Владислав Ельников - Рубежи Новороссии

Как потом оказалось, эти соображения оказались совершенно верными: лес, по которому я хотел стрелять, уже был занят нашими бойцами. При всём рвении кинуться в бой, я учусь теперь трезво оценивать обстановку и не совершать действий от которых вреда может оказаться больше чем пользы.

В общем, участия в этом ночном бою я так и не принял, простояв на своём посту и пронаблюдав всё это время за своим участком обороны. Бой же прошёл успешно, бандеровцы отступили, у наших потерь нет. Утром в окружающих мой пост зарослях терновника стали видны перебитые пулями ветки…

Ночной бой показал необходимость укрепить оборону, чем мы и занялись на следующий же день. Вместо хлипкой палатки спрятанной за разрушенной саманной хатой, мы взялись обустраивать бывший рядом хороший, добротный погреб. Он был вполне достаточной глубины, имел надежную кладку из местного камня и дополнительную насыпь сверху. Размеры погреба позволяли без труда расположить в нам печку-буржуйку и две койки, после чего в погребе оставалось еще немало места. Прочность этого сооружения надежно укрывала от пуль, воспламенительно-осколочных гранат и позволяла надеяться на укрытие от мин и снарядов.

Однако пришлось много потрудиться, чтобы втащить в него тяжелую буржуйку. К ней была приварена длинная труба, из-за которой печка не становилась на свое место. Пришлось сначала рыть под нее яму в полу погреба, затем ставить печь, и приподнимая ее, подсыпать вырытую землю назад. Это было очень непросто, ведь печь была очень тяжела, а погреб хоть хорош своими размерами, но все же он не позволял подойти к печке одновременно нескольким помощникам чтобы приподнять ее. Думая как быть, мы подвели под печку многожильный алюминиевый кабель со стальным сердечником, снятый с оборванной взрывами линии электропередачи, сделали из него петлю в которую просунули лом, и уперли его в имеющуюся в стене нишу за печкой. Действуя ломом как рычагом, удалось в одиночку приподнимать и некоторое время удерживать навесу печку, в то время как другой подваливал под нее вырытую ранее землю. Таким образом нам удалось правильно установить ее, а трубу печки мы вывели через пробитое еще до нас отверстие в крыше погреба. Рядом с печкой мы из подручных средств обустроили койку, затем легко разместили наши остальные вещи и оружие с боеприпасами. Получилось очень даже неплохо, обустроенный погреб по сравнению с прежними блиндажами стал настоящими хоромами! Не течет, не дует, не сквозит, укрывает от огня противника вполне надежно, совершенно незаметен на местности из-за разросшегося вокруг него терновника и покрывшей его скаты травы — что могло быть лучше? Говорят, что сменившие нас позднее бойцы принесли туда паласы, обвесили ими стены и бывший погреб стал едва ли не лучше боярской палаты.

Покончив с обустройством, напилили мы дров, затопили печку, заварили на ней чаю. Вышло отличное место отдыха: тепло, сухо — красота, да и только! Сразу поднялось настроение, отступили только что казавшиеся непреодолимыми трудности бытия, нипочем стали холод, грязь и сырость. До сих пор мы с глубокой благодарностью вспоминаем строителей этого погреба и его добрых хозяев вынужденных оставить свой угол из-за войны.

Однако стоя ночью на посту, я заметил досадный недостаток: из трубы топящейся печки летели искры, тем самым выдавая наше местоположение. Хотя труба оканчивалась вровень с земляной крышей погреба, тем не менее сильная тяга то и дело выносила из неё снопы искр, высоко поднимавшихся в воздух над скрывавшими нас густыми зарослями терновника.

Что делать, как быть? Выход нашёлся и здесь: мы бросили на отверстие в земле, куда выходила труба печки, рулон сетки-рабицы валявшийся без дела неподалеку от нашего рубежа. Теперь искры путались в сетке, застревали в ней и гасли, в то время как тяга оставалась прежней.

Вот так мы обустроились на одном из передовых рубежей, но жизнь солдата не всегда позволяет долго пребывать на одном месте.

ЛЕСНОЙ РУБЕЖ

Вскоре меня перевели на ту самую позицию, где недавно произошел только что описанный ночной бой. Она расположена в довольно большой лесопосадке, где когда-то сажали акацию, клёны и ясени. Деревьям около 20-30 лет, но их очень много посохло нынешним летом из-за жестокой засухи. Помнится, летними ночами я наблюдал в этом лесу блуждающие огоньки, — это горели иссушенные страшной засухой деревья. Конечно, такой лиственный лес был для меня очень странным и непривычным. Он больше напоминал запущенный, неухоженный парк в каком-нибудь городе средней России. Тем не менее, лес для меня служит куда более привычной природной средой чем степь, чем новое место было довольно радостным.

Земля здесь чёрная и жирная, и судя по всему, очень плодородная. У некоторых деревьев древесина имеет ярко-жёлтый цвет, чего раньше мне никогда не доводилось видеть.

Удивительно, но здесь почти нет мышей, которыми просто кишат наши степные землянки. Лишь в одной из них, где вместе с бойцами живёт кот Мурзик, дело в отношении грызунов обстояло хорошо, в остальных же землянках мыши грызли всё подряд, вплоть до чая, бинтов, зубной пасты и лекарств, не говоря уже о продуктах.

Однако природные особенности этого леска теснят следы бесконечных перестрелок на этом, пожалуй самом горячем, участке нашего фронта. Всюду видны сбитые, надломленные пулями и осколками, ветки, а некоторые деревья просто срезаны ими пополам.

Этот лес долгое время оставался на линии разграничения с противником и не был прочно занят ни нами, ни бандерлогами. Однако из этого леса открывается отличный обзор всех наших позиций, всех важных участков, дорог и опорных пунктов, чем всегда стремились воспользоваться укры то и дело засылая сюда своих снайперов и наблюдателей. Я был просто поражён открывшейся картиной, когда пришёл сюда: с его опушки вся окружающая местность смотрится как на ладони, в то время как с других наших точек видны лишь бугры да овраги. Этот лес следовало бы занять давным-давно, однако из-за попыток примирения наше командование не решалось на этот столь необходимый шаг. Тем не менее, постоянные провокации со стороны противника, стягивание им техники и тяжёлого вооружения вкупе с воинственными заявлениями необандеровцев о намерении перейти в наступление, вынудили наше командование занять этот лес и укрепиться в нём.

Наше овладение лесом просто взбесило бандеровцев. Редкие сутки обходятся здесь без жестоких перестрелок, где-то совсем рядом то и дело слышен рёв их бронетехники. Вообще здесь намного опаснее, чем на всех тех местах, где мне довелось побывать ранее. Теперь расстояние до противника сократилось до считаных сотен, а то и десятков метров. Нередко случаются и прямые столкновения, когда противник наскакивает нас, при этом разгораются жаркие стрелковые бои. Опыт у наших бойцов уже немалый, поэтому дело пока обходится без убитых, есть только раненые.

Здесь трудно со всеми видами обеспечения. Воду и еду нам подвозят как можно ближе, но оставшиеся 200–300 метров всё равно приходится нести все на себе, ступая по жидкой скользкой грязи лесной тропинки, перешагивая через валежник, цепляясь за ветки. Не хватает всего, в том числе простых мешков и емкостей под воду, да и имеющуюся воду приходится расходовать очень бережно. Совсем рядом с нами протекает речка, но спуск к ней очень крут, берег высок, и главное — он хорошо просматривается с вражеской стороны, поэтому воду нам привозят в большом баке и ставят его в безопасном месте. Мы начерпываем воду из бака в свои емкости и разносим её по своим позициям.

В остальном у меня всё хорошо: сыт, обут, одет, крыша над головой, то есть тёплый блиндаж с буржуйкой, у меня есть, дров теперь сколько угодно.

У меня стало очень много вещей, так что пришлось купить ещё один рюкзак и кроме них использовать мешки и сумки. Всё время ругаю себя, какой же я ужасный барахольщик, соратники смеются надо мной, но всякий раз, оказавшись в городе, я вновь и вновь покупаю всякие вещи.

Тем временем в нашей части прошли большие изменения, подразделения переформировали, из-за чего возникла жуткая неразбериха с личными вещами. Я едва сумел управиться с ними, почти ничего не потерял, но это стоило огромных хлопот и переживаний. Почему я так привязался к вещам, хотя раньше вроде бы никогда этим не отличался? Наверное, вещи напоминают мне о жене, детях, о доме и о хороших знакомых, поэтому очень жаль расставаться с ними.

Среди этих обыкновенных житейских забот я всё время вспоминаю разные случаи из своей прошлой семейной жизни и всюду вижу, как я был груб, невнимателен, как плохо относился к жене и детям. Я уже писал об этом раньше, но поток воспоминаний продолжается, и теперь я хорошо вижу свои прегрешения, свои неблаговидные поступки, свои скверные качества. Мне очень жалко и горько от того, что я оказался таким плохим мужем, не принёс ни счастья, ни даже простой радости своим близким.