Японское искусство войны. Постижение стратегии - Томас Клири
Утагава Куниёси. Отака Гэнго Тадао изображен в боевой позе во время поединка с Кобаяси Хэйхатиро, вассалом Кира Ёсинака (Моронао). XIX в.
Поэтому гибкость и незакомплексованность считаются существенными условиями обретения такого понимания перспективы, которое бы позволило оценить как намерения, так и последствия поступков, совершаются ли они в мирской или сакральной сфере, оценить объективно, в их целостном контексте. Мастера боевых искусств говорят о необходимости отстраненности для совершенного овладения искусством, и, в известной степени, для воина, потерпевшего поражение в сражении, могло не оставаться никакого другого выхода, кроме этой самой отстраненности, которая могла стать его последней победой над самим собой. Сёсану, как подлинному буддийскому монаху, ведомы реалии смерти, но он распространяет принцип гибкости, в том числе и на позитивное будущее жизни.
«В том, чтобы не стоять на месте, есть добродетель. Люди зацикливаются на одном или другом и в результате не понимают ни того, что было прежде, ни того, что будет позже. Вот почему они лишены добродетели. И в своей собственной жизни, и в своем восприятии других они, стремясь к маленькой выгоде, зачастую теряют куда большее. Однако они не ведают этого. Поэтому, если хочешь отказаться от малого ради великого, раскрой, в чем твои пристрастия, и откажись от них».
Даже если не говорить о безусловной обязательности «понимания смерти» для профессионального воина, буддисты часто напоминали о непостоянстве сущего и неизбежности смерти, считая это одним из наиболее простых и эффективных методов освобождения сознания от привязанности к вещам. Таково одно из базовых упражнений начальной буддийской практики, которое использовалось в самых разных школах и о котором говорит множество сутр.
Первые исследователи буддизма на Западе почему-то зацикливались на этом конкретном виде практики и рассматривали его вне огромной буддийской традиции. Неудивительно поэтому, что постоянное упоминание о смерти приводило их в благоговейный ужас и они рисовали буддизм религией в высшей степени пессимистической. Однако практика эта отнюдь не является «нездоровой», как уверяли некоторые эмоциональные западные критики. На самом деле она дает возможность практикующему более полно ощутить саму жизнь, стать свободнее и действовать эффективнее. Кроме того, она воспитывает спокойное и безмятежное отношение к болезням и смерти.
В любом случае практика эта – лишь часть куда более обширного учения, и тот культ смерти, который был характерен для профессиональных воинов Японии на протяжении столетий внутренних войн в период средневековья, не должен считаться мерилом буддийского сознания. Есть что-то весьма и весьма позитивное в этом понимании бренности своего существования, не проявляющееся ни в зловещем стоицизме воина на поле брани, ни в задумчивом созерцании поэта в саду. Сёсан поясняет, как склонность к забыванию или игнорированию мимолетности сущего влияет на мироощущение человека и характер его жизни:
«Когда люди забывают о неминуемости смерти и действуют так, словно они думают, что будут жить вечно, они не в состоянии полностью принять и по-настоящему использовать утекающие месяцы и годы. Пока они будут жить таким образом, поступки их будут основаны на алчности, гневе и лжи, они будут отворачиваться от своего общественного и сыновнего долга, они не будут понимать смысла человеческой доброты и обязательств, они будут клеветать и льстить, будут пренебрегать своим домом и трудом ради бесполезных утех и развлечений».
Дзэн Сёсана глубоко укоренен в реалиях земной жизни. У него просто не было времени на пустую «духовность», оторванную от нужд повседневного существования. Даже такие экстраординарные явления, как высокий интеллект и лучшие качества души, Сёсан поставил на службу общественным интересам – образованию и медицине. Его сочинение «О повседневной жизни воина» являет собой синтез социального и буддийского учений, и оно не только предназначено для воинов, но призвано дать образец правильной и достойной жизни для человека любого сословия.
Утагава Куниёси. Каида Ядаэмон Томонобу с мечом в руке защищается от стрел с помощью кото (музыкального инструмента) в шелковом чехле. XIX в.
«Самурай спросил: “Говорят, что буддийские и общественные принципы подобны двум колесам колесницы. Но даже если бы учения Будды не существовало, в мире не было бы ничего отсутствующего. Почему же два вида принципов сравниваются с двумя колесами колесницы?”
Сёсан ответил: “Буддийские принципы и общественные принципы не существуют обособленно”. Как гласит буддийская пословица: “Если можешь достойно войти в мир, значит, ты уже полностью за пределами мира”».
Смысл этой пословицы заключается в том, что действенная жизнь снимает смятение и замешательство и тем самым освобождает духовную энергию от растрачивания ее попусту на бесполезное. В отличие от этого, преждевременные незрелые попытки «выйти за пределы мира» исключительно посредством предполагаемых «духовных» упражнений могут привести к небрежному отношению к повседневным и долгосрочным делам, что только усиливает обыденные устремления. Это, в свою очередь, ограничивает свободу сознания, мешает двигаться вперед и добавляет к неудовлетворенности мирскими вещами еще и духовные тревоги. В результате человек не уделяет должного внимания ни мирской, ни духовной стороне своей жизни, и то внимание, которое должно быть отдано одной, на самом деле отдается другой, и наоборот.
Часть проблемы, связанной с образом иррациональности в дзэн-буддизме, идет от самого определения рациональности, с которого начинает интерпретатор. Если считать рациональным, либо продуктом рационального мышления, нынешний альянс военного искусства и науки, то не будет ничего удивительного в том, что кто-нибудь из представителей современной Японии, вроде доктора Судзуки, захочет сломать подобный союз или хотя бы замедлить его прогрессирующий рост, расхваливая иррациональность перед интеллектуалами и много рассуждая о дзэнских рассказах, подобранных по принципу «чем непонятней, тем лучше».
Даже такой ученый и психолог, как К. Г. Юнг, признается в своей неспособности распознать символический смысл дзэнских историй, собранный доктором Судзуки в книге, к которой сам же Юнг в 1939 году написал предисловие. Загадочность и непостижимость стали неотъемлемыми и главными чертами сложившегося на Западе популярного образа дзэн-буддизма. Вопросом же о том, что, быть может, такой образ не совсем соответствует действительности, даже не задавались. Еще менее думали о возможности того, что таинственность имела, скорее, стратегический, нежели сущностный характер.
Теперь, когда подобный образ поведения сполна проявил себя в международной политике и коммерции, когда сам дзэн-буддизм стал
