Никто не выVOZит эту жизнь - Герман Умаралиевич Садулаев
Мы вернулись в свой опорник. А там была суета. Наш комроты сказал: «Срочно уходим. Приказ. Оставляем всё. Уходим. Срочно. Все уже ушли. Соседи слева и справа. Мы последние. Надо валить. Срочно». Я сказал: «А как же мобики?» Комроты сказал: «Какие мобики?» Я сказал: «Ну, мобики. Там, перед нами, впереди прямо вот, между нами и укропами, там мобики. Они сегодня нас с Горынычем спасли. Когда укропы ложный опорник атаковали. А они в тыл укропам зашли. И спасли нас. Мобики. Они там, впереди остались! Надо им сообщить, что все ушли!» Комроты сказал: «Финист, вы что там с Горынычем на фишке курите? Нет впереди никаких мобиков. Никого нет. И не было. Вас наш второй взвод вытащил».
Мы погрузили военное имущество в «буханки» и другой наличный транспорт, сами сели кто на что смог и лесными колеями вырвались из леса на восток, к своим. А когда мы уходили, мне казалось, я слышал, что в лесу шла стрелкотня: автоматные очереди и треск винтовок, разрывы гранат, и ещё пулемёт вышивал: тра-та-та-та, тра-та-та-та. Потом начали ухать мины. И всё стихло. Только ветер шумел в осеннем лесу. А вечером пошёл дождь.
Сопроводительная записка
В начале зимы 2022 года мне стал настойчиво звонить робот курьерской службы. Я аутист (?) и мизантроп. Я не люблю разговаривать по телефону. Я вообще не люблю разговаривать. Тем более по телефону. Тем более с людьми. И даже с роботами. Мне кажется, что в эпоху мессенджеров звонить человеку в телефон методом телефонного звонка – это хамство. Можно ведь написать человеку сообщение в «Вотсап», например. Человек почитает и ответит. Или не ответит. А звонок – это насилие. Я всегда вздрагиваю, когда звонит телефон. Я пугаюсь. Часто я отключаю звонок и не включаю его неделями. Потом до меня не могут дозвониться сёстры или дети и заставляют включить звонок. И я включаю. Но потом отключаю снова. Сначала я просто игнорировал. Я думал, он от меня отстанет. Но робот курьерской службы был очень настойчив. Он звонил и звонил. И однажды я сдался, я нажал приём и стал осторожно слушать, заранее решив для себя, что ничего не буду отвечать. Притворюсь, что меня нет. Я так часто делаю. Нажимаю приём и слушаю. Кто звонит, чего хочет. А сам ничего не говорю. Просто дышу в трубку. Или не дышу. А на той стороне, бывает, тоже дышат в трубку. Или не дышат. Так и молчим. Но робот не молчал. Он сказал, что мне отправлена посылка. И если я согласен её принять сегодня с 10 до 18 часов, то мне надо нажать клавишу 1. Я подумал, что если нажать клавишу 1, то робот, пожалуй, отстанет, и нажал. Потом я начал испуганно думать, что это за посылка? Может, таким хитрым образом мне хотят вручить повестку из военкомата? Но призыв вроде бы закончился. Да я и не скрывался. Просто я очень старый, и у меня нет ВУС. Однажды вечером на своей лестничной площадке я обнаружил приклеенными к дверям всех квартир повестки. И только на моей двери никакой повестки не было. Я не нужен даже Минобороне. Эта самая Миноборона всегда ассоциировалась у меня с Минотавром. Наверное, даже хорошо, что не нужен. Тогда кто же? Может, меня хотят убить? Может, мне пришлют взрывное устройство? Или яд. Скорее, яд. Я вскрою коробку, а там будет яд, ампула расколется, и я умру. Весь день я переживал. А к вечеру принесли посылку. Курьер ткнул в меня свёртком и убежал. Я думал, что надо будет где-то расписываться, но не пришлось. Я послушал свёрток, не стучит ли часовой механизм. Потряс. Потом стал очень осторожно распаковывать. В одной упаковке была другая упаковка. На вес и ощупь – то ли книги, то ли тетради. Я на всякий случай надел перчатки. Раскрыл. Это были четыре тетради разного формата и толщины. Одна очень толстая, с подшитыми блоками. Другая просто толстая. Третья тонкая. Четвёртая тоже тонкая. И сопроводительное письмо, листочек. В листке было сказано, что отправитель нашёл эти тетради в пробитой осколками сумке на обочине дороги из Армянска в Херсон или из Херсона в Армянск, рядом с сожжённой колонной. Отправитель писал, что сожжённая техника выглядит так, словно ей по меньшей мере 50 лет – она вся очень ржавая. На самом деле так случается потому, что во время горения процесс окисления железа происходит очень быстро, буквально за минуты пролетают будто бы годы, и остовы сгоревших машин становятся очень, очень ржавыми, очень старыми, но это иллюзия, ведь сожгли их буквально день-два назад. Отправитель не написал, чья это была колонна, кто и когда её сжёг, и мне до сих пор непонятно, потому что никакой логики по хронологии событий в связи с содержимым тетрадей я не вижу. Но это я забегаю вперёд. Отправитель писал, что знаком с моими книгами, что я один из его любимых современных писателей (мог бы написать, что просто любимый, но, вишь, не смог соврать) и что он особенно был впечатлён моим умением создавать произведения на основе чужих случайно или не случайно обретённых рукописей, дневников и прочих записок. Собственно, потому он и отправляет мне эти тетради. Так как я лучший, кто сможет переработать их в роман. В этом месте я был удивлён. Во-первых, это звучало как издевательство. Во-вторых, если отправитель не издевался, то он, получается, был невероятно наивен. Да, я действительно в двух своих последних книгах (одна из них взяла престижную премию «Осень Samsung») ссылался на анонимные рукописи, якобы послужившие источником текста. Но мне бы и в голову не пришло, что кто-то примет эту невинную литературную мистификацию за чистую монету! Да и не мистификация это, а так, условность. Просто я был в своё время вдохновлён и даже возбуждён легендой о том, что «Тихий Дон» Михаил Шолохов не сам придумал, а написал по украденным рукописям белого офицера. Так сказать, листая старую тетрадь расстрелянного генерала. Эта легенда такая крутая, что, мне кажется, её придумал сам Шолохов. И я решил, что в каждой своей новой книжке буду ссылаться на такие вот белогвардейские тетради. Никаких рукописей на самом деле не было. Я сам всё придумал. А вот теперь – нате. Мне стали присылать манускрипты
