Лесная гвардия - Сергей Иванович Зверев
– Башковитый ты, Александр. Хорошо придумал. Эх, а я не догадался проверить, пустые ли они.
– Ничего, – заторопился приободренный Сашка. – Можем просто пожар устроить. Керосину или спирту побольше, выманим немцев – и в рыло им.
И тут же осекся от простой мысли: а где им взять столько горючего? В лесу его нет, Агнешка на связь выйдет не скоро. В магазин, как он обычно это делал в родном городке, на велосипеде с бидоном не съездишь. Но Петр Васильевич его смущения не замечал, вышагивал и думал про себя.
У потухшего костра их все еще ждал Баум, откуда-то из кустов выскочил подозрительно сонный Сорока. Василич сразу с энтузиазмом принялся излагать план:
– На станции с десяток фрицев, есть автоматы. Дежурят по два на вышке, меняются регулярно. – Он сверился с часами. – В шесть утра остальных уводит офицер в казарму, потом, скорее всего, обратная ходка с новым десятком на замену. Считайте, полчаса туда, развод, полчаса обратно. Полтора часа на станции только два постовых на вышках. Устроим пожар, подожжем цистерны и сманим их вниз. Я уже придумал, как. Мы в финскую так делали: бутылки с горючкой – «коктейли Молотова». Бензин туда, деревяшку и веревочку пропитанную. Подпалил, кинул, и готово! По двое на них накинемся – я, Сорока и поляк с Сашей! Чтобы не успели выстрелить.
Сорока его поддержал:
– А трупы в огонь, чтобы следы замести. Пускай думают, что случайно погорели.
– Огонь – дар Прометея, может не только давать, но и отнимать, – философски прохрипел Баум, сидящий рядом с кучкой пепла. – Я так понимаю, панове, что вам понадобится керосин.
Сашка шагнул к старику и с надеждой спросил:
– Где его взять, вы знаете? Может, есть склад с горючим?
Старик задумался, припоминая:
– Мы снимали дачу в поселке, когда Руфи после чахотки врачи рекомендовали свежий воздух. Прожили тогда здесь чудесный год, с тех пор каждое лето селились в домике у старой Изольды. Я ездил вечерним поездом из города до станции в поселке, по дороге от нее всегда покупал керосин для примуса. Такая лавочка из белого камня с красной черепицей. Лавочник, Анджей, наш близкий родственник. Он не еврей, но женат на моей внучатой племяннице. В своей лавочке так ловко все придумал. Бочки у него хранятся внутри сарая, а на улицу торчит краник. Оттуда специальным насосом он набирает в бидон керосину. Если бы не запах, то и не подумаешь, что это керосиновая лавка, до того чисто. Все вокруг присыпано песком, никаких луж.
Офицеры переглянулись. Сорока неуверенно протянул:
– Как же мы добудем горючее? Ни бидона, ни насоса у нас нет.
Якоб Баум тяжело зашевелился на своем месте:
– Я достану, мне бы только помощника помоложе и покрепче, чтобы дотащить, руки стали совсем непослушные, расплещу.
Особист так и взвился:
– Как достанете? Что за выдумки? Да он сообщит сразу же в гестапо. Вы сбежали от СС, вас ищут.
Старик с грустной улыбкой покачал головой:
– Кому нужен старый юде? Гестапо нужны те, кто молод и силен, чтобы ставить на них опыты или угнать в Германию, как рабов. – Он вдруг прикрыл глаза, будто уплыв на секунду куда-то в прошлое. – Анджей женился на моей племяннице Тили, Матильде. Ах, какая была хасэнэ. Красавица Тили, как сейчас перед глазами эта калэ в кружевном платье и Анджей в своем первом пиджаке. Она подарила ему чудесных крепких мальчишек, каждый вечер его ждал горячий ужин, чистое белье. Еврейки умеют быть хорошими женами. – Якоб ткнул тонким пальцем в сторону черной полоски леса, над которой торчали крыши лагерных вышек. – Я уверен, что эти мальчики и Тили сейчас там, ждут своей очереди на страшную смерть. Поэтому Анджей отдаст нам весь керосин, что есть в его керосиновой лавке, без единого вопроса, и будет молчать о старом Якобе. Понимаете, молодой человек? – Он открыл глаза и уставился проницательным взглядом на Сороку. – Поляки не любят немцев. Кто-то их боится, кто-то ненавидит молча, но никто не любит непрошеных гостей в своем доме. Особенно когда эти гости убивают твоих жену и детей.
Канунников предложил:
– Я пойду с вами. Когда мы сможем это провернуть? Днем опасно, нас заметят.
Баум покопался в памяти:
– После заката. Последний поезд приходит на станцию в четверть восьмого, и сразу после поздних покупателей Анджей вешает замок на дверь лавки.
Сорока и Василич снова переглянулись, майор решительно кивнул:
– Пойдут Канунников и Сорока, чтобы унести как можно больше горючего. Сейчас выставляем караул и ложимся отдыхать до вечера.
Саша согласно кивнул, он и сам чувствовал, как от долгого напряжения тело его совсем не слушается, требуя хоть немного отдыха. Он прополз в шалаш, следом протиснул сухонькое тело старик. Саша бережно накинул на него полу своей куртки, чтобы тот согрелся и смог уснуть. В кармане при этом что-то зашуршало, лейтенант вспомнил о листке, что сунула ему в последний момент на болоте Агнешка. Он вытащил скомканный лист, подставил под серый предрассветный луч, пробивающийся между ветками.
Якоб прищурился со своей стороны настила:
– Изучаете немецкую пропаганду, Саша?
– Здесь по-польски. – Канунников протянул лист старику. – Поможете прочитать, что написано?
Баум покачал головой:
– Я знаю, что там написано. Эти листовки вешают на каждом столбе патрули из немецких шутце. Пропаганда Гитлера. Он пишет, что вермахт захватил Советский Союз, Москва под немецкими танками. Предлагает записаться в армию победителей, получать за этой рейхсмарки, убивать иванов, стать частью рейха.
Александр вскочил как ошпаренный, чуть не снеся крышу хрупкого шалаша:
– Как Гитлер в Москве?! Это правда?! То, что здесь написано, – правда?
Но ответом был лишь взмах рукой – только бог знает, правда ли написана на этом измятом клочке. Измотанный старик заснул мгновенно. Зато у Канунникова пропал весь сон. Он замер, ошарашенный новостью. Тогда получается, что все их усилия не имеют смысла? Некуда бежать, некуда выходить из окружения, когда враг захватил твою родину.
И тут Александр не выдержал, будто внутри него что-то надломилось. Все его надежды однажды вырваться из кошмара, освободить узников концлагеря, выйти к линии фронта, вернуться домой – утонули за секунды, как камень в вязком болоте. Канунникова скрутило от беззвучных рыданий, отчаяние накрыло с головой – им никогда отсюда не выбраться, никогда, они умрут здесь, никто не придет им на помощь! Его родины больше нет, маму наверняка убили немцы. Всех его друзей угнали в рабство, его жизнь разрушена хромовым сапогом наглого фашиста. Парень чувствовал себя сейчас раздавленным, слабым под навалившимся горьким открытием.
Сухая ладонь легла на его плечо, Якоб,
