Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов
Все тридцать лет столичной жизни И. П. Кулибин не порывал связи с родными местами, регулярно переписываясь с родственниками, жившими в селе Карповке, и с любимым учеником Пятериковым, занявшим его место часовщика в Нижнем Новгороде.
Примерно в то же время, когда начинал свою часовую работу в Нижнем механик-самоучка Кулибин, в Москве прославился другой нижегородец, мастер по ремонту часов Семен Иванов.
С начала 50-х годов боевыми курантами Спасской башни Московского Кремля заведовал часовщик, мастеровой Оружейной палаты медного дела Паникадильщиков. Любивший выпить Паникадильщиков частенько прерывал работу, оставляя часы без присмотра. Московская губернская канцелярия наконец уволила неисправного «мастерового» и стала подыскивать ему заместителя.
В 1753 году нижегородский крестьянин Семен Иванов подал в Сенат прошение, указывая, что часы на Спасской башне ходят очень неисправно; он может их исправить, если его определят к этим часам часовым мастером, и обязывается всякие починки делать из одного годового жалованья, которое прежним мастерам давалось от губернской канцелярии…
На сенатский запрос губернская канцелярия ответила, что жалованья уволенному за неспособность и пьянство Паникадильщикову определялось по 30 рублей в год.
Сенат предписал поручить кремлевские куранты крестьянину Семену Иванову за 30 рублей в год до будущего усмотрения.
Первые сведения о крестьянине Леонтии Шамшуренкове ведут к истории поднятия на звонницу Царя-колокола в Москве. Вылитый в ноябре 1735 года русским мастером Моториным, колокол-великан (12 327 пудов) надлежало вынуть из литейной ямы и передвинуть к Ивановской колокольне. Целый год усилий не привел к желанному результату. Наконец один из плотников, яранский крестьянин Шамшуренков, сделал простое, но оригинальное по идее предложение и был немедленно допущен к его осуществлению.
Но не судьба была царю колоколов украсить Ивановскую колокольню. 29 мая 1737 года возник в Кремле громадный пожар. В море пламени колокол, поливаемый водою усердных доброхотов из народа, треснул — от него откололся значительный кусок.
После пожара работы были прекращены, литейщики и плотники отправились по домам. Леонтий Шамшуренков вернулся на родину.
Новые сведения о Шамшуренкове появляются с 50-х годов XVIII века, когда он сидит уже не первый год в нижегородской тюрьме, задержанный как свидетель по делу каких-то яранских купцов, производивших мошеннические операции на винокуренных заводах.
Неграмотный Шамшуренков рукою соседа по заточению пишет в Правительствующий Сенат бумагу с предложением построить самоходный экипаж, который будет бегать и без лошади, управляемый «через инструменты двумя человеками, стоящими на той же коляске, а бегать будет хотя через какое дальнее расстояние и не только по ровному местоположению, но и к горе будет, где не весьма крутое место». Предлагая Сенату свою техническую выдумку, тюремный сиделец сослался на прежнее свое «художество» — план поднятия и перевозки Царя-колокола.
По запросу Сената Московская Артиллерийская контора дала справку, что действительно в октябре 1736 года плотником Шамшуренковым представлены были две машины «колокол из земли вынимать и по земле тащить», которые Артиллерийской конторой были признаны годными к подъему больших тяжестей.
Изобретателя «самобеглой коляски» привезли в Петербург, дали нужный материал для работы и кормовые деньги по гривеннику в сутки. Шамшуренков «коляску» сделал. Сенат определением от 5 ноября 1752 года признал ее годной для езды, выдал 50 рублей награды и… отправил изобретателя обратно в нижегородский острог.
Наступил 1753 год, а разбор дела яранских купцов еще не был окончен. Шамшуренков в апреле 1753 года пишет еще прошение в Сенат, предлагая новые изобретения. «Ныне еще могу для опробации сделать сани, которые будут ездить без лошадей зимой, а для пробы могут ходить и летом с нуждою, и ежели позволено будет, то еще сделать могу часы-верстомер, которые ходить будут у коляски на задней оси, на которых будет показываться на кругу стрелою до тысячи верст и на каждой версте бить колокольчики…»
Сенат, получив бумагу от Шамшуренкова, приняв во внимание уже сделанное им изобретение, вынес решение: «…оного крестьянина Шамшуренкова призвать в Сенат и спросить, во что оные сани и часы со всеми материалами станут?» Из ответа Шамшуренкова явствует, что сани обойдутся в 50 рублей, а верстомер в 80 рублей.
Далее всякие следы о Шамшуренкове и о его предложениях теряются…
Нижегородцы, жившие у большой реки, издавна были любителями путешествий. Исторические источники свидетельствуют, что еще первые русские поселенцы на устье Оки храбро углублялись в прибрежные лесные дебри. В XIV–XV веках вольнолюбивые ушкуйники, приплывая из далекого Новгорода на своих легких стружках, будили у местных жителей интерес к опасным, но захватывающим приключениям. В XVI–XVII веках проходящие мимо Дятловых гор караваны, спускавшиеся водой в «Хвалынь» — Персию, также направляли мысли нижегородцев на далекие страны.
Позднее, в связи с распространением в Поволжье отхожих промыслов и судоходных профессий, утвердился среди нижегородцев обычай при удобном случае побродить-постранствовать в чужих местах, «людей посмотреть, себя показать». Один из нижегородцев стал невольным путешественником и получил среди земляков весьма широкую известность. Мещанин Василий Баранщиков, родившийся в 1755 году в Нижнем Новгороде, рано лишился родителей, получил скудное образование и вместе с братьями «упражнялся в торговом промысле». Разъезжая с кожевенным товаром по провинциальным ярмаркам, Баранщиков в январе 1780 года оказался в Ростове и был там начисто обобран. Незадачливый купец отправился пешком в Петербург искать удачи и там нанялся матросом на русское судно, перевозившее мачтовый лес во французские города Бордо и Гавр. По дороге, во время остановки в Копенгагене, Баранщикова обманным образом заманили на другой корабль, плывший в Америку. Закованного в цепи «пленника» отправили на остров Пуэрто-Рико, где он пробыл около двух лет, работая на кухне испанского генерала.
Научившись кое-как говорить по-испански, он, к своей неожиданной радости, однажды был спрошен генеральской супругой: «Есть ли у тебя отец и мать и нет ли жены?» Опустившись на колени и проливая слезы, пленник догадался ответить, что имеет отца, мать, жену и троих малолетних детей… Сентиментальная генеральша помогла ему сесть на судно,
