жалеете своих больных?

 — Конечно… — пожал плечами Лукашин.

 — А я себя тоже иногда жалею, — грустно улыбнулась Надя. — Приду домой вечером, сяду в кресло и начинаю себя жалеть. Но это со мной редко бывает…

 — И вы ни разу не были замужем?

 — Была. Наполовину.

 — То есть как? — Лукашин даже растерялся. — На какую половину?

 — А так… Встречались два раза в неделю… В течение десяти лет… С той поры я не люблю суббот и воскресений. И праздников тоже. На праздники я всегда оставалась одна.

 — Он был женат? — догадался Лукашин.

 — Он и сейчас женат.

 — И вы, — с видимым усилием спросил Лукашин, — его до сих пор любите?

 — Нет! — твердо ответила Надя. Уловила пристальный взгляд Лукашина, улыбнулась: — Нет! Давайте лучше пить кофе!

 — А я у женщин успехом не пользовался, еще со школьной скамьи! — Лукашин пришел в хорошее расположение духа. — Была у нас в классе девочка, Ира, — ничего особенного… но что-то в ней было. Я в нее еще в восьмом классе… как говорили… втюрился. А она не обращала на меня ну никакого внимания. Потом, уже после школы, она вышла за Павла…

 — С которым вы пошли в баню и вместо которого улетели в Ленинград? — уточнила Надя.