Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад
30 августа (12 сентября) Керенский назначил себя Главковерхом, а Алексеева – начальником своего штаба50. Вступая в должность, победитель явно надеялся выполнить, хотя бы частично, программу поверженного врага по восстановлению контроля над армией. Утром этого дня перспективы выступления Корнилова были уже более или менее ясны, и поэтому в первом приказе нового Верховного главнокомандующего чувствовались нотки торжества победителя: «Вступая в верховное командование всеми вооруженными силами Государства Российского, я заявляю о своем полном доверии всем чинам армии и флота, генералам, адмиралам, офицерам, солдатам и матросам, вынесшим на своих плечах тяжкое испытание последних дней. Полугодовой опыт свободной жизни не мог не убедить каждого, что всякие крайние, неразумные требования, неисполнимые в данную минуту, откуда бы таковые требования ни исходили, приводят лишь к потрясениям государства. Пусть помнят же впредь, кто бы он ни был – генерал или солдат, что малейшее неподчинение власти будет впредь беспощадно караться. Довольно играть судьбой государства»51.
Несмотря на эти словесные конструкции, положение все еще оставалось серьезным. В глазах значительной части армии Керенский оставался сомнительной фигурой. Да, он получил реальную поддержку со стороны набирающего силы левого лагеря, но она была оказана только в борьбе против Корнилова. Перспективы опоры на Советы в будущем становились для Керенского все более туманными. С другой стороны, министр-председатель уже никак не мог рассчитывать на поддержку правых. Оставалось подтверждать свои слова о сильной власти арестами, тем более что их требовали провести временные союзники правительства. Совет солдатских и рабочих депутатов города Луги вошел в контакт с казаками стоявшего здесь отряда и договорился об аресте Крымова, как только будет получен приказ правительства. Вечером 30 августа (12 сентября) такой приказ был получен, и Крымов был арестован52.
На решительные меры оказались способными лишь единицы, а в Петрограде многие имели основания бояться победы корниловцев. Наступало время расплаты за страхи. Когда Керенский упрекнул арестованного Крымова в предательстве и обмане, тот ответил, что без всякого обмана хотел повесить большинство из столичных политиков. После того как Керенский предложил генералу написать эти слова, тот застрелился53. По свидетельству Мельгунова, когда Керенский начал кричать на Крымова, угрожая сорвать эполеты, тот ответил премьеру: «Не ты, мальчишка, мне их дал, не ты и сорвешь»54.
Может быть, сознание того, что не было сделано, но все же планировалось Крымовым против того, кто дал ему эполеты, ради власти таких, как Керенский и подвело храброго генерала к самоубийству? Врангель вспоминал: «Он прибыл к Керенскому, имел с ним чрезвычайно резкий разговор, после которого отправился на квартиру поручика Журавского, бывшего своего ординарца, в последнее время служившего в канцелярии военного министра. Генерал Крымов попросил дать ему бумаги и перо и оставить его одного. Через несколько минут раздался выстрел. Самоубийцу нашли на полу с простреленной грудью. Он оставил письмо на имя жены. На вопрос, что побудило его к такому шагу, он ответил: “Я решил умереть, потому что слишком люблю Родину”. Попытка спасти его путем операции оказалась тщетной, к вечеру он скончался»55. Близко и хорошо знавший его Терещенко ни минуты не сомневался в том, что эти слова генерала были правдой56.
Существует версия, что Крымов был застрелен при этой встрече Савниковым или адъютантом Керенского после того, как в горячке поднял на руководителя российской демократии руку57. Сам Керенский, кстати, предпочитал придерживаться другой версии этой встречи. По его словам, генерал застрелился после того, как лидер российской демократии не подал ему руки. Эта картина, безусловно, выглядит благородно, а свидетельство убедительно уже потому, что мертвый Крымов не может его опровергнуть. Да и вряд ли он мог бы решиться на такое. «Пусть никто не подумает, – заявил после смерти Крымова Керенский, – что я перестал уважать его, отказывая ему в рукопожатии. О, совсем нет… Но я был официальнейшим лицом, в официальной обстановке, среди официальных лиц. Передо мной, министром-председателем и военным министром, стоял генерал, государственный преступник, и я не мог и не имел права поступить иначе»58.
Это была явная победа, но на свободе еще оставался Корнилов и его сторонники в Ставке, которые еще были живы. Новый Главковерх не торопился отбыть в Могилев, чтобы испытать там убийственную силу своего отказа пожать руку государственным преступникам. 30 августа (12 сентября) он назначил своим начальником штаба Алексеева59. Смысл этого назначения объяснялся легко: именно Алексееву Керенский поручил провести арест мятежников. Появление главы правительства и его предложение вызвало у генерала, по словам Керенского, «вспышку эмоций»60, но в конечном итоге он согласился, получив от Временного правительства заверение, что жизни Корнилова и его сотрудников ничего не угрожает. И Керенский, и Алексеев не доверяли друг другу. В Могилеве тем временем вполне реально было кровопролитие.
С Западного фронта сюда отправился 165-й пехотный Луцкий полк для расправы над «мятежниками». Георгиевский батальон готов был поддержать лучан. Корниловский и Текинский полки, наоборот, поклялись защищать Корнилова до последнего. Два эшелона Дикой дивизии были разоружены в Орше (у них, правда, оставалось холодное оружие) и отправлены в Быхов, но большая часть ее полков сохранила огнестрельное оружие и также находилась в Быхове61. Предугадать их поведение в случае конфликта с Текинским полком было сложно.
Части своего корпуса направил к Могилеву и Довбор-Мусницкий, издавший приказ о защите Ставки62. «Восстание закончилось неудачей, – вспоминал сотрудник и поклонник Керенского, – но победители как бы стыдились своей победы. Лишь после долгих переговоров и уговоров удалось убедить Алексеева хоть для виду арестовать Корнилова, который был помещен в Быхов под охраной своих верных текинцев»63. Именно нежелание допустить столкновение между русскими войсками заставило Алексеева принять пост начальника штаба нового Главковерха – Керенского64.
31 августа (13 сентября) генерал, находясь в Витебске, связался по прямому проводу с Могилевым. Он разговаривал с Лукомским, которому сообщил характер своей миссии и добавил, что приедет, если должности будут сданы и сопротивления не будет оказано. Корнилов собрал совещание и попросил всех своих сотрудников высказаться. Алексеев тем временем ждал ответа у аппарата Юза. На совещании было принято решение согласиться с предложением подчиниться, которое и было немедленно передано Алексееву65. 1 (14) сентября генерал прибыл в Могилев и приступил к исполнению своих обязанностей, известив об этом фронт66. Керенский отдал приказ отозвать направленные в Ставку «подразделения особого назначения»67.
Угроза столкновения резко ослабела. Авторитет Алексеева был высок именно среди частей, где дисциплина по-прежнему находилась на высоком уровне, и Михаил Васильевич опять употребил этот авторитет из лучших побуждений, но в пользу сил разрушения. «Однако решение генерала Алексеева принять должность начальника штаба Верховного главнокомандующего, казалось, говорило, что не все потеряно, – вспоминал Врангель об обстановке тех дней. – Если генерал Алексеев решил стать начальником штаба “главковерха из Хлестаковых”, то, видимо, есть еще надежда на какой-то исход»68.
Тем временем Керенский для расширения числа своих сторонников пытался действовать слева. 1 (14) сентября для усиления своих позиций он провозгласил Россию республикой, сославшись на единодушную поддержку, которой у него, кстати, не было: «Считая нужным положить предел внешней неопределенности государственного строя, памятуя единодушное и восторженное признание республиканской идеи, которая сказалась на Московском Государственном совещании, Временное правительство объявляет, что государственный порядок, которым управляется Российское Государство, есть порядок республиканский, и провозглашает Российскую Республику»69.
Тем же декретом, которым вводилось республиканское устройство (никак, кстати, не описанное), вся полнота власти в стране была передана Совету Пяти – пяти лицам из Временного правительства во главе с Керенским70. В него вошли министр иностранных дел Терещенко, военный министр генерал-майор Верховский, морской министр контр-адмирал Вердеревский и министр почт и телеграфов Никитин71. Правительственная пресса курила «старому солдату революции» фимиам, максимально используя факт временного союза его с Алексеевым. «А. Ф. Керенский, – отмечал в статье «За работу» Борис Гуревич, – как человек, искренне любимый солдатами, вряд ли заменим на своем посту в данный момент. Его твердая поддержка поможет офицерскому составу и генералу Алексееву довести до желанного конца дело сближения солдата и офицера, дело взаимного доверия. И если эти два имени стоят рядом – имя лучшего ученого работника, целые годы бывшего душой армии, и имя любимого солдатами их вождя – можно верить в победу над темными силами, ищущими мятежа и глубоко чуждыми делу обороны»72.
